Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь

и затем, не раздеваясь, легли на постель. Но заснуть они не могли – их одолевали тревожные мысли и сомнения. Тогда они встали и снова уселись за стол одна против другой. Говорить ни о чем не хотелось. После второй стражи прошла, казалось, целая вечность. Наконец удары в барабан возвестили о наступлении третьей стражи. Время тянулось бесконечно долго. В ожидании рассвета Сяо-чунь и Вань-жу ходили взад и вперед по комнате. Они то вздыхали, то, увлеченные приятными мечтами, начинали смеяться, то вдруг снова спохватывались и при мысли, что, может быть, они не выдержали экзамена, начинали плакать. В такие минуты тоска и тревога каким-то давящим комком сжимали им грудь, девушкам становилось не по себе, и они, не зная, куда себя девать от волнения, то вскакивали и начинали ходить по комнате, то снова садились. От их смеха и плача не раз уже просыпалась Сю-ин. Когда отбили четвертую стражу, Сю-ин не выдержала и обрушилась на Сяо-чунь и Вань-жу.

– Давно пора бы вам спать, – сказала она, приподнимаясь на постели. – Ведь мы с Шунь-ин потому и переехали к вам, что в прежней нашей комнате все болтали до поздней ночи. Я человек больной и не могу переносить бессонные ночи, а просить, чтобы из-за меня одной все остальные ложились спать пораньше, мне было просто неудобно. Поэтому я так была вам благодарна за вашу чуткость, за то, что вы с вечера сразу же ложились спать и не заводили разговоров. Последнее время я даже стала чувствовать себя лучше и почти совсем перестала кашлять. А сегодня, вижу, вы решили наверстать за все прошлые дни: то одна будит меня своим смехом, то другая – своим плачем, то обе вздыхают так, что просто сердце сжимается от жалости. А главное, не пойму, плачете вы или смеетесь. Да что с вами на самом деле, какие заботы вам не дают покоя, что вас терзает?

В это время проснулась и Шунь-ин.

– Какие у них заботы! – сказала она, приподнимаясь на постели. – Завтра будут объявлены списки, и они жаждут увидеть в них свои имена, но не знают, что их ожидает: удача или неудача, вот и разводят истерику – то плачут, то хихикают.

– Волнуются – это понятно, – согласилась Сю-ин, – но почему же они то плачут, то смеются?

– Когда они обманывают себя, тогда смеются, а когда заговорит в них совесть, тогда, конечно, остается только плакать.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивилась Сю-ин. – Не понимаю.

– А то, что они так волнуются за свой успех и так терзаются, что чего только им не приходит в голову! То они вспоминают какое-нибудь хорошее место из своего сочинения, вспоминают, как они удачно вставили ту или иную фразу, начинают думать об одном месте, о другом – и то хорошо, и другое удачно; начинают внушать себе, что не только в наши времена, но и в эпоху Цинь и во времена Хань никто так блестяще не писал. Да что там Цинь и Хань, им мнится тогда, что даже во времена Конфуция ни один из талантливейших учеников мудреца не превзошел их, и, значит, нет сомнения, что завтра быть им первыми в списках. Еще бы не радоваться и не смеяться им при этой мысли! Но разве это не значит обманывать себя? – спросила Шунь-ин и, не дожидаясь ответа, продолжала: – А как подумают, что хорошо-то хорошо, а вот в одном месте не совсем ладно сказано, в другом неудачно употребили то или иное выражение, как вспомнят, что есть еще такие места, которые лучше бы уж никто и не видел, вспомнят, сколько чуши там понаписали, и приходят к выводу, что чепухи-то там больше, чем смысла, и что, конечно, с такими сочинениями им нечего надеяться увидеть свое имя в списках. Вот это и значит, что в них заговорила совесть, верно? Но совесть совестью, а как не разреветься при такой обидной мысли.

– Ну, это ты уж слишком! – сказала Сю-ин и видя, что Сяо-чунь и Вань-жу готовы были в ответ накинуться на Шунь-ин, стала уговаривать подруг лечь спать.

– Ой! Слышите, уже петух пропел, – сказала она. – Дело идет, пожалуй, к пятой страже. Ложитесь-ка скорей, ведь скоро начнет светать.

– Вы спите, – сказала Вань-жу, обращаясь к Сю-ин и Шунь-ин. – А мы подождем До Цзю гуна. Он пошел за перечнем выдержавших экзамены и вот-вот должен вернуться…

В это время вдруг раздался выстрел. Задрожали окна и двери. Из парка донеслись оживленные голоса. Это прибежали люди с радостным известием о выдержавших экзамены. Служанки, которые были уже на ногах, выбежали им навстречу. Вань-жу велела сбегать за До Цзю гуном, но выйти было нельзя, так как дверь дома была на запоре. В это время грянул еще один выстрел. Пока Сяо-чунь и Вань-жу суетились, бегали по комнате и торопили служанок, чтобы те поскорей нашли кого-нибудь, кто бы отпер двери, грянули еще два выстрела.

– Ну вот, уже четыре выстрела, – проговорила Вань-жу. – Это, можно сказать, «спокойствие в пределах четырех морей» [461]. А вам уже пора бы вставать, – добавила она, обращаясь к Сю-ин и Шунь-ин.

– Ну и память же у вас, – сказала Сю-ин, оставляя без внимания последние слова Вань-жу. – Ведь вчера же все договорились, что наружные двери не будут отпирать до тех пор пока не возвестят выстрелами о количестве выдержавших. Чего же вы суетитесь и требуете ключей? Ведь нарушаете свое же слово… Вот еще один выстрел – это уже «пяти злаков обильный урожай».

– А я совсем позабыла, что мы вчера об этом говорили, – сказала Сяо-чунь. – Да, признаться, толком и не помню, что мы там решили. Может быть, ты мне скажешь, – обратилась она к Вань-жу.

– Да вовсе мы об этом не говорили, – ответила Вань-жу. – Вот еще три выстрела… еще… еще…

– Вот и «на все десять счастья и богатства» [462], – смеясь, подхватила Шунь-ин.

– А память у тебя, Вань-жу, еще хуже, чем у Сяо-чунь, – говорила между тем Сю-ин. – Ты ведь сама вчера ратовала за это. Забыла, что ли?. Еще пять выстрелов… Ну это теперь уже «пятнадцатого глядеть на фонари» [463].

– Так как же мы вчера договорились? – спросила Вань-жу. – Я так и не могу что-то припомнить.

– Да ведь вчера было решено сообща, что о каждой выдержавшей экзамен будет возвещено одним выстрелом, и сверх того будут выпущены десять связок хлопушек по сто выстрелов в каждой, в честь той, кто окажется первой. Отдельные листки с именами сдавших экзамен, которые будут доставлять сюда, мы примем только