Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Камали Марьян

– Да, понятно.

Они вместе чистили баклажаны. Очищенные он передавал ей и смотрел, как она их нарезала. Потом он осторожно поднял нож, словно просил разрешить ему делать то же самое. Она уступила ему место у доски. Он работал осторожно, следуя ее инструкциям, но она знала, что получится слишком долго, если солить и обрабатывать баклажаны, как делали это Маман и Казеб в их тегеранской кухне, и ждать, когда исчезнет горечь. Поэтому она просто брала у Уолтера ломтики и обжаривала их в масле на другой сковороде. Они работали спокойно и слаженно. Уолтер чистил и нарезал, а Ройя обжаривала. Цыплята тем временем варились.

– К цыплятам мы добавим немного корицы, кардамона и шафранной воды, – сказала Ройя. – И нарубленных томатов.

Она перешла к другой горелке плиты, стараясь не задеть Уолтера, не дотронуться до него.

Заклубился пар, и ее лицо и шея стали влажными, когда она открыла крышку кастрюли. Ей было приятно и немного неловко, потому что Уолтер смотрел на нее.

– Смешанный с водой шафран похож цветом на жидкое золото. Правда? Мы и называем его жидким золотом.

Уолтер казался растерянным.

– Потому что шафран такой дорогой, понятно?

– Понятно.

– Все здесь? Я ничего не растеряла? – Она засмеялась и постучала по своей голове, совсем как Уолтер недавно.

– Да. – Он неотрывно глядел на нее. Потом приложил руку к груди. – И вот здесь. Все прямо здесь.

Пар из кастрюли превратился в капельки воды на лице Ройи. Капельки катились по ее лицу, по шее.

Нет, это нужно прекратить. Она не может снова влюбиться в парня, хотя этот Уолтер совсем не такой, как тот, который предал ее. Она схватила персидский лайм, положила его на стол и с силой проткнула ножом. На лайме заблестел широкий неровный разрез.

– Ой! – Уолтер отскочил от плиты и от нее.

– Иногда приходится делать вот так, – резко сказала Ройя, – чтобы усилить вкус и аромат. – Она отвернулась от Уолтера. – Теперь мы приготовим рис.

Стемнело. Они сидели в столовой.

– Ну-ка, давай, – сказала она, подавая ему тарелку хореша с цыпленком и баклажанами, который они приготовили вместе. – Попробуй. Пожалуйста.

Это блюдо она научилась готовить еще в Иране, когда помогала матери. Казеб всегда выбирала на рынке свежие овощи; иногда она рубила голову цыпленку прямо у них на заднем дворе. Лаймы сохли в их саду возле крана, а Маман сама смешивала специи адвиех. Зимними вечерами они сидели все вместе – она и Баба, Маман и Зари, – поставив ноги под корси, низкий стол с обогревателем, накрытый плотной скатертью, ужинали и рассказывали о событиях прожитого дня.

Уолтер зачерпнул ложкой хореш, ее прошлое. Если приготовлено правильно, блюдо должно получиться кисло-сладким, ароматным и нежным.

Ройя ждала, что он скажет.

– Вау, – сказал он и съел еще ложку. – Боже мой.

С каждой ложкой, которую Уолтер отправлял в рот в столовой пансионата миссис Кишпо, с Ройи спадал очередной слой ее прочного панциря.

20. 1957–1959. Список дел

Присутствие Уолтера, пробующего приготовленные ею персидские блюда, стало для Ройи константой субботних вечеров. Зари, услышав про их ритуал, хлопнула себя по щеке и расхохоталась.

– Аххааай! Какие хитрые! Ты готовишь для него, а он все сжирает!

– Примерно так и получается, – пробормотала Ройя.

Похожий на Тинтина парень, который небрежной походкой вошел в то калифорнийское кафе, который сказал ей «Как тебе такой план?», чьи воспоминания о летних лобстерах и зимних санках казались ей сошедшими с экрана американского фильма в кинотеатре «Метрополь», поселил покой в ее душу. В их отношениях не было страсти; в их основе лежало чувство взаимной приязни, обоюдного доверия – и их действительно увлекали уроки кулинарии на кухне миссис Кишпо. Ройя вовсе не намеревалась завоевывать его сердце.

