Джонатан Франзен - Свобода

Ознакомительный фрагмент

— Потому что он почувствовал солидарность с теми, кто спас ему жизнь. Он понял, что несет за них ответственность. Они были его подчиненными и нуждались в нем, и он был верен им. Он умер ради верности.

— Боже! — изумленно сказала Патти. — Ты все-таки удивительный.

— Все не так, — запротестовал Уолтер. — Иногда я себя чувствую самым большим идиотом в мире. Я бы хотел уметь врать. Я бы хотел быть таким эгоистом, как Ричард, и хотел бы попробовать себя в творчестве. И я не могу не потому, что я какой-то удивительный. Мне чего-то для этого не хватает.

— Но бухгалтер тоже не считал, что способен на подобное. Он удивил самого себя!

— Да, но это не реалистичное кино. На фотографии в газете был не просто похожий человек, там был он! И если бы он сдался властям, все тут же прояснилось бы. Ошибка в том, что он побежал. Поэтому я и говорю, что это притча, а не реалистическая история.

Патти чувствовала себя странно с бокалом вина в присутствии Уолтера, потому что он абсолютно не пил, но у нее было лихое настроение, и она довольно быстро залила в себя довольно много.

— Сними очки, — сказала она.

— Нет. Тогда я не буду тебя видеть.

— Ничего. Это всего лишь я. Просто Патти. Сними.

— Но мне нравится видеть тебя! Я люблю смотреть на тебя!

Их глаза встретились.

— Поэтому ты хочешь, чтобы я переехала к тебе? — спросила Патти.

Он покраснел.

— Да.

— Тогда, может, взглянем на твою квартиру, чтобы я решила?

— Сейчас?

— Да.

— Ты не устала?

— Нет, я не устала.

— А как твое колено?

— Мое колено в порядке, спасибо.

Она наконец-то думала только об Уолтере. Если бы ее спросили тогда, когда она ковыляла по Четвертой улице, вдыхая мягкий, соблазнительный майский воздух, надеется ли она столкнуться в квартире с Ричардом, Патти ответила бы отрицательно. Она хотела секса немедленно, и будь у Уолтера хотя бы капля здравого смысла, он бы повернул обратно, услышав за своей дверью бурчание телевизора — увел бы ее куда-нибудь, куда угодно, хоть в ее комнату. Но Уолтер верил в настоящую любовь и, очевидно, боялся делать следующий шаг, не будучи уверенным во взаимности. Он привел Патти в квартиру. В гостиной, положив босые ноги на кофейный столик, сидел Ричард. На коленях у него лежала гитара, рядом на диване валялся блокнот на спирали. Он смотрел какой-то фильм о войне, пил пепси из огромной бутылки и сплевывал табак в банку из-под томатного соуса. В остальном в комнате царил образцовый порядок.

— А я думал, ты на концерте, — сказал Уолтер.

— Дерьмо, а не концерт, — ответил Ричард.

— Это Патти, помнишь ее?

Патти застенчиво проковыляла на передний план.

— Привет, Ричард.

— Патти, которая считается невысокой.

— Это я.

— И все-таки ты довольно высокая. Рад, что Уолтеру удалось наконец затащить тебя сюда. Я уж боялся, что этого никогда не произойдет.

— Патти думает пожить здесь летом, — вмешался Уолтер.

Ричард приподнял брови:

— В самом деле?

Он был тоньше, моложе и сексуальнее, чем запомнилось Патти. Как это ни ужасно, но внезапно ей захотелось сказать, что все это не так, что она вовсе не думала переезжать к Уолтеру или переспать с ним сегодня. Но, стоя здесь, глупо было отрицать очевидное.

— Я ищу квартиру поближе к спортзалу, — объяснила она.

— Конечно. Очень разумно.

— Она хотела взглянуть на твою комнату, — сказал Уолтер.

— Там сейчас не прибрано.

— Ты так говоришь, как будто там хоть иногда бывает прибрано, — радостно рассмеялся Уолтер.

— Случаются периоды относительной прибранности, — ответил Ричард и выключил телевизор пальцем ноги. — Как поживает твоя подружка Элиза? — спросил он у Патти.

— Она мне больше не подружка.

— Я же тебе говорил, — заметил Уолтер.

— Хотел услышать из первых рук. Она совершенно двинутая, правда? Сначала это не бросалось в глаза, но потом… Потом бросилось.

— Я совершила ту же ошибку, — призналась Патти.

— Только Уолтер сразу же все понял. Все об Элизе. Неплохое название.

— У меня было преимущество — она возненавидела меня с первого взгляда, — сказал Уолтер. — Мне было лучше видно.

Ричард захлопнул блокнот и сплюнул в банку коричневую кашицу.

— Я вас оставлю, дети мои.

— Над чем ты работаешь? — спросила Патти.

