Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Знаете ли вы, в чем коренной изъян вашего предложения? — сказал Мак-Грегор Кэспиану. — Вы рассчитываете, что курды сядут за один стол с волками — пожирателями кур, выклевывающих глаза детям, — процитировал Мак-Грегор по-персидски.

— Я и забыл это присловье, — засмеялся Кэспиан.

— Разве же не так?

— Конечно, так, — сказал Кэспиан. — Беда только, что вы все еще предаетесь мечтаниям, Мак-Грегор. Полная независимость курдов практически неосуществима. Предприятие в данный момент безнадежное, и вы знаете это не хуже меня.

— Да, но мы никогда с этим не примиримся, — сказал Мак-Грегор. чувствуя, что ему по душе этот американец, с ним можно говорить честно. — Проблема выходит за рамки практической.

— Так ли, этак ли, но вам бы стоило, по крайней мере, съездить с этим предложением к старине кази.

— Не могу, — покачал Мак-Грегор головой.

— Почему?

— Я знаю, что оно реально означает.

— Вы делаете ошибку, — убеждал Кэспиан. — Возможно, они его примут.

— Возможно. Но я в этом не участник.

— Взгляните трезво, — напирал Кэспиан. — Этим ли, другим ли путем, но мы добьемся своего. Нам нетрудно изолировать, запереть кази намертво в голых горах.

— Не будьте в этом чересчур уверены, — возразил Мак-Грегор. — Теперь им туго, но вы не сможете занять там каждую ложбину и каждый склон, даже располагая людьми ильхана.

— Есть и другие способы. — Кэспиан повернулся к Мозелю и спросил: — Где этот грек или кто он там?

— Одну минуту, — сказал Мозель, отворил боковую дверь, позвал. Явился «грек» — низенький и толстый головастый человечек явно не греческой наружности.

— Мосье, мосье, мосье, — закланялся он, как кукольный Петрушка, на все стороны.

— Это Сулейман, — сказал Кэспиан, не глядя на Сулеймана. — Он один из подписавших соглашение о концессии, которую ваш Комитет предоставил компании «Леанко», он уплатил Комитету те деньги, розыском которых вы занимались. Вам о нем известно?

— Известно.

— Так вот, — продолжал Кэспиан, — мы купили у него долю участия в этом соглашении, дающую контроль над всей концессией. С соблюдением всех законностей...

— Даже так? — проговорил Мак-Грегор.

— Да-аже так, — протянул с преувеличенным американским акцентом Кэспиан.

Мак-Грегор поднялся с кресла.

— Там у меня где-то плащ, — сказал он Мозелю.

— Но послушайте, Мак-Грегор, — сказал Эссекс. — Нельзя же так вот просто взять и уйти.

Мак-Грегор надел плащ.

— Уж извините, — повернулся он к Кэспиану. — Но нам с вами... А впрочем...

Мозель проводил Мак-Грегора к дверям, сказал негромко:

— Мне жаль, что оказалось невозможно избежать этого финала. Но вы держались стойко, Мак-Грегор. Очень стойко.

Глава тридцать вторая

Когда Мак-Грегор сообщил Кэти, что дело кончено и он потерпел неудачу, Кэти глубоко вздохнула.

— Вот и слава богу. — А затем прибавила: — Все же правы китайцы. Если курдам когда-либо удастся изменить свое положение, то лишь в том случае, если они будут действовать собственными силами, без посторонней помощи. И твоя удача или неудача все равно мало что значит.

— Китай освободился, — возразил Мак-Грегор, — только после того, как японцы были разбиты с посторонней помощью, и помощь оказана была немалая.

— Ладно уж, — сказала Кэти. — Я не собираюсь начинать политический спор. И никогда не стану снова заводить об этом деле речь, раз с ним покончено.

Был восьмой час вечера, они одевались, готовясь ехать к Жизи Маргоз на ужин. Кэти подняла к свету чулок, требовавший пристального осмотра, но вместо этого пристально всмотрелась в мужа.

— Ведь ты с ним полностью покончил?

— Нет. Не совсем, — ответил Мак-Грегор после длинной паузы, решив быть честным до конца.

Она перестала одеваться, подошла к нему.

— Что же ты можешь теперь? Что тебе тут осталось?

— Не знаю еще, — ответил он. — Но мне это слегка напоминает обстановку во Франции. Весь народ на улицах, у студентов с языка не сходит слово «революция», но положение остается в точности таким, как прежде.

— Не вижу, при чем тут Франция.

— Похоже, что все мы боремся с незримым противником, с каким-то недосягаемым врагом.

— Ты потерпел неудачу — и вопрос исчерпан, — сказала она твердо и опять занялась одеванием. — Упакуем чемоданы и вернемся в Лондон. Завтра же.

— Нет. Уехать я еще не могу.

— Но почему же? За что тут осталось цепляться?

— Не в цеплянии дело, а в том, что оружие еще в Марселе и достанется ильхану, если я просто уеду и брошу все. Не могу я...

