Дикие питомцы - Медланд Амбер

Единственное, чего ему хочется, это найти доставку китайской еды в таких же контейнерах, как показывали в «Друзьях». Говорит, это чтоб Ндулу не переметнулся в другой лагерь. Предлагаю включить последнюю серию «Хорошей борьбы». Раньше мы договаривались, что посмотрим ее вместе.

Я провожу в минивэне по меньшей мере четыре часа в день. Ты что же, хочешь, чтоб я просто сидел там без дела и скучал по тебе?

Надеваю наушники и смотрю серию сама, а Эзра тем временем работает. Вечером сообщаю ему, что буду счастлива продинамить Рэя, но ему эта идея не нравится.

Он начинает жалеть о своем решении сразу же, как только Рэй является к нам с пакетами, набитыми пластиковыми контейнерами. Закуски он разогревает в душной кухне, всем своим видом давая понять, что готовится к серьезному разговору.

Потом они с Эзрой начинают соревноваться, кто сильнее выпятит грудь, и я решаю, что лучше, пожалуй, сяду.

Рэй делает канапе с копченым лососем и черным перцем. За окном играет «Веди себя хорошо».

Как-то я видел одного оперного певца со Шри-Ланки, рассказывает Рэй, жуя кусок лосося. Выдающийся голос. Кто бы мог подумать? Это при такой-то маленькой голове.

О, Фэтс Уоллер! – объявляет Эзра, прислушиваясь к льющейся в окно музыке. А Рэю говорит – это потому, что у них черепа хорошо резонируют.

Я ерошу Эзре волосы. Для каждой новой фотосессии он стрижется все короче.

Рэй отводит глаза. И спрашивает, начали ли концерты приносить прибыль.

Позже, когда он уходит, я признаюсь Эзре, что влюбилась в него именно за умение вставлять в разговор подобные реплики.

Он тычется в меня носом. Ага. Но в мире музыки все считают меня странным.

Во сне мне снятся хорошо резонирующие черепа. Я расставляю их по подсвеченным полочкам.

9

Пирс ниже меня на пять дюймов. Я догадывалась, что это может стать проблемой, но не представляла, до какой степени. Они с Нэнси стоят под зонтиком, который он держит в руке. На нем дорогая на вид темно-синяя рубашка. А сверху – вельветовый пиджак. Я многословно извиняюсь за опоздание, но вскоре понимаю, что он либо меня не слушает, либо не желает принимать извинений. Пресно улыбаясь, он постоянно выворачивает шею, будто пытается разглядеть за моей спиной кого-то поинтереснее. У него очень симметричное лицо. Стрижется он, похоже, у первоклассного мастера, а, может, даже и бреется в салоне. Вообще он симпатичнее, чем я ожидала, но я знаю такой тип. Этакая высоколобая развязность, привычка пускать пыль в глаза напуганным до икоты студентам маленьких колледжей. В общем, он из тех, кто строит из себя брутального мужика перед впечатлительными детишками. Нэнси смотрит на него застенчиво и уважительно, чего за ней раньше не наблюдалось. Он же глядит на нее сверху вниз, сжимает ей руку и говорит – ах ты крохотное личико, малютка моя.

Вижу, как голуби остервенело дерутся в сточной канаве. Мне бы там с ними поселиться.

Мы как раз говорили, как тебе повезло, что к твоему приезду установилась такая типичная британская погода, заявляет Пирс.

Небо над нашими головами совершенно серое и, кажется, вот-вот написает на землю.

Да она же здешняя, возражает Нэнси. Давай-ка, забирайся под зонтик.

Пытаюсь шагать с ними в ногу, но, чтобы уместиться под зонтом, мне приходится сложиться чуть ли не вдвое. Пару минут я старательно горблюсь, а потом просто из-под него вылезаю.

Может, лучше тебе его взять? Ты же из нас самая высокая, замечает Нэнси.

Верно, отзывается Пирс. А я тогда покажу дорогу, договорились?

Он устремляется вниз по улице к горящей впереди вывеске какого-то ресторана.

Он пригласил нас поужинать, сообщает мне Нэнси, нехотя прибавляя шаг. В ресторанах он иногда довольно странно себя ведет, не обращай внимания.

Грубит официантам или…

Девушки, не хочу вас торопить, оборачивается к нам Пирс, но столик заказан на семь.