— Обычная херня, которую невозможно будет слушать. Пытался придумать что-нибудь с этой телочкой, Маргарет Тэтчер. Новый английский премьер-министр.

— «Телочка» звучит как-то притянуто по отношению к Маргарет Тэтчер, — сказал Уолтер. — «Дама» больше подходит.

— А тебе как «телочка»? — обратился Ричард к Патти.

— Да я вообще не из придирчивых, — ответила она.

— Уолтер утверждает, что так говорить нельзя. Он говорит, что это унизительно, хотя, по моему опыту, телки обычно не против.

— Звучит так, как будто ты еще в шестидесятых.

— Звучит так, как будто этот неандерталец еще с дерева не слез, — сказал Уолтер.

— У неандертальцев, по слухам, были прочные черепушки.

— Как и у быков, — заметил Уолтер. — И прочих жвачных животных.

Ричард рассмеялся.

— По-моему, сейчас уже никто не жует табак, кроме бейсболистов, — вмешалась Патти. — На что это похоже?

— Можешь попробовать, если есть желание блевануть, — сказал Ричард, вставая. — Я пошел. Оставляю вас, ребятки, наедине.

— Стой, я хочу попробовать, — сказала Патти.

— Это не лучшая твоя идея, — предупредил ее Ричард.

— Нет, я правда хочу.

То настроение безвозвратно ушло, и теперь ей было интересно, сумеет ли она удержать Ричарда. Ей наконец представилась возможность продемонстрировать то, что она пыталась объяснить Уолтеру с вечера их знакомства, — она недостаточно хороша для него. Разумеется, Уолтеру тоже представилась некая возможность — сорвать очки, принять демонический облик и изгнать соперника. Но Уолтер, как обычно, хотел, чтобы все было как хочет Патти.

— Дай ей попробовать, — сказал он.

Патти благодарно улыбнулась:

— Спасибо, Уолтер.

У табака был ментоловый вкус, и она тут же обожгла десны. Уолтер принес ей кофейную кружку для сплевывания, и Патти, как объект исследования, присела на диван, ожидая, пока подействует никотин, и наслаждаясь всеобщим вниманием. Но Уолтер порой поглядывал на Ричарда, и у нее вдруг заколотилось сердце: она вспомнила убежденность Элизы в том, что Уолтер по-особенному относился к своему другу; вспомнила ее ревность.

— Ричард восхищается Маргарет Тэтчер, — сказал Уолтер. — Он считает, что она олицетворяет собой капиталистическую «избыточность», которая неизбежно приведет к падению капитализма. Думаю, Ричард пишет любовную балладу.

— Ты меня знаешь, — протянул Ричард. — Любовная баллада для волосатой дамочки.

— Мы пока не пришли к согласию по поводу вероятности марксистской революции, — объяснил Уолтер.

— М-м, — сказала Патти и сплюнула.

— Уолтер считает, что либеральное государство способно к саморегуляции, — сказал Ричард. — Он считает, что американская буржуазия с энтузиазмом примет все возрастающие ограничения их персональных свобод.

— У меня есть куча крутых идей для песен, а Ричард их почему-то все отвергает.

— Песня про экономичное топливо. Песня про общественный транспорт. Песня про национальную систему здравоохранения. Песня про налог на детей.

— Эти темы — белое пятно на карте рок-музыки, — заявил Уолтер.

— Два ребенка хорошо, а четыре — плохо.

— Два ребенка хорошо, а без них — еще лучше.

— Уже вижу, как толпы выходят на улицы.

— Тебе просто надо приобрести мировую известность, — сказал Уолтер. — Тогда тебя послушают.

— Запишу, чтобы не забыть. — Ричард повернулся к Патти: — Ты как?

— М-м! — ответила она, сплевывая в кофейную кружку. — Я, кажется, поняла, что ты имел в виду, говоря про «блевануть».

— Попробуй не загваздать диван.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Уолтер.

Комната плыла и пульсировала.

— И тебе это нравится? — спросила Патти у Ричарда.

— Нравится.

— Как ты себя чувствуешь? — повторил Уолтер.

— Нормально. Главное — не шевелиться.

На самом деле ее сильно тошнило. Делать было нечего — приходилось сидеть на диване и слушать беззлобную перебранку Уолтера с Ричардом о политике и музыке. Уолтер с энтузиазмом продемонстрировал ей пластинку «Травм» и уговорил Ричарда проиграть сначала одну сторону, а потом и вторую. Первой шла песня «Ненавижу солнце», которую она слышала осенью в клубе и которая сейчас казалась точным звуковым эквивалентом никотинового передоза. Хотя громкость была минимальная (стоит ли говорить, что Уолтер патологически стремился не беспокоить соседей), музыка вызывала у Патти жуткое, тошнотворное чувство. Слушая ужасающий баритон Ричарда, она чувствовала на себе его взгляд и понимала, что совершенно правильно истолковывала то, как он смотрел на нее в предыдущие встречи.