Мельмот Скиталец - Чарлз Роберт Метьюрин

посредство гоголевской повести[376] и в то же время широко распространенный в романтической западноевропейской беллетристике вообще. Столь же распространенной подробностью портрета были у романтиков обладавшие адским, нестерпимым, неестественным блеском глаза: поэтому трудно было бы считать, что, рассказывая о глазах портрета, висевшего в комнате Печорина («глаза, устремленные вперед, блистали тем страшным блеском, которым иногда блещут глаза сквозь прорези маски»), Лермонтов вспоминает «нестерпимый» блеск взоров Мельмота[377].

Слова Печорина в «Герое нашего времени» о женщине и цветке напомнили исследователям творчества Лермонтова сходные слова, обращенные Мельмотом к Иммали в главе XX: «Мне поручено попирать ногами и мять все цветы, расцветающие как на земле, так и в человеческой душе, гиацинты, сердца и всевозможные подобные им безделки, все, что попадается на моем пути» (ср. далее – авторское пояснение о Мельмоте: «Красота была для него цветком, на который он смотрел с презрением и прикасался к нему для того лишь, чтобы сгубить»). Сходные ситуации представляли и «Демон»[378], и «Герой нашего времени»; в последнем произведении мы читаем о Печорине: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге, авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути»[379].

Увлеченным читателем «Мельмота Скитальца» был также Ф. М. Достоевский. Интерес к Мельмоту возник у писателя в его юные годы: своим товарищам по Инженерному училищу он горячо рекомендовал читать «мрачного фантастического» Метьюрина[380]. К произведениям Метьюрина Достоевский причислял также изданное в русском переводе в 1834 г. и приписанное его перу произведение Де Квинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум; соч. Матюрена, автора Мельмота»[381], столь восхищавшее впоследствии И. С. Тургенева и А. И. Герцена.

Воздействие Метьюрина на творчество Достоевского, безусловно, было сильным и длительным, хотя попытки проследить конкретные проявления его в отдельных произведениях русского писателя представляются еще недостаточными[382]. Так, были сделаны усилия открыть подобные следы «Мельмота» в повести Достоевского «Хозяйка», осложненные посредствующим воздействием Гоголя, однако злобный смех после совершения преступления или нестерпимый блеск глаз и т. д., как уже отмечалось выше, представляют собою общее место в романтической беллетристике и не могут быть одним из обоснований сходства между Достоевским и Метьюрином[383]. Другие исследователи пытались подметить сходство между ситуациями, которые любил изображать Метьюрин, и теми, к которым чувствовал пристрастие Достоевский: перенапряжение чувств, моральную опустошенность, патологические страсти[384]. В этом смысле своего рода предчувствием манеры Достоевского считали историю Вальберга, как она изложена в «Мельмоте Скитальце» во вставной «Повести о семье Гусмана»[385]; подчеркивали также частый у Метьюрина символ «паука», нередкий и у Достоевского в сходных у обоих писателей функциях приложения этого символа к человеческим взаимоотношениям[386], к Метьюрину у Достоевского возводится даже резкое обличение католицизма[387].

Однажды, работая над черновыми набросками к роману «Бесы», Достоевский вспомнил Мельмота, когда в его творческом сознании начал складываться образ будущего Ставрогина. В записи Достоевского (где этот герой фигурирует еще под именем «князя») мы читаем: «Слава о нем в городе и везде (еще прежняя, отроческая) как о развратном, безобразном, нагло оскорбляющем человеке ‹…› Губернаторша считает его за Мельмота»[388]. Из окончательного печатного текста «Бесов» имя Мельмота в конце концов исчезло, и мы не знаем точно, о каких «мельмотических» чертах характера будущего Ставрогина могла здесь идти речь, но показательно все же, что «Мельмота» Метьюрина Достоевский хорошо помнил еще в начале 70-х гг. Некоторые исследователи утверждали, что «Мельмота» Достоевский вспоминал и в последующее десятилетие – вплоть до «Братьев Карамазовых» (1879–1880) и «Речи о Пушкине» (1881).

В «поэмке» Ивана Карамазова о Великом инквизиторе, рассказанной в грязном трактире, давно уже видят одну из вершин философской мысли Достоевского; в легенде затронуты центральные проблемы, волновавшие писателя, а к самому образу Великого инквизитора найдено было множество прототипов и литературных аналогий: вспоминались «Опыты» Монтеня, Вольтер, «Дон Карлос» Шиллера, «Легенда веков» В. Гюго, стихотворение Тютчева, «Каменный гость» Пушкина и т. д. За последнее время к этому перечню прибавился также «Мельмот» Метьюрина[389]. Историки английской литературы, в свою очередь, недавно провозгласили, что место Мельмота среди выдающихся образов мировой литературы находится между Фаустом и Иваном Карамазовым[390].

Еще в 1849 г. в одной из своих журнальных статей А. В. Дружинин осторожно высказывался в пользу нового издания «Мельмота Скитальца» в полном и хорошо выполненном русском переводе[391]. Предложенное им в то время издание не состоялось; его удалось осуществить у нас лишь полстолетия спустя, после того как читательский интерес к этому роману Метьюрина возобновился и на его родине: вслед за лондонским изданием 1892 г. и по его образцу вышло в свет петербургское издание в новом русском переводе, более полном, чем предшествующее, но все же с рядом ничем не оправданных изъятий многих страниц сравнительно с подлинником[392].

Тем не менее во второй половине XIX в. о «Мельмоте» у нас не забывали и вспоминали его изредка по разным поводам. Когда Ф. И. Буслаеву, знаменитому русскому филологу, в конце его жизни случайно удалось прочесть «Мельмота Скитальца», то он пришел в восторг и, по воспоминаниям мемуариста, «глубоко сожалел, что не прочел его раньше». «Для теории романа, – говорил Буслаев, – мне это была необходимая вещь: по воображению он выше Шекспира, по реализму и глубине им обоим нет равного»[393]. Одно из действующих лиц в очерке И. А. Гончарова «Литературный вечер» (1880) также вспоминает тот же роман Метьюрина среди «хороших романов», читавшихся в России в 30-х гг.[394] В качестве нарицательного имени Мельмот Скиталец служил кличкой для действующих лиц у русских беллетристов: напомним хотя бы «Мелочи жизни» М. Е. Салтыкова[395].

Таким образом, мимо «Мельмота» Метьюрина не прошли и отдали ему дань крупнейшие русские писатели XIX в. – Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский и множество их современников.

М. П. Алексеев

Библиографические материалы

Перечень изданий и переводов романа Ч. Р. Метьюрина «Мельмот Скиталец»

1. В английском оригинале

Melmoth the Wanderer, a Tale, by the Author of Bertram etc. Vols. 1–4. Edinburgh: Constable; L.: Hurst and Robinson, 1820.

Maturin Ch. Rob. Melmoth the Wanderer. A New Edition from the Original Text. With a Memoir and Bibliography of Maturin’s Works. Vol. I, II, III. L., 1892.

Melmoth the Wanderer. A Tale. By Charles Robert Maturin. Introduction by William F. Axton. (A Bison Book). Lincoln: University of Nebraska Press, 1961.

Первое издание этой книги вышло в