Дневник смерти. Фортуна - Нокс Ойлин

Тонкая игла неприятно проколола кожу над бровью, и уже через несколько минут боль отступила. Проверив чувствительность иглой, Валентина Петровна принялась аккуратно стягивать разорванные края брови, возвращая их на место. Никита слышал, как прокалывается кожа, как нить проходит сквозь мягкие ткани, чувствовал запах мятной жвачки медсестры. Он сидел не шевелясь, с закрытыми глазами и вдыхал теплый воздух, проникающий из открытого окна. Где-то там, вдали, был слышен смех ребят – они резвились под яркими лучами летнего солнца и обливались водой. Иван Купала был в самом разгаре.

– Полежи-ка до обеда в лазарете. – Медсестра нахмурила брови, осматривая спину Никиты. – У тебя сильные ушибы, нужно наложить мазь.

Никита не стал спорить. Ему действительно нужен был отдых. Раз он не может узнать подробности пожара, остается только ждать. Пожар…

– А у вас есть какие-нибудь лекарства, скажем, от… – начал Никита неуверенно, – ожогов?

– Конечно. – Валентина Петровна улыбнулась. – Вон тот стеллаж: мази, бинты, обезболивающие. Есть все что нужно. – Она гордо кивнула. – А у тебя что, еще и ожоги? – Медсестра начала было снова осматривать Ника.

– Нет-нет, – отмахнулся Ник, поправляя футболку, – я так, на всякий случай. Мало ли что может случиться…

– Ты милый мальчик. – Валентина Петровна потрепала Никиту за щеку, отчего тот заскулил. – Пойдем за мной, покажу кушетку. Полежи, отдохни.

Через пару минут Никита уже лежал на больничной койке, обмазанный охлаждающим гелем. От него действительно становилось легче – боль медленно отступала. Никита сделал глоток воды из стакана, что заботливо оставила ему медсестра, и прикрыл глаза, стараясь немного вздремнуть. За окном пели птицы, жужжали насекомые, веселились жители лагеря, командовали вожатые. Жизнь в «Фортуне» била ключом, проигрывая события этого дня. Вот только одна переменная была лишняя. И она находилась в медицинском корпусе.

Никита почти погрузился в сон, когда услышал, как тихонько скрипнула дверь. Он приоткрыл глаза и замер – посреди лазарета стояла Нина. В свете солнечных лучей ее каштановые локоны переливались медным блеском. Грациозная, смуглокожая, она все глубже проникала в мысли Ника.

– Привет, – неуверенно поздоровалась девушка, – я тут… мимо проходила. Дай, думаю, зайду. Проверю, как тут новенький. – Она чарующе улыбнулась и скользнула взглядом по голому торсу Никиты, одновременно подходя к его кровати. – Говорят, ты Серого на место поставил?

Ник что-то неуверенно промямлил в ответ. Нина подошла ближе, села на край кровати и положила ладонь рядом с его кистью. Рука мальчика тут же покрылась испариной.

– Ты так Новикову защищал, – продолжала девушка, скользя взглядом по увечьям мальчишки. – Знаком с ней?

– Д-да. – От волнения Никита начал заикаться, такое уже бывало в детстве. Кто же знал, что дефект так позорно проявится, когда не нужно! – Есть общие з-знакомые.

Парень сглотнул, во рту пересохло. Он помнил эти ощущения – то же самое Ник чувствовал, когда встретил Лесю на линейке в институте. Она сразу его очаровала, заставив мозг атрофироваться. Леся… Никита на секунду подумал, что предает ее, предает свою любовь новыми чувствами к молоденькой девочке. Но сделать с собой ничего не мог: зеленые глаза Нины действовали на Ника чарующе. Он неуклюже приподнялся и сел на краю кровати, прикрываясь простыней. Губы Нины были так близко. Пухлые, влажные, они так и манили прикоснуться к ним, попробовать на вкус. Нина пахла свежестью. Свежескошенной травой с морской ноткой. Ник словно снова очутился на море, где от красоты приезжих девчонок голова шла кругом.

Он не раз целовал девушек. И каждый раз вполне удачно. Отказом отвечала лишь Леся, и сейчас Ник задумался, как бы отреагировала Нина, прикоснись он к ее сочным губам. Девушка смотрела на него не отрываясь, скользила взглядом по посиневшим ребрам, по опухшим скулам, по заплывшим глазам. Она медленно приподняла руку и провела пальцем по свежему шву, бровь отозвалась пульсирующим ощущением. Ник вздрогнул. То ли от желания, то ли от боли.

