Шанхай - Риити Ёкомицу

яркая, как солнце, только у Санки она и могла возникнуть.

И тут его похлопали по плечу. Обернувшись, он увидел прежнего китайца: тот опять стоял с фотокарточками в руках.

– Интересуетесь? Десять штук за две иены.

Испугавшись, Санки постарался не смотреть на него и молча прошел мимо. Сейчас ни к чему снова смотреть на эти карточки.

Он шел, пристально разглядывая витрины. Вот горсть ярко-красных свечей свисает с потолка, будто звериные клыки. Вот розовая кровать в окружении зеркал. Вход в ломбард – как в тюрьму. В закусочной из котла с лапшой вверх копытами торчали говяжьи ноги. И снова кто-то хлопнул его по плечу.

– Интересуетесь? Десять штук за одну иену.

Санки мгновенно возбудился, весь захваченный вспыхнувшей идеей.

Чтобы объективно судить других людей, необходимо воочию увидеть практики их размножения.

С этой мыслью он, озираясь, словно его преследовали, юркнул в переулок. Там, в глубине, трясущиеся от опиума проститутки облепили стены, как ящерицы.

11

Лепестки цветов платана разлетались снежным вихрем. Мияко шла, опираясь на руку Кои. Вооруженные пистолетами солдаты-аннамцы[18] с приплюснутыми лицами, похожими на японские каштаны, выстроились в ряд. За их круглыми касками мерцала, рассыпаясь огнями, французская радиотелеграфная станция.

Мияко сказала:

– Я как-то тринадцать дней подряд танцевала с Мишелем, инженером этой радиостанции. Все-таки французы хороши! Интересно, как он поживает?..

Коя на время позабыл, о чем собирался поговорить. Он не мог не возмутиться – ведь он подарил ей такой огромный букет!

– Сколько раз я повторял, что люблю тебя? Просто в последнее время я очень занят, нет времени даже вести ежедневник.

– Ну, и я, как видишь, занята! Каждый раз, как мы встречаемся, ты только твердишь: люблю, люблю; а вот один итальянец готов во всем мне угождать. Так что у меня все отлично – лучше каждый день веселиться!

– Итальянец? Значит, я соперничаю с итальянцем? – спросил Коя.

– А я соперничаю с Йоко! Но тот итальянец нас с Йоко только нервирует. В следующий раз потанцую с американцем.

– Значит, японскому флагу никогда не подняться…

Мияко рассмеялась, поплотнее закутавшись в мех.

– Конечно, ведь иностранцы – это клиенты! Им нужно угождать, чтобы брать с них деньги. Ты же с нами вроде одного поля ягода, и сколько бы ни волочился за такими, как я и Цюлань, тебе ничего не обломится!

Что ж, у каждого свои резоны. Кое и здесь приходилось страдать из-за своей национальности. А ведь раньше женщины восхищались им: «Ты так похож на иностранца!» – шептали они ему.

Но в глазах Мияко соперничество похожего на иностранца с настоящими иностранцами было не в пользу Кои. Десять дней подряд он приходил в танцевальный зал, но глаза Мияко всегда говорили: «Пожалуй, японец подождет».

В этом китайском порту тщеславие танцовщиц измеряется тем, сколько иностранцев отдадут им свои билеты. И в этих подсчетах Мияко обычно была number one[19].

Первые три дня Коя соревновался с иностранцами в беседах на французском и немецком. Другие три дня посвятил расточительству и болтовне с Мияко. Увы, он напрасно надеялся, что одолеет эту спесивую гордячку. От его самоуверенности не осталось и следа, поэтому он и ходит теперь за Мияко, как привязанный.

Цветы платана, срываемые легким ветерком, кружились и застревали в ветвях лип. Когда ветер стихал, белые лепестки падали на лужайку и лежали на песчаной дорожке, как пушистые котята.

– Ой-ой, там впереди совсем темно, – сказала Мияко, прижавшись к нему.

– Ничего, можешь на меня положиться.

Коя пересек лужайку и повернул к темным зарослям. Мияко хорошо знала, что там находится. Она помнила, как здесь, на берегу пруда, они с Мишелем на целый час потеряли счет времени. Похоже, мужчинам нравятся такие места. Она знала, чем Коя надеется там с нею заняться.

Коя, словно повинуясь воспоминаниям Мияко, дошел до заросшего пруда.

– Послушай, давай вернемся, – сказала Мияко.

Оставив Кою одного, она направилась к воротам, поглядывая на заросли распускающихся кустарников.

Коя пристально смотрел ей вслед. Наверняка ее ноги привлекают толпу иностранцев, увивающихся вокруг нее на своих крепких ногах. Но разве можно относиться с таким пренебрежением к своему соотечественнику?

Коя пошел к воротам, сокрушаясь о своих худосочных японских ногах. Но он не задавал себе вопрос, почему только китайцам запрещен вход в этот парк.

Залитая светом газового фонаря, Мияко ждала приближения Кои под молодой подрезанной липой.

– Вот здесь, при свете фонаря, ты и я всегда можем быть близки!

Торжествующая улыбка Мияко выплыла из длинного тоннеля молодой листвы. Сияющая дорога, ровная, как стол, изгородь розовых кустов. Автомобиль, скользящий с разверстым чревом-багажником. Светящиеся буквы, висящие на столбе. В этом парке Коя вновь вынужден был оценить учтивость иностранцев (он и здесь продолжал им проигрывать) – ведь ему не пришлось доказывать, что он не китаец. Он взял Мияко за руку:

– Куда дальше пойдем?

– В отель «Палас».

Коя расплылся в самодовольной улыбке: ловко же он все обставил, даже не пришлось мять брюки там, у пруда.

– Если мы с тобой соединимся, то наша жизнь станет безоблачной. Это будет прекрасно!

– Так мы же танцовщицы.

– А что, вы интересуетесь только танцами или, например, вы… ну, одним словом…

– Хватит. Если мы выходим замуж, считается, что это подрывает устои брака. Тебе достаточно взглянуть хотя бы на Фан Цюлань!

– Я не о том. Вот мужчины тебя добиваются и оказываются одураченными, добиваются и остаются в дураках, – а потом, очнувшись, вопрошают: что, черт возьми, это было? А вы просто находите себе новую жертву.

Мияко усмехнулась, и ее левая щека словно покрылась мелкой рябью.

– Да, тяжелый случай. Вот нам всегда говорили, что мы должны подстраиваться в танце под мужчин, но ты-то на самом деле толком не умеешь танцевать. А такой, как я, необходимо чувствовать себя свободной – хоть в танце, хоть в жизни.

Коя был сражен, но все же сообразил, что необходимо сохранять серьезность, граничащую с безразличием. Сейчас больше, чем любви Мияко, он хотел удостовериться в том, есть ли у нее, у этой редкой ослепительной женщины, какое-нибудь слабое место. Он вспомнил об о-Суги, три ночи тому назад молча отдавшейся ему в темноте. Та о-Суги и эта Мияко, и еще о-Рю, и китаянка Фан Цюлань – какие разные женщины, но разве все они не прекрасны? Коя еще не познакомил Мияко с Санки, с этим Дон Кихотом, но теперь захотел непременно сделать это.

Придя в отель «Палас» на берегу реки, Коя и Мияко сели в холле друг напротив друга. Отель напоминал собор: величественные стены; потолок как небо; сверкающие круглые колонны и блестящий