За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

себе передышки в брачных песнях, солнце не допускало перебоев с потоками ласкового тепла, в небе были в разгаре любовные игры облаков. Это был день без прошлого, без будущего – один из тех, когда одиночество особенно тяжело. Мужчины не глядели на Грегори, – процессы, что шли в его душе, мужчин обычно не трогают; зато отдельные женщины косились на долговязую фигуру в твидовом костюме, а пожалуй, и гадали, почему этот человек прячет глаза под ладонью. Знай они, в чем дело, не удержались бы от чисто женских улыбок: надо же было, дескать, так обмануться насчет нашей сестры.

Грегори лежал недвижно, устремив взор в небо; будучи человеком чести, он не винил миссис Беллью. Дух его медленно, очень медленно, как пружина, растянутая до предела, возвращался в прежнее состояние, а поскольку Грегори претило трезво смотреть на вещи, они снова начали представляться ему такими, какими не были.

«Ее к этому принудили, – рассуждал Грегори. – Во всем виноват Джордж Пендайс. Для меня она прежняя, и такой останется!»

Он перевернулся на живот. Какой-то песик, что потерял своего хозяина, обнюхал башмаки Грегори и уселся чуть поодаль ждать, пока о нем позаботятся, ибо почуял, что перед ним как раз подходящий двуногий.

Глава 7. Замешательство в Уорстед-Скейнс

Письмо от Джорджа подоспело к цветению ирисов. Они буйствовали в шотландском садике, варьируя в оттенках от густо-лилового до бледно-серебристого и доверяя ветру свой изысканный пронзительный аромат.

В ожидании письма мистер Пендайс взял себе в привычку прогуливаться среди ирисов. Рука его была заложена за спину (поясница все еще ныла); за хозяином на расстоянии в семь шагов следовал черный-пречерный спаниель Джон, брезгливо подрагивая своими резиновыми ноздрями.

Так они проводили время с полудня до часу, причем ни один из них не понимал, к чему это, ведь мистер Пендайс презирал праздность, а спаниелю Джону очень не нравился запах ирисов; тем не менее оба подчинялись чутью, которое превыше рассудка. Миссис Пендайс рвалась к своим цветам, но избегала прогулок в этот именно час, покорная тому же чутью: оно подсказывало ей, что в сад пока спускаться не надо.

И вот наконец пришел ответ Джорджа:

«Клуб стоиков»

Дорогой отец!

Да, Беллью начал дело. Я со своей стороны принимаю меры. Обещания, о котором ты пишешь, я дать не могу. А Беллью скажи, чтобы проваливал к дьяволу.

Твой любящий сын

Джордж Пендайс».

Письмо принесли, когда семья завтракала. Покуда мистер Пендайс читал, миссис Пендайс и девочки сидели тихо как мыши – ведь каждая узнала почерк на конверте.

Мистер Пендайс прочел письмо дважды: один раз в очках, второй раз – без оных. Закончив чтение, он спрятал письмо в нагрудный карман. Ни единого слова не сорвалось с его уст; глаза, которые за последние дни заметно ввалились, зафиксировали взгляд на бледном как полотно лице жены. Би и Нора потупились; четыре пса, будто понимая ситуацию, замерли у их ног. Мистер Пендайс отодвинул тарелку, встал и вышел вон.

Нора подняла взгляд:

– Что случилось, мама?

Миссис Пендайс ответила после секундного замешательства:

– Ничего, милая. Очень жаркое утро, не правда ли? Схожу к себе в комнату за нюхательной солью.

Она удалилась, сопровождаемая дряхлым скайтерьером Роем; спаниель Джон, который зазевался и не выскочил из столовой вслед за хозяином (слишком неожидан был его уход), бежал впереди хозяйки. Нора и Би отодвинули тарелки.

– Не могу есть, Нора, – сказала Би. – Ужасно, когда не знаешь, что происходит в доме.

– Чудовищная досада, что мы не мужчины. Между собакой и дочерью никакой разницы – ту и другую держат в неведении!

Миссис Пендайс не пошла к себе в комнату, а направилась в библиотеку. Муж ее, усевшись за стол, держал перед собой письмо Джорджа. В руке у него было перо, однако он не писал.

– Хорас, – мягко произнесла миссис Пендайс, – я привела бедняжку Джона!

Мистер Пендайс не ответил, но опустил левую руку. Спаниель Джон покрыл ее мокрыми поцелуями.

– Можно я прочту письмо?

Мистер Пендайс, не говоря ни слова, протянул письмо жене. Она с благодарностью положила ладонь ему на плечо, ибо это молчание тронуло ее душу. Мистер Пендайс не заметил жеста: глядел на перо, как бы удивляясь, почему оно само собой не пишет ответа Джорджу, – вдруг отшвырнул его и обернулся к жене, как бы говоря: «Ты произвела на свет этого молодчика – вот и полюбуйся, что мы теперь имеем!»

У мистера Пендайса было достаточно дней, чтобы разобраться в характере сына – точнее, в его сомнительных чертах. За эту неделю мистер Пендайс окончательно убедил себя: если бы не жена, Джордж получился бы точной копией его самого. Упрек, уже сформулированный, замер и растаял у него на устах. Сомнение, что жена с ним согласится; ее явное сочувствие сыну; наконец, фраза Джорджа: «А Беллью скажи, чтобы проваливал к дьяволу», которая нашла отклик в его собственном сердце, – все это вынудило мистера Пендайса промолчать; это да еще мысль: «Мое имя! Мое поместье!», ни на миг его не оставлявшая. Мистер Пендайс отвернулся от жены и снова взял перо.

Миссис Пендайс, прочитав письмо в третий раз, инстинктивно спрятала его на груди. Конечно, письмо адресовано не ей, но ведь Хорас наверняка выучил его наизусть, а в гневе может и порвать. Как они ждали этого письма – а между тем в нем не оказалось ничего для нее нового. Все это она знала и сама. Ее рука соскользнула с плеча мужа, и она не вернула ее на место, но принялась сплетать и расплетать пальцы, в то время как солнечный свет, проникая сквозь узкие окна, обволакивал миссис Пендайс от прически до колен. Миниатюрные озерца света вспыхивали то в ее глазах, сообщая им, полным тревоги, особое обаяние, то на медальоне в форме сердечка – стальном, украшенном резьбой (его носили еще мать и бабка миссис Пендайс, но теперь в нем хранились не волосы их сыновей, а локон Джорджа), а также на кольцах с бриллиантами и на жемчужно-аметистовом браслете, которые миссис Пендайс надевала из чистой любви к красивым вещам. От солнечного тепла интенсивнее сделался аромат лаванды, неизменно сопровождавший миссис Пендайс. Скрежет когтей по двери сказал ей, что милые собачки знают: хозяйка вовсе не у себя в спальне. Мистер Пендайс тоже уловил аромат лаванды, и необъяснимым образом от этого возросло его недовольство. Вдобавок на мистера Пендайса давило молчание жены. Ему было невдомек, что миссис Пендайс раздражает его собственное молчание. Он отложил перо:

– Да не