Дикие питомцы - Медланд Амбер

Я, Айрис, сказала ему, что все билеты на выпускной уже распроданы. Так? То есть он задал мне прямой вопрос и получил прямой ответ. Верно? Я вообще в курсе, что на сайте университета есть телефон отдела по делам студентов? Может, я также в курсе, что Линдси в этот самый отдел позвонила, чтобы узнать, не осталось ли все же билетика? И раз уж я так хорошо осведомлена, может быть, мне известно – чисто случайно, конечно, ведь он-то впервые об этом слышит, хоть и финансировал все это начинание, а следовательно, мог бы ожидать, что ему в случае чего сообщат, – что я больше не являюсь студенткой факультета изящных искусств?

Я отодвигаю телефон от уха. К счастью, благодаря закону о защите персональных данных, Линдси в университете не сообщили, что я бросила учебу еще год назад. В трубке слышно, как она пытается контролировать ярость Рэя. Милый, пускай она объяснит тебе ход своих мыслей. Послушай, что она скажет. Дыши.

Если ты думаешь, что я по-прежнему буду давать тебе деньги, несмотря на то что ты бросила учебу, тебя ждет большой сюрприз. Ты обсуждала это решение с доктором Агарвалем?

Вечером Линдси звонит мне и говорит, что у Рэя выдалась трудная неделя. Нет-нет, у них все хорошо, хорошо, абсолютно нормально, совершенно прекрасно, ста-биль-но. Она уговаривает меня поговорить с руководством университета, записаться на несколько дополнительных курсов, что-то досдать. Если мне нужно помочь найти работу на лето, у нее есть множество друзей, которые с радостью мне что-нибудь посоветуют. Она даже может продиктовать мне их телефоны. У меня есть ручка? Угу, говорю я, и она диктует мне телефонные номера. Угу, повторяю я и ничего не записываю.

Нэнси таким поворотом событий расстроена даже больше, чем я. Львиную долю своего гранта она спустила еще в первую неделю. И лимит по кредитке давно превысила, но в супермаркете по-прежнему выбирает все самое дорогое – органический хумус, фермерский сыр. Я складываю все это обратно на полки, а она надувается. Я понимаю, что компания из меня паршивая, и потому предпочитаю платить за нас обеих. Вносить хоть какую-то лепту в нашу дружбу. Нэнси смотрит в интернет-магазинах, сколько стоят платья, которые купил мне Сэм, и удовлетворенно хмыкает. А стоящие в ванной тюбики с косметикой открывает так, будто надеется найти в них мирру.

Деньги меня не спасли, хотя иногда я вроде как надеялась, что они мне помогут. С их помощью мне порой удается взломать давно вышедшую из строя систему самопоощрения. Тратя деньги, я, не прилагая никаких усилий, улучшаю себе настроение. От мытья головы, например, у меня черта с два станет легче на душе. А деньгами я регулярно покупаю себе облегчение: продукты, выпивку, изредка косметику, которую у меня не будет сил смывать, – все, что угодно, что поможет мне взбодриться, развеселиться, побаловать себя. Депрессия от всех этих покупок делается такой мягкой, что в ней так и тянет задохнуться. В общем, это что-то сродни тому, как люди обжираются до смерти. Нэнси считает их отвратительными, но лично я им сочувствую. Разве они так уж сильно отличаются от всех остальных? Мы вот, например, напиваемся, Лекси трахается с Фредом. А Эзра старается растянуть на подольше свой запас кокса. Помнится, он раскрывал пакетик, долго рассматривал его, словно не решаясь прикоснуться, потом принимался слизывать крошки с полиэтилена. А я все это время притворялась спящей.

Нэнси я об этом не рассказываю, привожу другие малоубедительные аргументы, пытаясь доказать, что абсолютно все люди утешаются не самыми здоровыми способами. А она отвечает – где-то в мире тебя сейчас осудила страдающая ожирением женщина.

