О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер

которая выгодно подчеркивала белизну кожи и черноту волос. Мари не умела восторгаться наполовину – чувства захватывали ее целиком. Она запросто могла, ничуть не стесняясь, встать на цыпочки и захлопать в ладоши, а если над ней смеялись – смеялась вместе со всеми.

– Мужчины там каждый день ходят по улицам в таких нарядах? – Она развернула Эмиля за рукав. – Ах, вот бы жить в краях, где так одеваются! А пуговицы из настоящего серебра?.. Надень, будь добр, шляпу. Ой, какая тяжелая! Ты ее вообще носишь?.. А расскажи про корриду!

Словом, Мари жаждала узнать все подробности разом, не медля ни минуты. Эмиль, снисходительно улыбаясь, смотрел на нее сверху вниз все тем же задумчивым взглядом, а вокруг него вились молодые француженки в белых платьях и лентах. Александра наблюдала за этой сценкой с гордостью.

Мари знала, что некоторые девушки надеются пройти к столу в сопровождении Эмиля, и вздохнула с облегчением, когда тот подал руку сестре. Схватив под руку Фрэнка, она потащила его следом и сумела занять места напротив Бергсонов, чтобы слышать их разговор. По просьбе Александры Эмиль рассказывал миссис Ксавьер Шевалье – матери двадцатерых! – о том, как знаменитый матадор убил на арене быка, и Мари впитывала каждое слово, отрывая от него взгляд только ради того, чтобы наполнить тарелку мужа. Рассказ содержал ровно столько кровавых подробностей, чтобы удовлетворить любопытство миссис Ксавьер, и в заключение она возблагодарила небеса за то, что не родилась матадором. Мари забросала Эмиля вопросами: как одеваются женщины, когда идут смотреть корриду? Надевают ли мантильи? Всегда ли ходят без шляп?

После ужина молодежь затеяла шарады для развлечения старших, а те в перерывах между загадками увлеченно сплетничали. По случаю ярмарки все лавки в Сент-Аньесе закрылись в восемь, чтобы торговцы и приказчики тоже могли повеселиться. Аукцион, как всегда, вызвал большое оживление: молодые французы делали безумные ставки, довольные тем, что деньги пойдут на благое дело. Когда ушли с молотка булавочницы, диванные подушки и вышитые тапочки, Эмиль вызвал ажиотаж, вручив аукционисту одну из своих бирюзовых запонок, которыми все так восхищались на протяжении вечера. Каждая девушка желала ее получить, и молодые люди отчаянно перебивали ставки ради своих милых. Мари тоже хотела запонку и делала Фрэнку знаки, которые тот с мрачным удовлетворением игнорировал, не видя смысла прыгать вокруг малого, разодетого как клоун. В конце концов бирюза досталась Мальвине Соваж, дочери французского банкира. Пожав плечами, Мари удалилась в свой маленький шатер из шалей и принялась тасовать карты в неверном свете сальной свечи, зазывая: «Гадаю, предсказываю судьбу!»

Первым узнать свою судьбу пожелал молодой священник, отец Дюшен. Мари внимательно посмотрела на его длинную белую ладонь и стала выкладывать карты.

– Вижу долгую дорогу по воде, отец. Вы отправитесь в город, окруженный водой… Это остров с реками и зелеными полями. Там вы посетите пожилую даму в белом чепце, с золотыми кольцами в ушах и будете очень счастливы.

– Mais, oui, – проговорил священник с меланхоличной улыбкой. – C’est L’Isle-Adam, chez ma mère. Vous êtes très savante, ma fille. – Он похлопал гадалку по желтому тюрбану и воскликнул: – Venez donc, mes garçons! Il y a ici une véritable clairvoyante![13]

Мари предсказывала судьбы умело и с ноткой иронии, забавлявшей публику. Старому скряге Бруно нагадала, что он лишится состояния, женится на шестнадцатилетней девице и будет счастливо жить в нищете, а Шолту, пухлому русскому юноше, дорожившему лишь едой, – что иссохнет от несчастной любви и застрелится с горя. Амадею пообещала двадцать детей, девятнадцать из которых будут девочками. Выйдя из шатра, тот дружески хлопнул Фрэнка по плечу и спросил:

– Почему бы тебе не послушать, что скажет гадалка?

Тот, стряхнув с плеча его руку, буркнул:

– Она уже давно нагадала мне несчастья, – и удалился в угол, чтобы оттуда посылать жене гневные взгляды.

Положение Фрэнка было тем мучительнее, что он не находил адресата для своей ревности и мог бы возблагодарить того, кто принесет ему доказательство неверности жены. Вообразив, что ей нравится один из нанятых чехов, Ян Смирка, Фрэнк уволил его, хотя тот отлично справлялся с работой. Однако Мари не скучала по Яну и разговаривала с его преемником ничуть не менее ласково. Все работники Фрэнка охотно выполняли любые ее просьбы. Он не сумел найти человека настолько угрюмого, чтобы тот не пытался угодить Мари.

В глубине души Фрэнк прекрасно понимал: забудь он свою обиду – и жена вновь к нему потянется. Но этого-то он и не мог: обида была краеугольным камнем его личности, и забыть ее не удалось бы даже при желании. Чувствовать себя обманутым ему, пожалуй, нравилось больше, чем быть любимым. Если бы Фрэнк сумел хоть раз сделать Мари по-настоящему несчастной, тогда, возможно, смилостивился бы и поднял ее с колен, да только на колени она никогда не опускалась. В первую пору любви Мари, ослепленная восхищением, была его рабой, но едва он начал ее несправедливо притеснять, стала отдаляться – сперва в горестном недоумении, позже в тихом, невысказанном отвращении. Разрыв между ними рос и уже не мог затянуться сам собой. Теперь Мари находила счастье в чем-то другом, и Фрэнк неотступно следил за ней, надеясь раскрыть источник. А в том, что источник существует, он ничуть не сомневался, – знал, что Мари неспособна существовать без любви. Значит, есть тот, кто пробуждает в ней это чувство. Что таится в ее сердце? Кому оно отдано? Фрэнк жаждал убедиться, что его обида не напрасна. Тем не менее даже он был способен на скупую деликатность и никогда не напоминал жене, как сильно она его когда-то любила. Та была за это благодарна.

Пока Мари болтала с молодыми французами, Амадей отозвал Эмиля в сторонку и шепотом сообщил, что они планируют подшутить над девушками: в одиннадцать часов он поднимется в притвор, где находится электрощиток, и выключит свет, чтобы в темноте каждый успел поцеловать свою милую, пока отец Дюшен будет на ощупь пробираться к щитку. Раз уж у Эмиля нет подружки, может ли он задуть свечу в шатре Мари?

Эмиль согласился. Без пяти минут одиннадцать молодые французы разбежались в поисках своих подружек, а он неторопливо прошел к шатру, сел перед карточным столом и позволил себе глядеть на Мари. Впервые почти за целый год они остались наедине.

– Не могла бы ты предсказать мою судьбу? – негромко проговорил Эмиль. – Удача мне до сих пор так и не улыбнулась.

Есть ли на свете другой человек, способный так много выразить взглядом? Мари сомневалась. Посмотрев Эмилю