Рапсодия в тумане (ЛП) - МайГрид Нален

Оказывается, кровь соплеменников и непривлекательна как еда, и противна на вкус. Аш фыркал, плевался, полоскал рот, но упорно шел к цели. Хорошо еще, что управились меньше чем за день.

Злой от голода я врываюсь в дом, чуть не снеся дверь, и лечу к холодильнику, сразу же вскрывая один из пакетов. Сразу понимаю, чья это кровь. Не узнать ярко выраженный запах горького шоколада невозможно. Причем тут он чистый, без примеси виски. Ну и как перестать о нем думать, если все напоминает о нем?!

Я наливаю на полтора глотка в кружку и прячу остальное в холодильник, а сам вдыхаю и вдыхаю. Соскучился по нему. Медленно выпив крови, мою кружку и иду в гостиную, где руки сами тянутся к планшету. Я уже знаю, что он засветился в клубе позавчера, а вчера не явился на благотворительный вечер, который сам и организовал, но сегодня новости иные, более скандальные. Ниррай вместе с друзьями разбил вертолет около госучреждения. Товарищи — по частным клиникам, простые граждане — по больничкам, а сам горе-пилот жив-здоров. Горожане недовольны, мягко выражаясь.

Отбрасываю планшет на столик и прикрываю глаза. Что за невыносимая вредина? Ну как так можно? Вот чего он ударился-то во все тяжкие? Зачем снова пьет так, будто скоро запретят? Почему он меня нервирует?

Я выдерживаю целую минуту, но все равно подрываюсь и, на ходу бросив брату, что ушел по делам, иду искать эту охреневшую вкрай конфетку.

Ниррай дома и правда цел, разве что в синяках. Преспокойно сидит на кухне с сигаретой и стаканом виски, пролистывая новости.

— Ты охренел? — сразу спрашиваю, вставая напротив и оценивая щетину, которой далеко не один день.

— О, какие люди. Если на обед, то не вовремя, я сегодня невкусный, — говорит и опрокидывает в себя виски.

— Какого хрена ты творишь, Ниррай? — рычу, еще пытаясь сдерживаться. В пропасть все установки, что, мол, не буду смотреть да и разговаривать тоже. Я его прибить готов.

— И давно тебе не похер? Оу, простите, игрушка сломалась? — Ниррай встает, откладывая планшет, пошатнувшись, ломает сигарету в пепельнице и косорезит к бару, но кто ему даст? Перехватываю и, закинув на плечо, несу в душ.

— Ты вообще умеешь нормально общаться, а? Ну хоть изредка…

— Вот перестанешь творить хуйню, тогда и пообщаемся. И мне не похер, — все же сообщаю ему и ставлю на пол рядом с душевой кабиной, начиная раздевать.

— Ой ли? Я все про тебе знаю! — и пальцем в грудь тычет.

— Да? Ну-ка, поведай.

— Насрать тебе и на рыжего, и на меня, и на всех! Признай уже — тебе без брата одиноко было, и не на кого тратить свои эти… как их… эти! Слу-у-ушай, а бариста ты тоже трахал? И как, кто лучше?

Повезло еще, что пока он болтал, то не сопротивлялся раздеванию. Закончив с одеждой, быстро стягиваю все и с себя и запихиваю Ниррая в кабинку, заходя следом. Кажется, только сейчас он обратил внимание, что я голый. И, наставив палец на мой член, грозит решительно:

— А с тобой вообще общаться не желаю!

— Он в печали теперь. Еще что есть по поводу плохого меня?

— Да. Пиздуй к брату, — диктует мне направление и на пол стекает, коленки обняв. Расслабился, голову на стенку пристроил, глаза прикрыл, но это ненадолго.

Врубаю холодную и ловлю матерящегося Ниррая. Как он только меня не чихвостит, но я не слушаю. Я думаю, как бы его организм от дряни почистить… Рвоту бы, но Зак точно этого сделать не даст.  Брат у меня, конечно, умничка, и хорошо, что сделал это для него, иначе бы Царевич тоже пострадал в аварии, но как же меня сейчас это бесит!

Поток брани заканчивается, Ниррай стучит зубами, а я делаю воду потеплее. Прижимаю его к себе и дышу им, и плевать, что шоколад утонул в виски, а потом, вместо того, чтобы промолчать, говорю тихо:

— Мне не плевать на тебя, и ты меня напугал. Ты хоть понимаешь, что творишь?! Чего ты добиваешься, Ниррай? Ты ведь делаешь плохо не только себе. Я за тебя переживаю. А если Аш узнает, то и он изойдет на беспокойство. Невыносимый, — меня ведет от него, от его запаха, я уже и сам не понимаю, зачем я открыл рот и говорю это.