Мы запойно исследуем интернет-магазины, заказываем какую-то дикую одежду не по размеру. А когда ее доставляют, я бросаю пакеты у двери. Открывать их мне не интересно, а идти на почту и отправлять обратно – нет сил. Каждый раз, когда я натыкаюсь в коридоре на свертки, мне становится еще хуже, а потому однажды я просто сую их в шкаф. В день, когда срок возврата истекает, Нэнси напоминает мне, что я так и не вернула покупки. Я отлично знаю, что она тоже вовсе про них не забыла. Но мне нравится смотреть, как она врет – лицо ее при этом вспыхивает и переливается причудливыми оттенками, а глаза кажутся еще голубее. Меня же сразу отпускают муки совести.

Приходит сообщение от Саймона. Он спрашивает, все ли у меня хорошо. Ему кажется, что Нэнси плохо на меня влияет. Отвечаю, что она пришла бы в восторг, узнав, что он так считает.

Время от времени Рэй подкидывал мне денег на черный день – в разных валютах. Эти заначки дают нам возможность протянуть еще две недели. Я начинаю подумывать о том, чтобы сдать квартиру через Airbnb, но мне не хочется проверять, насколько хорошо ко мне относится Николай. Когда деньги заканчиваются, я беру больше переводов и объявляю Нэнси, что отныне мы по барам не ходим. А сама вспоминаю прочитанное в интернете объявление – парень предлагал 200 баксов за то, чтобы какая-нибудь девушка позволила ему помассировать ее хорошенькие ножки.

Показываю объявление Нэнси. И говорю – можем продать в интернете твои трусики.

А можем потрясти в Твиттере свиней-копилок, отзывается она.

Пару дней назад мы с ней слушали подкаст о мужчинах, которые ищут в интернете финансовых доминантов. Там сказали, что после кризиса 2008-го их стало вчетверо больше.

Все равно, как после нацистов многие стали тащиться по коже и армейским ботинкам, заявила Нэнси. И принялась гуглить информацию об этом явлении. Все найденные сведения она радостно зачитывала мне, а я заставляла себя выслушивать их с невозмутимым видом. Ты прикинь, этим извращенцам нравится, чтобы их силой заставляли выдавать реквизиты своих банковских счетов. Я уж лучше этим займусь, чем стану торговать своими трусами.

Да, такое тебе точно больше подойдет, бормочу я.

Нэнси на секунду задумывается. Проблема в том, что я слишком себя уважаю. Я бы, наверное, этих придурков до нитки раздела. Она еще какое-то время читает про свиней-копилок, а потом с отвращением захлопывает ноутбук. Слушай, может, позвонишь отцу и объяснишь, что у тебя студенческая виза и все такое.

Ни за что, отвечаю я.

С меня хватит, больше я ни у кого не стану просить помощи.

Доктор Агарваль отказывается смотреть аккаунты Эзры в социальных сетях. Утверждает, что это совершенно не важно. А меня заставляет описывать опубликованные там фотографии, озвучивать, что без меня Эзра выглядит спокойным, уверенным в себе, поборовшим застенчивость. Что он очень органично слился с гламурной тусовкой, проводит время с пустоголовыми модельками и скучающими интеллектуалками на вечеринках, где я себя и представить не могу. А ведь еще совсем недавно он притянул бы меня к себе и прошептал – о чем мне с ними говорить?

Каждый раз, когда я произношу «совсем недавно», доктор Агарваль уточняет – насколько недавно? Как будто от отрицания к принятию можно прийти с помощью языка. Как же я ненавижу эту его объективность!

Неужели ему трудно сказать – подобные фотографии не имеют никакого отношения к реальности.

Или – Эзре нужно поддерживать определенный имидж. Это часть его профессии.

Или – пора бы вам отдохнуть от соцсетей.

Так нет же, он разговаривает со мной терпеливо, как с разумным рассудительным человеком, а мне от этого хочется выть, рвать на себе одежду и мазать лицо пеплом.

Я описываю ему снимки, а он кивает с таким видом, будто разговор идет о висящей на стене картине. А потом заявляет – я не имел удовольствия познакомиться с Эзрой. И мало что о нем знаю. И все же у меня сложилось впечатление, что в будущем его ждут большие проблемы. Люди, страдающие от кокаиновой зависимости, обычно склонны к нарциссизму, что приводит к печальным последствиям.

Внезапно разозлившись, я резко выпрямляюсь. Может, вы, конечно, не в курсе, но в нашем возрасте почти все экспериментируют с наркотиками. Вас в свое время, наверное, просто не приглашали на классные вечеринки.