– Нехило тебе досталось, – прошептала Нина возле его уха. По телу парня пробежали мурашки. – Ты настоящий мужчина, раз сумел дать отпор Серому.

Дыхание девушки сводило с ума. Ник не мог больше держаться: он наклонился и шумно втянул аромат ее волос. Нина не сопротивлялась. Не отстранилась и не противилась действиям новенького. Словно ждала, словно хотела того же. Скользнув носом по ее щеке, Ник на мгновение перестал дышать. Губы Нины были так близко, манили своей невинностью и молодостью. Ник перестал бороться с мыслями о своем возрасте, в конце концов, сейчас он был просто тринадцатилетним мальчишкой. Он аккуратно коснулся губами Нининого подбородка – девушка закрыла глаза и начала неровно дышать. Еще движение, и губы подростков соединились в неуверенном поцелуе. Первой отстранилась Нина. Она вытерла губы тыльной стороной ладони, что показалось Нику очень милым. Этот детский жест напомнил ему о реальности. О новой реальности, в которой он оказался. Лагерь. Пожар. Яна… Ведомый недобрым предчувствием, Ник обернулся. Его сестра смотрела в окно лазарета широко раскрытыми глазами, полными слез.

Яна

Новикова затаила дыхание, во все глаза смотря на новенького и подругу. Почувствовала, как внутри все неприятно сжалось, стянулось в мертвый узел безысходности. В глазах потемнело, дышать стало тяжело.

«Какая идиотка…»

Яна дернулась, чувствуя, как горячие слезы потекли по щекам. Округлым, мягким – за такие обычно все норовили ущипнуть или потрепать. А девочка терпеть не могла, когда прикасались к лицу. Хоть она и не считала себя красавицей, но в словах матери присутствовал здравый смысл: внешность не так важна, как кажется, некоторым нужна душа.

В голове не укладывалось, зачем Никита заступился за Яну, зачем поздравлял ее с днем рождения и дарил любимые цветы, зачем так рвался что-то объяснить, если ему, как и всем, нужно было лишь внимание Нины. Новикова поджала губы, ловя взгляд новенького. В любой другой день она бы мигом сгорела от стыда и сбежала, но не сегодня.

Девочка даже не осознавала, что она стоит на открытой местности, откуда можно было запросто разглядеть ее красное, опухшее лицо. Не задерживаясь больше напротив медпункта, Яна дернулась и побежала обратно. Как вообще она могла подумать, как допустила мысль, что этот мальчик может быть другим? Не таким, как остальные?

Она неслась, не глядя себе под ноги. Спотыкалась, но не падала. Больно билась пальцами ног о камни, но не останавливалась. Слезы мешали, текли сами по себе, не прекращаясь. Глаза болели, словно сотни мелких иголочек воткнули в самый зрачок, проворачиваясь по кругу. Яна часто заморгала, умудряясь протереть лицо кулаком на бегу. И только около домика девочек она смогла выдохнуть, оперевшись ладонями о колени.

Так глупо, так бессмысленно и так… ожидаемо.

На что она рассчитывала, когда поправляла волосы перед выходом? Неужели не могла догадаться по тону Нины, что подруга не просто так бросалась обидными словами. Не просто так смотрела на нее свысока, с каким-то раздражением.

Яне было обидно и горько. Неужели даже Нина, лучшая подруга, предавала ее ради парня? Будь они старше, взрослее – это было бы оправданно, было бы понятнее. Но им всего по тринадцать лет. Они все еще дети, маленькие и глупые. Ведь Новикова понимала это, наблюдая за попытками мальчишек показать себя, на что они были способны. Девочка хотела верить, что взрослыми они бы так не поступили с ней.

«Как же так…» – мыслями Яна возвращалась к подруге. К ее поступку. К новенькому вопросов было меньше, ведь он никого здесь не знал, только появился и, естественно, мог легко попасть под чары красавицы Нины. Но зачем ей понадобился этот Никита? Из вредности? Из зависти? У ее ног валялись лучшие мальчишки этого лагеря. Тот же Костя, хоть и бегал за Серым, хоть и помогал ему во всем, но был в свои почти четырнадцать высоким и симпатичным. В отличие от Тимура, который, не стесняясь своей квадратной челюсти, заглядывался и на Нину, и на Полину. И подруга могла выбрать любого.