О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер

в глаза, она попала в сети его отчаянной, сладостной мечты, прежде чем успела отвернуться. Яростно тасуя карты, Мари с досадой заявила:

– Я сердита на тебя, Эмиль. Зачем ты выставил свою чудесную бирюзу на аукцион? Мог бы догадаться, что Фрэнк мне не купит, а я ужасно ее хотела!

– Такое мелкое желание грех не исполнить, – с сухой усмешкой ответил Эмиль. Он вынул из кармана бархатных брюк целую горсть необработанной бирюзы размером с детские камешки для игры и высыпал ей на колени. – Такие тебя устроят? Только никому не показывай. А мне, видно, надо уйти и не мешать тебе играть.

Мари зачарованно глядела на нежно-голубые камни.

– Ах, Эмиль, неужели там все такое красивое? Как же ты смог оттуда уехать?

Тут Амадей повернул рубильник. По волнующейся толпе прокатился смех, и все глаза устремились к шатру гадалки, где тускло краснела свеча. Вскоре погасла и она. В темноте раздавались приглушенные вскрики и взрывы хохота. Мари вскочила – прямиком в объятия к Эмилю. Их губы соприкоснулись, и тонкая вуаль неопределенности, до сих пор висевшая между ними, упала. Сама не сознавая, что делает, Мари горячо ответила на поцелуй одновременно и мальчика, и мужчины, робкий и вместе с тем нежный, такой, какой во всем мире мог подарить только Эмиль. Лишь когда все кончилось, она осознала смысл произошедшего. А Эмиль, так давно воображавший себе потрясение первого поцелуя, удивился его нежности и естественности: они словно вздохнули вместе – почти с грустью, боясь что-то разбудить друг в друге.

Вновь зажегся свет. Кругом смеялись, шумели, и все молодые француженки, как одна, рдели румянцем веселого смущения. Лишь Мари в своем шатре была бледна и молчалива. Красные коралловые серьги под веселым желтым тюрбаном подчеркивали мертвенную белизну ее лица. Фрэнк, несмотря на все свое пристальное наблюдение, ничего не заметил, – а ведь много лет назад и сам мог украсть румянец с ее щек. Может, забыл об этом, а может, и вовсе никогда не понимал.

Эмиль уже ушел далеко и теперь, покачивая плечами, как мексиканцы, прогуливался по залу, неотрывно глядя себе под ноги. Мари принялась разбирать шатер и сворачивать шали, не поднимая глаз. Молодежь столпилась на противоположном конце зала, откуда доносились звуки гитары. Вскоре Эмиль и Рауль запели:

– Далеко за Рио-Гранде моя светлая страна, моя Мексика ясноглазая!..

К шатру подошла Александра.

– Давай-ка я тебе помогу, Мари, ты выглядишь усталой.

Она положила руку подруге на плечо и почувствовала, что та дрожит. От этого спокойного, нежного прикосновения Мари напряглась. С легкой обидой Александра отстранилась, недоумевая; а дело было в том, что присущее ей непоколебимое спокойствие фаталиста смущало молодые сердца, которые чувствуют себя живыми лишь посреди бури, когда натянутые нервы, словно струны, поют от боли.

II

Ужин в честь свадьбы Сигны подошел к концу. Гости и утомительный коротышка-норвежец, заправлявший свадебной церемонией, прощались с хозяевами, а старик Айвар запрягал лошадей, чтобы везти молодоженов в их новый дом в северной части владений Александры. Эмиль и Мари Шабата помогали укладывать подарки. Александра увела Сигну к себе в спальню, чтобы дать несколько добрых советов на прощанье. К ее изумлению, невеста переобулась в тяжелые башмаки и подколола юбки. Увидев, как за окном Нильс ведет в поводу двух подаренных молочных коров, Александра рассмеялась.

– Сигна, езжайте в повозке, а коров я пришлю утром с Айваром.

Новобрачная поколебалась, но, услышав зов мужа, решительно заколола чепец и пробормотала:

– Лучше уж сделаю, как он велит…

Александра с Мари проводили Сигну до калитки и долго смотрели вслед свадебному поезду: впереди повозка Айвара, а следом идут молодые и ведут за собой коров. Эмиль расхохотался.

– Эти двое поладят, – заявила Александра. – Забрали коров сразу, чтобы не рисковать: так им спокойнее. Знаешь, Мари, в другой раз я выпишу себе старушку! Едва вышколю девушку, как она выскакивает замуж.

– Досады не хватает на Сигну – выйти за такого сварливого типа! – воскликнула Мари. – Я хотела выдать ее за Смирку, того милого паренька, который работал у нас прошлой зимой. Мне казалось, он ей нравится.

– Скорее всего, нравился, – согласилась Александра. – Должно быть, она слишком боялась Нильса, чтобы выйти замуж за кого-нибудь другого. Если подумать, почти все мои девушки повыходили за тех, кого боялись. Видно, большинство шведок в душе коровы. Вам, пылким чехам, нас не понять. Мы до ужаса практичны, а сердитого мужчину, похоже, считаем хорошим хозяином.

Пожав плечами, Мари отвернулась и стала заправлять в прическу выскользнувший локон. В последнее время Александра ее отчего-то раздражала – впрочем, как и остальные. Все ей до смерти надоели.

– Я пойду одна, Эмиль, так что можешь не бежать за шляпой, – предупредила Мари, обматывая вокруг головы белый шарф. – Спокойной ночи, Александра! – напряженным голосом добавила она и побежала по усыпанной гравием дорожке.

Эмиль вскоре догнал ее, и она замедлила шаг. Веял теплый ветер, светили тусклые звезды, над пшеницей вились мерцающие светлячки.

– Мари, – помолчав, проговорил Эмиль, – догадываешься ли ты, как я несчастен?

Не ответив, она опустила голову. Он пнул лежавший на дорожке комок земли и продолжил:

– Неужели ты и правда неспособна на глубокое чувство? Порой я думаю, что тебе любой сгодится – не я, так Рауль Марсель или Ян Смирка. Ты и в самом деле такая?

– Может, и такая. А чего ты хочешь – чтобы я целыми днями сидела и плакала? Когда все слезы выплаканы, приходится занимать себя чем-то другим.

– И тебе не жаль меня? – упорствовал Эмиль.

– Нет, не жаль. Будь я сильная и свободная, как ты, я бы никому не позволила сделать меня несчастной. Как сказал на ярмарке Наполеон Бруно, «не надо мне любить никаких женщин». Села бы на первый же поезд, уехала бы далеко-далеко и все-все интересное перепробовала бы.

– Я пытался, да не помогло. Все напоминало мне о тебе. Чем прекраснее вокруг, тем больше я хотел быть с тобой.

Они дошли до перелаза, и Эмиль произнес:

– Присядь на минутку, я хочу кое о чем тебя спросить.

Мари села, он наклонился над ней.

– Ты согласишься ответить на вопрос, который меня не касается, если я скажу, что мне это очень поможет? Молю, объясни мне, почему ты убежала с Фрэнком Шабата?

Мари отшатнулась.

– Потому что я была в него влюблена.

– Правда? – недоверчиво переспросил Эмиль.

– Да. Я очень его любила. По-моему, именно я предложила ему бежать. С самого начала во всем виновата скорее я, чем он.

Эмиль отвернулся.

– И теперь, – продолжала Мари, – я должна об этом помнить. Фрэнк