Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Камали Марьян

– Миссис Арчер, я могу отвезти вас домой. Думаю, что господин Бахман хотел бы, чтобы вы там присутствовали. Согласны?

Ох уж эти американцы с их простыми решениями и четкими планами. Но в этой молодой женщине, Клэр, ощущалась искренняя доброта. Она настаивала, что никто не станет возражать против присутствия Ройи на поминальной церемонии.

Поэтому она все-таки поехала.

Несколько десятков лет у нее не было никакой связи с Бахманом и оставалось столько вопросов без ответа. Но за тот последний день, проведенный с ним наедине, она всегда будет благодарна судьбе. Она хотела поехать на церемонию. Ей хотелось туда ради него.

Церемония проходила в Универсалистской церкви в Дакстоне. Бахман просил, чтобы его кремировали. Он никогда не отличался религиозностью. Белый, залитый солнцем фасад церкви как-то подходил ему.

Ройя поднялась по ступенькам, опираясь на руку Клэр, и вошла в храм. Ей было странно, но вместе с тем как-то отрадно видеть Омида и женщину, очень похожую на него. Ройя держалась изо всех сил, когда подошла выразить соболезнование к близнецам Бахмана. Омид представил ее своей сестре Саназ. У нее тоже была отцовская улыбка. Омид сказал, что Ройя – «папина давняя знакомая», и вежливо пожал ей руку.

На церемонии Ройя сидела на скамье рядом с Клэр. Женщина-священник вышла на подиум, поблагодарила всех за то, что пришли, и сказала, что хочет начать с короткого стихотворения любимого поэта мистера Аслана. Кровь прихлынула к лицу Ройи и застучала в ушах, когда она услышала строки из стихотворения Руми, которыми они с Бахманом обменялись в магазине канцтоваров в начале их знакомства. Да и своими письмами они обменивались, пряча их между страниц томика Руми.

Потом на подиум вышли дети Бахмана. Они рассказывали о том, как все любили их отца – его близкие, покупатели в магазине, соседи. Во время их рассказа Ройя как бы заглядывала в его жизнь.

– Мама с папой любили праздновать Новруз, – сказала Саназ. – Наш дом всегда был полон запахами персидского риса, а папа следил, чтобы у нас на столе был традиционный хафт син – вещи, символизирующие весну.

– Папа заставлял нас упорно работать, – вспоминал Омид. Казалось, он мог говорить бесконечно о любимом отце. – Он всегда хотел изменить мир.

Ройя слушала этих успешных и образованных взрослых и поняла, что Бахман в конечном итоге все-таки изменил мир. Вот они – говорили с подиума от всего сердца. Его дети.

Она иногда думала, что время, когда она и Бахман были вместе, важнее всего во Вселенной. Такая была у них любовь, такие сильные чувства. Но на самом деле это был лишь ломтик, крошечный осколок его жизни. Его дети, их дни рождения, учеба, друзья, подруги, мужья, жены, дети. Вот где была его жизнь. Его жена. Вот его жизнь.

После завершения церемонии все направились в зал. Клэр беззвучно рыдала. Ройя хотела утешить ее, но не знала, что говорить. Гости толпились в зале. Ройя заметила стол с напитками и закуской.

– Сейчас я принесу вам что-нибудь, – сказала она Клэр, ласково похлопав ее по плечу.

У стола Саназ выкладывала пирожные на блюдо.

– Папа всегда их любил, – сказала она и протянула блюдо Ройе. – Он называл их «слоновьи уши».

Ройе хотелось сказать «я знаю». Мальчик, принесший ей пирожные в кафе «Ганади», был тут, рядом с ней, и будет всегда. Она даже ощутила запах корицы и сахара в том многолюдном кафе.

– Спасибо. – Она положила два «слоновьих уха» на маленькую бумажную тарелку и вернулась к Клэр.

– Что это у вас, миссис Арчер?

– Попробуйте. Он любил их.

Клэр откусила кусочек пирожного, а Ройя опустилась на стул, пораженная очередным витком времени.