Когда субботним вечером примерно через год после их первого урока кулинарии он предложил ей руку и сердце над особенно удавшимся хрустящим тахдиг – рисом с корочкой, поданном с гормэ-сабз и – рагу из баранины, Ройя снова испытала то странное состояние, словно она парила в воздухе и смотрела на незнакомую девушку, игравшую ее роль в каком-то фильме. Она обнаружила, что ей трудно дышать. Предложение Уолтера на мгновение повисло в воздухе вместе с запахом растопленного сливочного масла, шафрана и риса в его дыхании.

Все это – их целомудренные отношения, их растущая привязанность друг к другу, перспектива жизни в Новой Англии – выглядело словно сценарий для чьей-то еще жизни. Для кого-то более готового к семейной жизни, менее чужого и сломленного. В какой-то степени она уже понимала программы и схемы, по которым жили американцы.

– Ройя-джан, ты… – она научила его персидскому ласковому обращению, и в тот вечер он произнес его в столовой пансионата, – …станешь моей женой?

У нее вспыхнули щеки и уши. Она встрепенулась, даже испугалась. Такие слова киногерои говорили с экрана. Такие же слова были сказаны ей давным-давно на другом языке и в другой жизни.

– Подумай об этом, Ройя. Арчер. – Уолтер произнес оба имени медленно, методично, словно упражнялся говорить их одно за другим. – Мы можем вернуться на восток. Меня приняли в БЮ!

– В Бии-Юю?

– В Бостонский университет. Ты сможешь работать в лаборатории, пока я буду учиться на юридическом факультете. Там много больниц и университетов. Ты можешь найти себе любую работу, какую захочешь. Ройя. Я хочу прожить с тобой всю жизнь. Если тебе требуется время… послушай, может, я…

– Да.

Само слово звучало секунду.

Потом она вспоминала эту сцену. Он предложил ей руку и сердце, и она ответила согласием. Подумать только – ведь она злилась на Бахмана за то, что он так стремительно прыгнул в жизнь, которую наметила для него мать. Пожалуй, они оба просто следовали судьбе, незримо начертанной у них на лбу.

Ройя почувствовала на шее теплое дыхание Уолтера. Такое уолтеровское. Как он обрадовался, когда она сказала «да»! Нервничал, зарделся. Чуть не споткнулся о порог, когда повернулся, чтобы обнять ее еще раз. Потом он уехал, а Ройя неподвижно сидела, выключив свет, в гостиной миссис Кишпо. Другие девушки, в том числе и Зари, еще не вернулись со своих субботних свиданий. Миссис Кишпо тоже уехала к дочери и внукам.

– Какая красивая сегодня луна! – сообщила Зари, когда наконец вернулась домой. Она вошла в гостиную, опьяненная свиданием с Джеком. Ройя всегда ощущала «последжековую» ауру вокруг сестры.

– Жаль, что ты не слушала сегодня Джека, сестрица! – Ее помада вспыхнула рубиново-красным цветом в лучах лунного света, падавших в окно. – Почему ты сидишь тут в темноте? О-о-о-о, в этом доме так вкусно пахнет! Ты готовила гормэ-сабзи?

Ройя кивнула, но сестра едва ли заметила это.

– Эти лодочки меня убивают. – Она услышала, как Зари сбросила с ног туфли – одну, потом другую. – Ты знала, что Джек написал стихотворение, где каждая строчка начинается с «п»? Каждая, кроме третьей с конца, которая начинается с «з». Замечательно, правда?

– Гениально.

– Как прошел ваш вечер с Уолтером? Ты научила его готовить гормэ-сабзи?

– Я выхожу за него замуж.

Чтобы как-то собрать себя воедино и не испариться от головокружения, вызванного огромной важностью того, на что она дала согласие, Ройя сжала свои пропахшие луком руки. Ей неожиданно выпала роль невесты Уолтера, словно она бродила по студиям Голливуда, ее по ошибке приняли за кинозвезду и попросили сказать строки, написанные для кого-то другого.

– Что? – Зари замерла.

– Что слышала. То самое.

– Ва-а-а-а-ау! Когда?

Ройя пожала плечами.

Зари бросилась к сестре и крепко обняла. От нее пахло одеколоном Джека. Конечно, сестру интересовали подробности. Конечно, ей ужасно захочется, чтобы они поговорили ночью и обсудили все, что случилось вечером, каждую минуту: как Уолтер сделал предложение, что именно он сказал, какие слова. Но что могла рассказать ей Ройя? Он спросил, и Ройя сказала «да». Все очень просто.