— О, конечно — Аш! — вот в чем дело! Вырубай синдром спасателя, тут о спасении никто не просит, — Ниррай пытается меня отпихнуть, чтобы выйти, но кто же его отпустит.

— Я не спасаю тебя, придурок. Я с ума схожу из-за тебя. Выпороть бы. И поцеловать… — вздыхаю тяжко, потому что как бы я сейчас ни уплывал, я все еще помню, что пообещал себе. Запретил это делать.

— Ты бесишь. Еще немного, и я признаю, что научился ненавидеть, — заявляет он и сам целует. И все. Рухнули запреты, стены осыпались крошкой. Прижимаю сильнее и целую-целую, пытаясь насытиться, восполнить время, проведенное без его губ. И все мало, недостаточно.

Ниррай вцепляется в мои плечи и жмется так, что голова кругом. Подхватываю его, поднимая и прижимая к стене. Совершенно невыносимый…

Выключаю воду, и, каким-то чудом, выношу Ниррая из кабинки, не отлипая от него. Набрасываю полотенце и несу трофей в спальню.  Но стоит нам оказаться в кровати, как он прижимается ближе и заявляет:

— Я не вещь!

И вырубается, не переставая меня обнимать. Смеюсь тихо, хоть мне и обломно,  но момент веселый, и провожу пальцами по его волосам. Нет, определенно не вещь.

Вытащив из-под него полотенце, откидываю в кресло и накрываю нас одеялом. По-хорошему встать бы,  одеться и домой, но не хочу, так и лежу рядом, изредка поглаживая. А потом слышу, как дверь в квартиру открывается и вспоминаю, что вещи-то в ванной остались, а там и телефон, а вдруг Аш звонить будет. Осторожно выбравшись из объятий, быстро пробегаюсь до ванной и обратно. Пишу месседж брату, что задержусь, и уточняю все ли в порядке. Получив положительный ответ, откладываю телефон в зону досягаемости и забираюсь обратно в кровать, обнимая Ниррая. С ним просто только когда он спит, такой спокойный, и обнимается сам, без возмущений и всяких игр.

Лежать без дела скучно, поэтому и меня сморило раньше обычного, а просыпаюсь от того, что Ниррай болезненно стонет и лезет к тумбочке. Сшибив половину барахла с нее, он таки находит таблетку и бутылку воды. Пока он пытается унять головную боль, а, уверен — она у него болит, я не шевелюсь, жду, а то еще подавится. Помнит он, что я тут или нет? Наконец бутылка отставлена, а я перехватываю рухнувшее в подушки тело и прижимаю к себе.

— Блядь, — лаконично описывает ситуацию Ниррай.

— Не-а, не она.

— Только не говори, что ты меня опять трахнул, — говорит, оценив обоюдную наготу.

— Так наливаешься, что не помнишь про секс?

Ниррай морщится.

— Я помню, как ты приперся. И ледяной душ. Дальше нет.

— Немного разговоров и поцелуй. Один, — честно отвечаю я, не уточняя, что он был долгим. — Ты уснул, а я люблю, когда партнер в сознании, так что не переживай.

Ниррай снова стонет, потирая виски.

— Щас что? Утро? День?

— Утро, раннее. Если собрался снова бухать, мы узнаем сколько раз нужно тебя шлепнуть, чтобы защита Зака рухнула.

— Не изображай папочку. Даже родному отцу это надоело из-за бессмысленности.

— А самому-то не надоело?

— Играть в прилежного сыночка? Лет в шесть. Зачем пришел?

— Хуйню творить не надоело? Ты меня взбесил даже на расстоянии, и я переживал, не смог не проверить как ты.

— Меньше читай желтую прессу,  будешь спать спокойнее . Такая херобора, хрен проссышь, где правда.

— Тогда приходи и давай знать как сам.

—  Чтоб меня как котенка таскали куда вздумается?  Уволь.

— А, значит, вчера относить тебя в кровать это лишнее? Или когда ты начал обижаться за то, что было до тебя, надо было дверь за тобой закрыть? Так хочешь?

— Че ты такой сложный, а?

Где он во мне сложности заметил для меня большой вопрос.  По-моему, все просто.

— А с тобой по-легкому не получается.

— Хочу кофе и курить, — заявляет, выпутываясь из моих рук, и встает. Накинув халат, юркает в ванную, что скрывается за дверью в его комнате, а я так и лежу. Нужно уйти и из памяти его каким-то чудом выжечь, но продолжаю лежать, хотя и сам покурить не прочь. Наверное, потому что просто не хочу уходить от него.