Наевшись сладостей, дети стали бегать по залу приемов. Стало веселее, взрослые ели, разговаривали и смеялись. Ройе было хорошо рядом с этими незнакомыми людьми, как-то связанными с Бахманом. Она не знала никого из них, не считая Клэр и – немного – Омида, но она понимала, что всех объединяла нежная любовь к Бахману, к его энергии и доброте. До ее слуха долетали обрывки фраз: «Помните, как он любил…», «Ой, как мы любили ту песенку, которую он всегда насвистывал…». В этом зале Ройя слышала новые для себя вещи о Бахмане, находилась рядом с людьми, любившими его. Но скоро она уйдет и вернется к жизни, где его никто не знал. Ей хотелось плакать. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она пыталась найти среди детворы внуков Бахмана. Вон там девочка-подросток прислонилась к стене и жует жвачку. Просто копия госпожи Аслан.

В конце зала Омид и Саназ с супругами стояли у выхода, пожимали руки уходившим гостям и благодарили их. Странное дело, Ройе хотелось как можно дольше побыть рядом с ними. Они остались единственным звеном, соединявшим ее с любимым человеком. И она больше никогда не увидит никого из них.

– Вы готовы? – Глаза Клэр покраснели от слез. – Давайте я отвезу вас домой.

Клэр подъехала к дому колониального стиля с темно-зелеными ставнями, и Ройя отстегнула ремень безопасности, но выходить не спешила.

– Может, вы зайдете?

Она сказала так из вежливости, но еще и потому, что Клэр знала о Ройе и Бахмане больше, чем кто-либо. Бахман делился с ней своими воспоминаниями. Он рассказал ей историю их любви. Ройя испытывала неодолимую потребность поговорить с Клэр. Нет, дети Бахмана были не единственным звеном, связывавшим ее с ним. Клэр тоже.

– Ой. – Клэр удивилась. – Но я точно не буду вам в тягость?

– Вообще никаких проблем, – заверила ее Ройя.

– Ладно. Спасибо. Я собиралась отдать вам одну вещь. Но теперь отдам ее в доме, хорошо?

– Что это?

– Он хотел, чтобы вы получили ее. Вот и все, что я знаю.

Ройя поставила чайник на плиту и пригласила гостью сесть за кухонный стол. Уолтер вернется из города позднее. Их собрания всегда затягиваются на несколько часов из-за жарких дискуссий.

Сев на стул, Клэр порылась в своей сумке и достала круглую жестяную коробку синего цвета с изображением датского печенья.

Ройя с Уолтером не раз покупали это печенье. В одной из таких коробок Ройя хранила швейные принадлежности: катушки ниток, булавки, иголки, наперстки и пуговицы.

– Он настойчиво просил, чтобы я отдала это вам. Его дети забрали остальные его вещи. Но он твердил, что эту коробку не должен видеть никто, кроме вас.

У Ройи слегка закружилась голова. Клэр тихонько подвинула к ней коробку, и Ройя открыла крышку дрожащими руками.

Бумага. Пачка бумаги цвета луковой шелухи. Ройя взяла один листок и развернула. Почерк был на удивление знакомым, но она поначалу не могла вспомнить точно. Но потом у нее чуть не остановилось сердце.

Почерк был ее собственный. Она уронила листок и порылась в коробке. Там лежали письма, которые она писала Бахману летом 1953 года. Часть ее сердца. Она торопливо положила в коробку первое письмо, словно оно могло обжечь ей пальцы. Потом плотно закрыла крышку и убрала коробку в ящик кухонного стола.

Клэр не проронила ни слова.

– Итак, – сказала Ройя. – Каким чаем вас угостить?

Сначала они говорили только о Бахмане. Клэр рассказывала о его жизни в Дакстонском пансионате, а Ройя даже поделилась воспоминаниями о 1953 годе. Потом Ройя спросила у гостьи про ее семью. Она потеряла мать из-за онкологии, а отец погиб в автомобильной аварии, когда Клэр было два года. Что-то в ее грустном, потерянном выражении лица поразило Ройю. Эта молодая женщина казалась очень одинокой.

– Пожалуй, я поеду, – сказала Клэр, когда выпила персидского чая с пахлавой.