Александр Грязев - В рай с пересадкой

— Извините, — перебил её Рожков. — Эти господа как раз из той группы. Только немного не рассчитали и пришли раньше. Выступали перед студентами пединститута.

— О’ревуар[1], мадам, — с улыбкой сказал Селезнёв и церемонно поцеловал руку женщины.

— Архандер хиндер дергауз… — не совсем уверенно произнёс Колька.

— Он говорит, чтобы вы извинили их, и что они могут здесь подождать остальных.

Лицо администратора расплылось в любезной улыбке.

— Ой, ну что вы, что вы, пожалуйста. Раз такое дело, то пусть господа проходят. У нас всё готово.

— Их можно называть просто товарищами. Они оба из общества «Франция-СССР». Я у них работаю переводчиком. Они наш язык знают, но очень плохо.

— Мы очень рады приветствовать дорогих гостей. Милости просим.

В сияющем чистотой зале все остановились.

— Выбирайте любой столик, — предложила администратор.

— Вон там, подальше у окна, можно?

— Пожалуйста, располагайтесь. Будьте как дома, — администратор подала меню. — Выбирайте, что будет угодно. Скоро к вам подойдут.

— Спасибо.

Друзья стали изучать меню, а администратор подошла к стоящим небольшой кучкой официанткам. С заговорщическим видом зашептала одной из них:

— Валюша, эти из общества Франция-СССР. Может, из самого Парижа. Я посадила их за твой столик. Смотри, Валя, не подкачай. Чтобы на уровне. Главное — быстрота и качество. И улыбка, Валюша, улыбка. Пусть видят, что у нас тоже не хуже… Спиной сюда — переводчик.

— Поняла, Лидия Фёдоровна.

Поправив причёску, сияя улыбкой, официантка Валя, как золотая рыбка, поплыла к столику гостей.

— Добрый день, здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответил за всех Рожков.

— Что будем кушать?

— Простите, а как ваше имя? — спросил Рожков.

— Валя.

— Прекрасное имя. Очень приятно. А я — Саша. Это наши друзья из Франции. Мосье Серж и Николя.

— Очень приятно, — счастливо улыбнулась Валя. — Слушаю вас.

— Ну, а заказ наш будет таков… Я хотел бы угостить наших друзей водочкой. Она у вас есть, конечно?

— Есть. Но, может быть, коньяк или шампанское?

— Коньяк? Шампанское? — переспросил Рожков и глянул на Селезнёва.

Тот сказал какие-то непонятные слова.

— Он говорит, что это им надоело дома, во Франции.

— Архандер хиндер дергауз, — уверенно произнёс Колька.

— Мосье Николя считает, что во всём мире лучше русской водки напитка нет.

— Понятно, — улыбнулась Валя. — Водка так водка. Сколько?

— Думаю, что графинчик граммов на триста будет как раз. Дело в том, что мы долго не задержимся. У нас сейчас ещё одна встреча.

Колька после этих слов Никанорыча заёрзал на стуле и видно было, что хотел что-то сказать, но сдержался.

— Под водочку? — спросила официантка.

— Вот тут у вас рыбка…. — кивнул на меню Рыжков.

— Есть осетрина холодная, икра.

— И то, и другое на троих. Первого не надо.

— Второе что будем?

— А что вы нам предложили бы сами, Валюша?

— Так сегодня специально для вас готовили телятину с грибами в горшочках.

— Прекрасно, Валюша, пойдёт.

— У нас в большом выборе соки, напитки, минералка, чай, кофе, сусло…

— Во! — перебил официантку Рожков. — Сусло. Я уже сто лет его не пил, а они и подавно.

— Хорошо.

Когда официантка ушла, Колька набросился на Рожкова.

— Ты что, Никанорыч, обалдел?

— А в чём дело?

— Триста граммов, я думаю, — передразнил Колька. — А почему не пятьсот?

— Хватит, Коля, нам на двоих-то. Мало будет — добавим. А Никанорыч не пьёт ведь, завязал, — вмешался Селезнев.

— Давно ли?

— С января.

— Да Коля, уже полгода, как не выпил ни капельки. — Рожков достал из кармана брелок. — Вот смотри: как месяц пройдёт, так я и зарубку делаю. Пока она со мной, я не выпью, а она со мной всегда. Уловил?

— Во люди, а? Чем только не занимаются. И надолго ты себя испытать решил?

— Думаю, что надолго.

– Ну, гляди, Никанорыч, тебе жить…

К столику вновь подошла официантка Валя с графинчиком и закуской на подносе, а когда она удалилась, Колька занялся графином.

— Куда ты льёшь-то, Николя? — остановил его Рожков. — Эти фужеры под минералку.

— А куда же?

— Вот в эти стопки?

— Я думал, они под коньяк. Как-то непривычно водку такими напёрстками глушить.

— Терпи. Это тебе не Париж…

— За что поднимаем бокалы? — спросил Колька.

