Живое свидетельство - Ислер Алан

— Ты серьезно? Ого! И кто? Студент?

Я рассказал все, что знал.

— В «порнопритоне»? Ты меня разыгрываешь, да? Нет, правда, ты шутишь? Так, милый, дай дух перевести! Ой-ей-ей! — Тейтельбаум быстро взял себя в руки. — Ужас какой, кошмар! Никому такого не пожелаешь. Но он выкарабкается?

— В «Пост» написали, что должен выжить.

— Слава богу! Его в Рузвельта отвезли?

— Судя по «Пост», да.

— Ты знаешь, что Энтуисл заказал ему свою биографию?

— Знаю.

— Одному богу известно, почему. А может, и ему неизвестно.

— Слушай, я позвоню тебе через пару дней. К тому времени, надеюсь, ты что-нибудь выяснишь. Договорились?

— Конечно, конечно, дорогой! В секс-шопе? Вот это да! Ой-ей-ей!

В те далекие времена у Стэна была квартира на Западной 84-й, к востоку от Бродвея. Я был пунктуален — уже понял, что в Америке пунктуальность, особенно если речь об ужине, почитается за добродетель. Дверь в квартиру словно чудом оказалась открыта, передо мной был длинный коридор, ведший, по-видимому, в ярко освещенную гостиную. До меня донеслась бодрая мелодия концерта для флейты Хоффмайстера[10]. Где-то на уровне моего бедра раздался голос:

— Привет, я Джейк.

Я опустил глаза и увидел мальчика в наглаженных брючках и футболке с надписью «Воспитание или питание?».

— Привет, Джейк!

— А вы?… — спросил он настороженно.

— Я Робин, друг твоего папы.

— Тогда понятно, проходите. — Он неуклюже повел рукой — так, наверное, его учили в театральном кружке. — Мама приводит себя в порядок, а папа пошел купить еще газировки, но тетя Филлис уже вас ждет. Папа сказал, она будет на сегодня вашей парой.

— Джейк, что ты такое говоришь! — Тощая дамочка с землистым лицом и ярко накрашенными губами хмуро и очевидно нехотя встала, отложив кроссворд и карандаш, с кресла. Наряд у нее был экзотический — оранжевая бархатная юбка в пол и мохнатая пестрая кофточка — в нем она походила на тропическую птицу. — Здравствуйте, я — Филлис Рот, сестра Хоуп. Не слушайте Джейка.

Мы оба явно не понравились друг другу с первого взгляда.

— Очень приятно. Я — Робин Синклер. — Она взглянула на протянутую мной руку со смесью удивления и подозрения, но все-таки решилась ее пожать. — Кажется, я пришел слишком рано.

— Нет-нет, вы вовремя. Стэн объяснил, что англичане опаздывают на полчаса, не меньше, поэтому вам он сказал приходить в семь тридцать, а остальным — от восьми до половины девятого. Похоже, он просчитался, — выдавив из себя усмешку, обратилась она к моему подбородку. — Выпьете что-нибудь? — Она показала на буфет со всем, что положено.

— Виски, пожалуйста.

— Со льдом?

— Нет, чистый.

— Вы уж тогда лучше сам себе наливайте. Я всегда теряюсь, когда безо льда. То много налью, то мало.

Я плеснул себе неразбавленного.

— А вы что будете?

— Я пойду посмотрю, что там Хоуп копается.

И она выскочила из комнаты, словно спасаясь от погони.

— И что вы преподаете, Робин?

Мальчишка снова возник передо мной. По-видимому, он ходил и на другие развивающие занятия — по умению вести светскую беседу.

— Литературное мастерство.

— Но разве можно, — с серьезным видом спросил он, — научить литературному мастерству?

— Джейк, сколько тебе лет?

— Восемь, скоро будет девять.

— Что ж, ты достаточно взрослый, чтобы знать правду, — ответил я, — но пусть это останется нашей тайной. — Я наклонился и шепнул ему на ухо: — Нет, литературному мастерству научить нельзя. Я мошенник. Но ты не бери это в голову. Если сохранишь мою тайну, об этом никто не узнает.

