Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Кэти не из слабеньких, — ответил Мак-Грегор. — Не беспокойтесь о ней.

Для начала подали авокадо, и Жизи вонзила свою заостренную ложечку в этот тропический плод, точно в кусок дерева.

— Кэти тоже нуждается в защите, — сказала Жизи. — Именно присутствие мужчины действует всегда растлевающе. Вам бы вернуться в Лондон, увезти ее отсюда.

— Не могу. Должен задержаться пока в Париже.

— Только прошу вас, не слишком задерживайтесь, Я чувствую: Ги приготовился к чему-то.

Она говорила, подавшись к Мак-Грегору, ограждая его глазами, лицом, телом, а остальных гостей полностью оставив без внимания. Мак-Грегор покосился на Эссекса — тот беседовал с бронзово загорелой женой Кюмона, а сам заинтригованно глядел на Жизи. Мак-Грегор понимал: Эссексу хочется выяснить, высмотреть, что общего между ним и этой недоступной французской красавицей. Как на всякого увидевшего Жизи, на Эссекса сильно подействовала ее необычная красота, и Эссекс недоумевал — почему Мак-Грегору оказано такое предпочтение?

— Сейчас они вас станут мучить, — говорила Мак-Грегору Жизи. — Будьте начеку.

— Незачем им, теперь уже ничего не осталось, — ответил Мак-Грегор.

— Найдут что-нибудь, — сказала Жизи. — Они ждут лишь момента, паузы. А вы не давайте им, говорите со мной. Говорите.

— О чем же? — усмехнулся он.

— Все равно о чем.

— У персов есть пословица: «Говоренье говоренья ради делает человека слабей бабочки».

Жизи рассмеялась.

— Вон мой муж сидит, молчит. Его-то бабочка с ног не собьет... Представляю, как вы будете рады уехать от дурацкой нашей здешней жизни, — обвела она жестом стол.

— Напрасно вы, Жизи, — сказал Мак-Грегор. — Слишком вы к ним суровы.

— Вам не понять, — ответила Жизи. — Завтра я все это кончу. Вы убедили меня. Я сразу поняла, что вы меня убедите.

Мак-Грегор видел, что Эссекс без зазрения совести ловит ухом их разговор.

— Чем же я мог вас убедить? — спросил Мак-Грегор. — Какими словами?

— Без всяких слов. Вам я верю, этого достаточно. Завтра я и со всем этим распрощусь. — Длинными пальцами она коснулась своих искусно уложенных волос.

— Неужели обрежете? Что вы, Жизи!

— Нет, просто никаких больше мастеров и укладок. Никаких, никогда. Да мне их и не надо, правда ведь?

— Правда. Хоть остригитесь вовсе — все равно останетесь такая же.

Жизи порывисто протянула руку, тронула его обрадованно за рукав.

— Как восхитительно слышать это от вас. А от другого было бы противно.

— Но ведь это правда, — сказал он.

— О чем вы там беседуете? — спросила наконец Кэти, и Мак-Грегор очнулся.

Все за столом оставили свои дела: ждали, хчто он скажет. А он уперся взглядом в рыбу, лежавшую перед ним на тарелке. Как она сюда попала? И где несъеденное авокадо?

— Беседуем на политические темы, как и все здесь, — отозвалась Жизи.

— О чем же именно? — спросила Кэти.

— О моих политических убеждениях.

— Вот не знал, что у тебя они есть, — проговорил Аристид Маргоз.

— Не глупи, Аро.

— А кто вы по убеждениям, Жизи? — полюбопытствовала Кэти.

— Жизи, как ее брат, роялистка, — добродушно промолвил Кюмон.

— Ни в чем я на Ги не похожа, — возразила Жизи. — Ни в чем решительно.

— Жизи полностью вне политики, — пояснил Ги. — И прежде и теперь.

— Вовсе нет. Но я, во всяком случае, не роялистка и даже не голлистка, как все вы.

— Tiens! Тогда за кого же ты была на прошлых выборах?

— Не за де Голля.

— Месяц тому назад, Жизи, ma chere[30], вы осуждали Кон-Бендита, — напомнила мадам Кюмон. — Разве это не голлистская позиция?

— Не смешите меня, Мари-Жозе. Мне противен Кон-Бендит. Да и кому он приятен? Но дело в том, что все вы рядитесь в политические тоги, а я хожу нагишом.

— Очаровательный наряд, — сказал Эссекс, — и я уверен, что Мак-Грегору он нравится.

Все засмеялись, и Мак-Грегор понял, что Жизи отвлекала от него общее внимание, а Эссекс намеренно опять нацелил на него разговор.

— Сам-то Мак-Грегор не гол политически, — сказал Ги Мозель. — Английские нонконформисты, приверженцы шотландской знаменитой камеронианской ереси, — всегда морально ангажированы.

— Нет, нет, — запротестовал Эссекс. — Мак-Грегор в душе презирает политику. Не правда ли, Мак-Грегор? Ну-ка. Отвечайте нам.

— Я отнюдь не презираю политику, — сказал Мак-Грегор.

Слушатели молча ожидали продолжения.

