Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь

сказала, что она может считать, что сделает великое дело, если передаст эту надпись человеку, владеющему кистью, и он напишет повесть, которая станет известной по всей стране. Не знаю только, поняла ли она то, о чем я ей говорила.

– Ах, вот как! Тогда понятно, почему она и сейчас с таким любопытством смотрит на эту тетрадь, – пошутила Хун-цюй и, смеясь, спросила обезьянку: – Так как, смогла бы ты выполнить это великое дело?

Как бы в ответ на это обезьянка фыркнула, дважды кивнула головой, схватила тетрадь и выпрыгнула в окно.

Девушки в совершенной растерянности молча смотрели ей вслед.

Вдруг в воздухе что-то просвистело, и они увидели, как через то же окно в комнату впрыгнула какая-то девица вся в красном: короткая кофта из красного шелка, красные шелковые штаны, на голове красный шелковый платок, повязанный узлом на лбу, маленькие вышитые узором красные туфельки, широкий красный пояс, а за поясом меч в красных ножнах. Лицо девушки рдело пунцовым румянцем.

На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать, не больше, и она была очень хороша собой. Неожиданное появление незнакомки повергло девушек в испуг и недоумение. Первая пришла в себя Гуй-чэнь.

– Кто вы такая и почему вы ворвались сюда среди ночи? – обратилась она к девушке в красном.

– Моя фамилия Янь, – ответила та. – А кто из вас Сяо-шань?

– Моя фамилия Тан, – ответила Гуй-чэнь. – Сяо-шань меня называли раньше, а теперь, выполняя волю отца, я ношу другое имя – Гуй-чэнь. Но откуда вам известно мое скромное имя?

В ответ на это девушка в красном низко ей поклонилась. Гуй-чэнь в свою очередь поспешила ответить ей поклоном. Затем незнакомка обратилась к подругам Гуй-чэнь и осведомилась об их фамилиях и именах. Когда после взаимных приветствий и поклонов все сели, девушка в красном сказала:

– Меня зовут Цзы-сяо. Родом я из Гуаньнэй. Мой дед когда-то был начальником вашей области, и здесь он заболел и умер. Отец мой был очень беден, мы не могли вернуться на родину, и потому так все и остались в вашей области, где мой отец учительствовал. Мои родители несколько лет тому назад скончались, а старший брат мой Янь Яй еще три года тому назад уехал на военные состязания и не вернулся. Так что живу я теперь одна с бабушкой, которой уже восемьдесят лет. Не так давно я узнала о том, что наша государыня ввела женские экзамены на ученые звания, и мне очень захотелось попытать свое счастье. Но бабушка стара и не может сопровождать меня, а других родственников у меня нет, и некому отправиться со мной. Живу я здесь по соседству, всего через несколько домов отсюда, так что я давно знаю вас по имени и слышала о ваших талантах. Сегодня я узнала, что вы вернулись домой, и, набравшись смелости, решилась лично явиться к вам с просьбой, чтобы вы разрешили мне поехать вместе с вами на испытания. Если вы не погнушаетесь взять меня с собой и мне удастся добиться хоть какого-нибудь успеха, я век вас не забуду!

«Оказывается она и есть та девушка – рыцарь меча [408], которая значится в списке ста цветов», – подумала про себя Гуй-чэнь и обратилась к Цзы-сяо:

– Я не раз слышала, как мой отец восхвалял высокие достоинства начальника нашей области, почтенного господина Янь Цин-тяня, и не думала, что дочь этого верного долгу начальника живет тут рядом. Я очень рада, что мне посчастливилось встретиться с вами. И раз вы сами намерены отправиться на экзамены, я буду рада поехать вместе с вами и буду просить вас не оставлять меня своими советами и указаниями в пути. Как только будет намечен день отъезда, я непременно попрошу дядюшку лично сообщить вам. Но вот что скажите: как вы сумели преодолеть стены и заборы и попасть сюда, если вы живете через два-три дома от нас?

– Когда я была еще девочкой, отец обучал меня боевым приемам, – ответила Цзы-сяо. – И если бы нас даже разделяло не несколько домов, а расстояние в несколько ли, я и тогда вмиг была бы у вас.

– А скажите, вы сейчас не встретили никого на пути? – спросила у гостьи Гуй-чэнь.

– Нет. Я видела только белую обезьянку, которая пронеслась мимо меня с какой-то священной тетрадью в руках.

– А откуда вам известно, что тетрадь священная? – спросила Гуй-чэнь.

– Я так полагаю. Она была озарена ярко-красным сиянием, и лучи этого сияния возносились до самых небес. Именно поэтому я и не решилась схватить обезьянку.

– Это моя тетрадь, – сказала Гуй-чэнь. – Ее стащила та самая обезьянка, которую вы видели. Скажите, а вы не могли бы догнать обезьянку и вернуть мне эту тетрадь?

– Если бы тетрадь стащили у вас грабители или воры, – ответила ей на это Цзы-сяо, – я бы могла попытаться вернуть ее вам. Но этого священного зверька, у которого над головой сияет нимб святости, а под ногами клубятся облака, который тысячелетними трудами постиг путь великой истины и в одно мгновение одолевает расстояние в десятки тысяч ли, этого зверька мне не догнать. Да, кроме того, раз обезьянка эта постигла путь великой истины, она бы вдруг ни с того ни с сего не стащила бы вашу тетрадь. Почем знать, может быть, эта тетрадь не должна была оставаться у вас в руках, и обезьянка отнесла ее туда, где ей следует находиться. Но скажите, откуда взялась у вас эта тетрадь и эта обезьянка?

Тогда Гуй-чэнь подробно рассказала Цзы-сяо о том, где она нашла стелу с удивительной надписью, как появилась у них белая обезьянка и как благодаря этой же обезьянке она обнаружила узел с вещами отца и в прошлом году отправилась разыскивать его на Пэнлай.

– Уже одно то, что обезьянка эта раскрыла вам местопребывание вашего отца и тем самым направила вас на Пэнлай, где вы увидели священную стелу, одно это говорит, что поведение обезьянки было необычным. Ведь она уже достигла разумного постижения сути вещей, и если бы просто так вздумала стащить вашу тетрадь, то не сбежала бы с ней. Скажите, а не приходилось ли вам замечать, чтобы у нее было подобное намерение раньше?

– Нет, ничего такого я не замечала, – ответила Гуй-чэнь. – Правда, как-то раз я шутя сказала ей… – и тут Гуй-чэнь подробно рассказала Цзы-сяо о том, как она однажды на джонке посмеялась над обезьянкой.

– Ну да, – сказала на это Цзы-сяо, – вы пошутили тогда, не придавая этому никакого значения, и, конечно, уж не думали о том, что обезьянка все понимает и