Наша беседа прервалась, поскольку появилась хозяйка — возбужденная, запыхавшаяся, каждое ее движение предварялось позвякиванием бесчисленных серебряных браслетов на пухлом запястье. Насколько сестра ее выглядела тощей, настолько она — толстой, или даже еще толще, но определить это было трудно, так как на ней был балахон, возможно, ее же производства, поскольку он был того же материала и тех же расцветок — полосы лилового и сизо-голубого с проблесками золотой нити, — что и покрывало в квартире, которую я снимал на 87-й улице. Несмотря на двойной подбородок, она была хорошенькая, ножками в домашних туфельках перебирала весьма изящно.

— О, профессор Синклер! Можно, я буду звать вас Робином? Как же обидно, что я не успела вас встретить! Ну что я могу сказать? Простите-извините. Я читала вашу книгу. Боже, это что-то! Джейк за вами поухаживал? Господи, а где же Филлис прячется? Не волнуйтесь, она вот-вот появится. Вы с ней наверняка поладите, я это чувствую. Куда же Стэн запропастился? Он мне столько о вас рассказывал, Робин! Знаете, я просто обожаю Англию. Мы со Стэном провели там медовый месяц. А, слышу ключ в замке. Стэн! Стэн! Боженьки, где ж ты был? Робин уже здесь.

Появился Стэн, сияющий, вспотевший, в джинсах и клетчатой фланелевой рубашке — то есть одетый еще не для гостей. Одной рукой он прижимал к груди бумажный пакет, в другой был пакет со льдом.

— Робин, привет! Через пару минут я к вам присоединюсь.

И он вышел — видимо, направился сначала на кухню.

Тишину прервал звонок домофона.

— Джейк! — крикнула Хоуп. — Умница моя, ты будешь открывать всем дверь.

Вскоре Джейк привел Майрона Тейтельбаума — он тогда еще был молод и не получил постоянную должность — и его жену Роду. В те времена у Майрона еще были пшеничные волосы копной, на манер Харпо Маркса[11], и пышные усы. Он уже был почти готов пуститься в исследование собственной сексуальности — я имею в виду его скандальное заигрывание с гомосексуальностью, завершившееся его «выходом из шкафа», в котором он, сам того не подозревая, все это время просидел. Выход получился столь экстравагантным, что его прозвали Повелителем Мух. Впрочем, в тот период данью эпохе, в которой мы жили, у него были лишь ярко-желтый шарф на шее и хипповские бусы, на которых болтался crux ansata[12]. Рода была худая, тусклая и нервная. Их роман начался еще в университете, для обоих это был первый сексуальный опыт, и они сочли брак единственно возможным следствием столь дерзкого поступка.

— Что-нибудь выпьете? — рьяно взялась за роль хозяйки Хоуп. — Майрон!

— Мне «Кровавую Мэри», пожалуйста.

— Отлично. Джейк знает, что это такое. Рода, а ты?

— Я? Да, конечно! Милый, а что я пью?

Майрон возвел глаза к потолку.

— Боже ты мой, чего ты только не пьешь. Да все, что предлагают.

— Лапа, прекрати! Джейки, мне капелюшечку джина с тоником.

Тут внезапно возник Стэн, бодрый, одетый в академическом, еще не утратившем актуальности стиле — серый твидовый пиджак «в елочку», серые брюки, белая рубашка, полосатый галстук. Уже легче. На руке у него висела Филлис, заглядывавшая ему в глаза.

Некоторое время мы болтали, жевали, прихлебывали. Филлис старательно поворачивалась ко мне спиной. Рода — она, чтобы удобнее было подливать, держалась поближе к столику с напитками, — вдруг воскликнула, взмахнув рукой со стаканом так, что плеснула немного на паркет:

— Какая чудесная квартира! Говорила я Майрону, надо было снимать на Манхэттене. К чертям Нью-Джерси!

— Ужин подан, — поспешила сообщить Хоуп.

На столе были расставлены карточки с написанными от руки именами. Мы расселись по своим местам. Перед каждым стояла тарелка, где на подушке из салата возвышалась небольшая горка рубленой печенки.

Джейк наклонился к матери и громко шепнул ей на ухо:

— У меня в комнате, в шкафу, мужчина. Вдруг он опасен?

— Милый, не говори ерунды. Ой, Джейк, ты посмотри, который час! Пора пожелать всем спокойной ночи. Можешь почитать полчаса перед сном.

Хоуп встала.

Мы все от души пожелали Джейку спокойной ночи. Хотелось добавить «наконец-то». Я всегда терпеть не мог детей, которые общаются со взрослыми как с равными.