— И это все, что мы от вас услышим? — спросил Кюмон. — Et alors...[31]

— Я политику не презираю, — твердо повторил Мак-Грегор, стараясь сохранять спокойствие. — И все вы прекрасно это знаете.

— Требуются объяснения, Мак-Грегор, — сказал Эссекс. — Не отмалчивайтесь!

— Что вы такое говорите! — почти закричала на Эссекса Жизи. — С какой стати ему давать здесь объяснения?

— Но ведь слова — не пустой звук, Жизи, и требуют обоснования, — сказал Эссекс, неожиданно для себя вынужденный перечить прелестной женщине и огорченный этим.

— Еще Паскаль сказал, что честному человеку всегда лучше молчать о своих политических взглядах.

Мозель уронил нож и вилку на тарелку.

— Жизи! Ничего подобного Паскаль не говорил, — укорил он сестру.

— Ну, значит, Ламартин.

— Чепуха.

— Да кто бы ни сказал, какая разница?

— Разницы никакой, дорогая моя, — мягко сказал Эссекс. — Я пытаюсь лишь выяснить политическую позицию Мак-Грегора. Как-никак, в Париже теперь воздух насыщен политикой.

— Мак-Грегор делает то, что должен делать, — ответила Жизи Эссексу. — И в этом его позиция.

— Что же именно он делает? — спросил с улыбкой Эссекс.

— Делает то, чего вы не можете, — ответила Жизи. — Уж это ясно.

— То есть турок стреляет? — весело уточнил Эссекс.

— Что ж! — презрительно сказала Жизи. — Если стреляет, то не промахивается и не болтает об этом потом до одурения.

— И тем не менее, — возразил Эссекс, явно задетый за живое, — такие вещи требуют объяснения. Вы согласны, Мак-Грегор?

Жизи не дала Мак-Грегору ответить.

— Всякие объяснения на званых ужинах неминуемо сводятся ко лжи, — отчеканила она.

— Вот и дайте ему лгать самому за себя, — возразила ей Кэти, и Жизи встрепенулась, готовая оборонять Мак-Грегора даже от Кэти, защищать его всем своим арсеналом копьевидных пальцев, разгримированных век и быстрых узелков французской речи. Но Мак-Грегор опередил ее.

— Я, собственно, не знаю, о чем тут спор, — обратился он к Эссексу.

— О тебе, милый, — не без ехидства проговорила Кэти. — А ты и не слушаешь?

Опять все засмеялись, кроме Маргоза, проявлявшего полное невнимание.

— Не давайте им объяснений, — сказала повелительно Жизи. — Никаких и никогда.

— Но скажите на милость, зачем ему ваша защита, Жизи? — воскликнула Кэти. — У него есть собственный язык. Айвор сам за себя может постоять.

Подали тушеную говядину — поставили перед каждым изящную плотно закрытую медную кастрюльку, еще скворчащую от тугого жара.

— Они просто дразнят меня, Жизи, — сказал Мак-Грегор. — Пусть их.

— Я отнюдь не дразню, — заверил Эссекс. — Я вполне серьезно спрашиваю.

— О чем?

— Я не шутя хотел бы знать, как происходит в вас деление на половину восточную и половину западную. Или, скажем, на ученого и на истребителя турок. Какая из этих вечных половинок выражает вашу суть, Мак-Грегор? В частности, какая ваша половинка займется теперь вагонами с оружием для курдов? Что вы предпримете? Ведь вы как-никак затем и приехали в Европу.

— А что я должен предпринять?

— Этот вопрос не вы мне, а я вам адресую. И ваш ответ даст всем нам ключ к вашим действительным взглядам.

Мак-Грегор посмотрел на Кюмона, опять на Эссекса.

— Вагоны у нас отняты. Вы об этом позаботились, — сказал он Эссексу. — Это ваших рук дело.

— Моих?

— Ваших или Фландерса. Что одно и то же. И говорить тут больше не о чем, — сказал Мак-Грегор, подавляя в себе гнев.

— Но поскольку кое-кто из ваших курдских друзей замышляет взорвать вагоны, то не поделитесь ли вы с нами этим планом?

— Я ничего о нем не знаю, — сказал Мак-Грегор, — а если бы и знал, то вряд ли стал бы здесь разглагольствовать. Так что делиться мне нечем.

— Рад слышать, — сказал Кюмон с усмешечкой, и Жизи опять вскипела:

— Правда не на их, правда на вашей стороне. Не говорите им — ничего и никогда.

— Но, Жизи, — резко вмешалась Кэти. — Ведь Айвор и не может сказать то, чего не знает. Он ничего не знает о вагонах.

— Лично мне, — сказал Кюмон, — все равно, что вы сделаете с этим злосчастным грузом оружия, но только, прошу, никаких эксцессов на французской земле.

Тут бы разговору следовало и кончиться — по виду Жизи все поняли, что продолжать сердить пантеру в клетке опасно. Но Эссекс упорно не желал расстаться с темой.

— Насколько могу судить, — сказал он Мак-Грегору, — вам остается либо принять меры к ликвидации вагонов, либо возвратиться в Иран с поджатым хвостом.