Ресторан, в который привел нас Пирс, называется «Окровавленное сердце».

Мы подходим к столику, он выворачивает пиджак и вешает его на спинку стула. Нэнси тут же, как завороженная, принимается гладить шелковую подкладку.

Рассматриваю низкие потолки, бордовые стены и панели из темного дерева. На равном расстоянии друг от друга развешаны наброски в толстых черных рамках. Поодаль виднеется черный камин, который явно никогда не топили. Между столиками быстро, как ртуть, снуют официанты.

Нам приносят хлеб, масло и маленькую плошку малдонской соли. Нэнси макает в масло мякиш, потом солит его и улыбается мне. Пирс многозначительно кашляет и постукивает по ее руке серебряной ложечкой, которую принесли вместе с солонкой.

Не понимаю, почему считается, что лезть в солонку пальцами некрасиво, говорю я. Элизабет Дэвид. Она считала, что для соли ложечки не нужны.

Пирс с секунду меряет меня взглядом, а потом опускает ложечку обратно в солонку.

Купер написал прекрасную биографию Дэвид, я с удовольствием прочел, говорит он. Хотя все эти ее деликатесы, как по мне, немного безвкусны. А ты читала?

Пока не добралась.

Она вышла в 2011-м.

Пытаюсь разглядеть в Пирсе то, что видит в нем Нэнси. У него чистые, аккуратно подстриженные ногти. Приятный тембр голоса. А говорит он так, что прямо заслушаешься, если только по непонятной причине внезапно не ополчается против тебя. К нам подходит официант. Пирс отдает ему меню и заказывает фуа-гра, тартар из говядины и гравлакс. Потом Нэнси тычет его пальцем под ребра, и он просит принести еще жаренных на гриле лангустинов. У них оказываются очень колкие головки и лапки.

Прямо сороконожки, замечает Нэнси, берет одного и «ведет» ее к Пирсу через стол.

Пожалуйста, не балуйся, одергивает он.

Мы с Нэнси выпиваем на двоих бутылку вина, а Пирс потягивает из хрустального бокала ревеневую настойку. Когда он делает глоток, вмятинка над его верхней губой становится еще заметнее.

Из-за куполообразного потолка все разговоры эхом разносятся по залу, и расслышать что-нибудь за гулом чужих жизней довольно проблематично. Я смотрю, как шевелятся губы Пирса, и пытаюсь додумать, что он такое мог сказать. Он откидывается на спинку стула и томно ковыряет фуа-гра неправильной вилкой. А потом срезает хрустящую корочку с тоста.

Я спрашиваю, как продвигается его монография о Набокове, а он сурово смотрит на Нэнси, словно та разболтала мне страшную тайну.

Можно подумать, мне так уж интересно. Хочется крикнуть ему – ой, да я даже твой телефон знаю и то, что ты выкрикиваешь имя своей матери.

Правильно говорить «На-бо-ков», поправляет он меня.

Потом доедает свой паштет и разглаживает салфетку на коленях.

Вообще-то я сейчас пишу большую статью о перформативном мазохизме Ланы Дель Рэй, изрекает он. Меня очень занимает то, что девушки – ах, простите, дамы вашего поколения – фетишизируют определенный вид…

Секса?

Меня немного повело. Пила я больше, чем ела.

Пирс отправляет в рот кусочек окровавленного мяса и запивает его божоле. Нэнси не рассказывала тебе о небольшой беседе в «Сохо-Хаузе», на которой мы недавно присутствовали?

Рот у меня набит лососем, и я очень стараюсь не блевануть. Огромные розовые куски сырой рыбы. Когда «Ленивые клинки» подписали свой первый контракт, Долли водила нас в «Сохо-Хауз», и у Эзры дыхание перехватило, когда он увидел, во что я одета. Как нас тянуло друг к другу в тот вечер, хоть денег у нас и на один коктейль на двоих не хватало.

Правильно говорить «В Сохо-Хауз», поправляю я.

Нэнси пинает меня под столом.

О, отзывается Пирс и, козыряя своим мастерством, отрывает лепесток артишока. А ты, значит, состоишь в клубе?

Потом он макает лепесток в масло и говорит Нэнси – открой ротик пошире. Она отпихивает его руку.

Вообще-то да, отвечаю я.

Для меня он немного слишком столичный, продолжает Пирс и съедает лепесток сам. Но временами там попадается кое-что интересное.