— А пусть Сергей Иваныч скажет, — предложил Рожков. — Хотя бы два слова.

— Зачем это? — заотказывался Селезнёв.

— Так положено. Для порядка.

— Давай, давай, мосье Серж, не ломайся. Тем более, что на тебя народ смотрит, — кивнул Колька на официанток.

Сергей Иваныч встал, прокашлялся, поправил галстук и, обращаясь к друзьям, вдруг заговорил по-французски. Да так ловко и складно, что Колька от удивления и рот раскрыл. Не менее его, видно, был поражён происходящим и Рожков.

Селезнёв говорил довольно долго.

— Во чешет. Как настоящий, — шепнул Рожкову Колька.

— Погоди, не мешай. Дай человеку высказаться.

Но Селезнёв уже закончил свою речь и протянул друзьям руку со стопкой.

— Ну, Иваныч, ты даёшь, — восхищённо сказал Колька. — Где это ты так по-иностранному насобачился-то?

— Поживёшь с моё, Коля, так ещё и не этому научишься.

— А ведь он, Никанорыч, ещё и не выпил. Что будет, если он сейчас врежет ещё пару стопарей?

— Пусть говорит. Всё равно по-французски никто не поймёт.

— А я ещё по-испански знаю, по-польски, по-чешски, — сказал Селезнёв.

— Скажи ещё, что по-японски знаешь, — засмеялся Колька.

— Знаю и по-японски, только несколько слов. Но это уже из другой оперы.

— Ну, ты даёшь, Иваныч, — удивился Колька. — Настоящий феномен.

— Полиглот, — подтвердил Рожков.

— Вот ведь сразу и обзовут.

— Я тебя не обзывал. Полиглот — человек, знающий много языков.

— Ну, тогда ещё ничего.

— А как всё-таки в жизни интересно получается, Никанорыч, — размышлял Колька. — Живёшь рядом с человеком долгие годы, ведь дядя родной, можно сказать, а совсем ничего о нём не знаешь. Расскажи-ка нам, Сергей Иваныч, что-нибудь из жизни своей.

— Не сейчас, мужики. Давайте-ка лучше заканчивать побыстрее, а то мы, гляжу, уже далеко зашли. Сейчас сюда настоящие иностранцы явятся. А нас в музее свои люди ждут. Прикинь-ка там, Александр Никанорыч, сколько мы должны будем, чтобы долго не задерживаться.

— Мы же здесь зарубежные гости. Может и платить ничего не надо, — сказал Колька.

— Ну уж нет, — запротестовал Селезнёв. — Я за счёт иностранцев жить не желаю.

— Тогда пусть Никанорыч и рассчитывается. Да вы зря погнали лошадей-то. Только ведь ещё начали. Сейчас Валюшка горшочки принесёт.

— Почему — Валюшка. Ты что — знаешь её?

— Еще бы не знать. Мы с ней в сельхозтехникуме вместе учились.

— Так ведь она тебя узнать может.

— Ну да. При таком камуфляже и родная мать не узнает. Да и много лет прошло.

— Так вот почему ты очки свои не снимаешь…

— А всё путем, — сказал довольный Колька. — Так что, мусьё Сергей Иваныч, давай и на вторую ногу.

— Давай-то давай, да с запахом неудобно в музей будет идти.

— Ха, мы же не дома. Кому тут нюхать-то? Всё равно лучше моей Клавки никто не учует. Вот недавно было. Звоню ей на работу — она чего-то задержалась. Спрашиваю, когда, мол, домой-то придёшь. А она: ты чего, уже выпил что ли? Ну, говорю, стопочку после бани принял. Нет, говорит, тут я чую, не стопочкой пахнет. Понял — нет? По проводам запах различает.

За столом конец трапезы. Ещё один графинчик в окружении горшочков. Подошла официантка Валя и Рожков стал с ней рассчитываться.

— Спасибо, Валюша. Было очень вкусно. Наши друзья остались довольны.

— Бонжур, — улыбнулся Селезнёв. — Шерше ля фам[2].

— Мсье Серж благодарит вас и желает быть всегда такой же цветущей.

— Архандер хиндер дергауз, — тоже улыбаясь, кивал головой Колька.

— На здоровье, — отвечала Валя. — Приходите ещё. Мы вам всегда будем рады.

— Непременно зайдём, — заверил Никанорыч и они с Селезнёвым пошли к выходу.

Колька задержался, допивая минералку.

— А что вы сегодня делаете вечером, Валюша? — спросил он вдруг и взял официантку за руку. Та изумленно на него глянула.

— Я сегодня… работаю до вечера. Ой, как хорошо вы говорите по-русски! Прямо как наш.

— А я и есть наш, — снял очки Колька. — Ты что, Валь, своих не узнаёшь.

Официантка резко отдернула руку и, закричав, села на стул.

Колька побежал к выходу.

— Лида! Лида! Обманули наглецы! Где Лидия Фёдоровна?! — кричала Валя.