— Нет, можешь, — прервала Кэти, натягивая и дергая чулок так свирепо, точно он был не из нейлона, а из стали. — Знаю я твои планы. Но ты и думать об этом забудь.

— У меня нет никаких планов, — заверил он.

— Им прекрасно известно, что задумал Таха, — предостерегающе сказала Кэти. — И ты не впутывайся, слышишь. Уж этого я не позволю.

— Пусть так, — сказал он. — Но я не вижу иного выхода.

Однако Кэти не намерена была вступать в дискуссию.

— Ни-ни, оставь и не касайся, — отчеканила она. — И говорить об этом не хочу. Дело кончено, и не желаю я больше волноваться.

— Хорошо, — сказал он и, сойдя вниз, стал дожидаться Кэти во дворе. Там, в бывшей конюшне, в железной бочке, у Сеси хранилось полсотни литров нормированного бензина, и Сеси занята была сейчас переливанием его через трубку в бак.

— Тьфу, гадость, — выплюнула она попавший в рот бензин.

Она все еще отплевывалась и откашливалась, когда Кэти сошла к ним.

— Ей бы мальчишкой быть, — сказала Кэти Мак-Грегору.

— Ничего, и девчонкой сойдет, — ответил он, понимая, что лучше поддерживать нейтральный разговор, подстраиваться к Кэти.

Сеси повела машину пустыми левобережными улицами. Вид у них был по-прежнему осадный, ждущий катастрофы; весь район был точно пустырь после ярмарки. Ветер мел мусор и бумажные клочья по воскресным бульварам, народ бродил, сбивался в спорящие кучки, как бы не зная, на что решиться и чего ожидать.

— Я буду в мастерской у себя, — сказала насупленно Сеси, и «ситроен», фырча, скрылся. Сеси была сердита — она из-за них задержалась, а ей не терпелось вернуться в свой collectif; притом Сеси видела, что отец и мать держатся друг с другом молчаливо-настороженно, а это, считала Сеси, зря и глупо.

В доме на улице Жана Гужона у клетки лифта их встретила Жизи. Поднеся руку к своему освобожденному от грима лицу, Жизи сказала Мак-Грегору:

— Видите?

На Жизи было простое черное платье, в оторочку которого, в раскос, в линию талии было вкроено и вшито целое состояние. Приложившись щекой к щеке Кэти, Жизи взяла Мак-Грегора под руку и, поднимаясь в свой японский салон, шепнула ему по-английски:

— Этот ужин — не моя затея. Я не терплю французского трапезованья сообща. Это Ги затеял — он хочет, чтобы все вы остались друзьями несмотря на то, как они сегодня с вами поступили. Ги говорит, что хочет сгладить. Но я им не верю. Глядите. К нам идет мой муж.

Аристид Маргоз был сухопарый, слегка алкоголической наружности француз с прищуренной приглядкой ко всему и с походкой враскачку. Он небрежно пожал руку Мак-Грегору, а затем новоприбывших присоединили к остальным гостям: к Мозелю, лорду Эссексу, Кюмону и мадам Кюмон. Перед ними стояли уже бокалы с коктейлями; Жизи усадила Кэти между супругами Кюмон, а Мак-Грегора — рядом с Мозелем. Горничная внесла на подносе бокал с «Сухим Мартини», но Жизи сказала ей:

— Мосье не будет пить «Мартини». Налейте ему вермута.

Мозель поднял брови. Эссекс вынул изо рта незажженную новую трубку.

— Я вижу, Жизи оберегает вас от злого джина, — сказал Эссекс.

— Видимо, да, — отозвался Мак-Грегор.

Девушка поставила на столик перед ним рюмку вермута, и Мак-Грегор молча стал слушать, как французы толкуют о своей раздираемой распрей стране. Он слушал Кюмона, Мозеля, слушал сипловатый голос Аристида Маргоза и думал о странных и разных личинах Франции. Каждый говорит о Франции, и устами каждого Франция говорит о себе. Армия, по их словам, взяла Париж в кольцо. Миттеран — глупец. Мендес-Франс ждет, когда ему подведут белого коня.

— От коммунистов все зависит, — говорил Кюмон.

— Но почему такую роль играют студенты? — допытывался Эссекс.

— Потому что они уже годами борются за реформу нашей архаической системы высшего образования, — отвечал Мозель.

Жизи пригласила к столу, и Мак-Грегор увидел, что опять взят ею под защиту. Она посадила его справа от себя. Напротив был помещен Эссекс, дальше — Кэти, Кюмон и с краю Аристид Маргоз, а по эту сторону стола — мадам Кюмон и Ги Мозель. Маргоз молчал со скучающим видом.

— Я Кэти с Ги рассадила, им придется вести разговор через весь стол или совсем не говорить друг с другом, — шепнула Жизи.

— Кэти не из слабеньких, — ответил Мак-Грегор. — Не беспокойтесь о ней.

Для начала подали авокадо, и Жизи вонзила свою заостренную ложечку в этот тропический плод, точно в кусок дерева.