Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Камали Марьян

На что бы я ни смотрел, я всюду вижу только тебя. Ты всегда со мной, каждое мгновение, Ройя-джан.

Надеюсь скоро увидеть тебя – и чем скорее, тем лучше.

Ты любовь моя!

Бахман».

Она погладила пальцами письмо, мечтая, чтобы листок сохранил запах Бахмана и чтобы этот запах проник в кончики ее пальцев. Она видела его почерк лишь однажды – на надписи, которую он сделал в блокноте, подаренном Ройе на Новый год. Теперь она снова видела его почерк, а значит, часть самого Бахмана. В каждой черточке, в каждом завитке букв на листке она чувствовала его. И когда она перечитывала письмо снова, снова и снова, голос любимого звучал в ее голове.

Конечно, ее ответ был полон страстной тоски и любви. Обычно она более сдержанна в своих словах, даже когда они с Бахманом оставались наедине. Но на бумаге она почему-то могла сказать то, что не осмеливалась говорить. А еще она могла спрашивать прямо, могла задавать ему трудные вопросы. «Ты где? – писала она. – Почему я не могу тебя видеть?»

На следующий день, отдавая письмо господину Фахри, она чувствовала себя неловко, словно оказалась перед ним без одежды. Но конверт был запечатан. К тому же, конечно, у господина Фахри были дела поважнее, и он не станет читать милую чепуху двух подростков. Она подумала, что ее слова лежат между страниц персидской поэзии и обнимаются с древними строками. Что их любовь надежно охраняется поэзией. Что ей как бы там место. Она представила себе, как кто-то из друзей Бахмана или такой же, как он, активист придет в магазин, возьмет эту книгу и отнесет ее Бахману.

В ожидании следующих писем она нервничала, была рассеянной, часто уходила в свои мысли. Натыкалась на стены, глядела в пространство; ничто не могло заставить ее не думать о Бахмане. Только получив ответ, она ненадолго успокаивалась. Читала написанные им слова, смотрела на его энергичный почерк, на то, как он уверенно и четко писал на фарси букву «н», как в конце слова линии слегка скашивались… Она снова слышала мысленно его слова, когда держала в руке этот тонкий листок бумаги.

Полиция все чаще и чаще наведывалась в магазин канцтоваров. Теперь он уже не был тихим и спокойным местом, как полгода назад. Возле книг теперь стояли один-два полицейских – поначалу случайно, потом все чаще и упорнее. Они наблюдали, кто покупал книги о политике, следили, кто интересовался брошюрами в поддержку Мосаддыка и особенно марксистской литературой. Господин Фахри выглядел встревоженным и усталым. Как и у всех, кто попал в поле зрения агентов полиции, его движения утратили уверенность, а слова звучали механически. Он по-прежнему отбирал для Ройи книги лучших писателей и старался, чтобы она каждую неделю получала дозу хорошей поэзии. Но теперь он казался рассеянным и погруженным в себя. Ройя больше не задерживалась подолгу возле полок. Как можно непринужденнее она брала у господина Фахри очередную книгу, стараясь не показать, что в ней были не только строки автора, но и строки, написанные рукой Бахмана. Потом выскакивала на улицу и с нетерпением ждала момента, когда останется совсем одна и сможет прочесть письмо.

«Моя любимая Ройя!

Я думаю о тебе все время – каждый день, каждую ночь. Нет ни минуты, когда бы я не был мыслями с тобой, любовь моя. Когда-нибудь мы с тобой вспомним эти дни разлуки и посмеемся. Я с нетерпением жду конца этого испытания. Я всюду вижу твое прекрасное лицо. Если ты беспокоишься за меня, то, пожалуйста, знай, что я в безопасности и здоров, но только страдаю без тебя, а это означает, конечно, что мне не мил белый свет. Я считаю дни, Ройя-джан. Сейчас все немного усложнилось. Премьер-министр, его администрация оказались под угрозой, но когда-нибудь мы с гордостью оглянемся на этот отрезок истории. Мы строим основу для нашего демократического будущего. Ну, вот, опять я о политике. Я знаю, что ты не любишь, когда я много говорю о ней. Тогда позволь мне сказать, что я с нетерпением жду, когда мы с тобой сыграем свадьбу.

Я даже мечтаю о наших будущих детях.

Я все распланировал. Я должен вернуться через несколько недель.

Надеюсь скоро увидеть тебя – и чем скорее, тем лучше.

Ты любовь моя!

Бахман».

11. 1953. Кислые сливы

– Слушай, брось говорить глупости и ложись спать!

Ройя даже не тронулась с места.

– Ты читала их, да? Неужели ты их читала?

– Вообще-то я лучше очищу вместе с Казеб десять кило баклажанов, чем буду читать сладкий сиропчик твоего возлюбленного активиста.

– Тогда откуда ты это знаешь?

– Ладно тебе, Ройя. У нас не может быть секретов. Сестры должны доверять друг другу, верно? Ложись спать. Ты читала письма каждую ночь. Думаешь, я не слышала, как ты выдвигала из-под кровати ящик, как ты шуршала бумагой и шмыгала носом, словно буйвол? Если хочешь знать, все это как-то глупо.

Помолчав, она спросила:

– Почему он исчез? Где он сейчас?

Ройя поразилась тому, что Зари все это время знала про письма. Еще ее убивало то, что после стольких писем от Бахмана она по-прежнему не знала, где он и почему так неожиданно пропал.

– Это не имеет значения, – буркнула она.

– Он арестован? Он в тюрьме? – Зари неожиданно приподнялась с подушки и села на кровати. Ройе трудно было разглядеть что-либо в темноте, но при лунном свете ей почудилось выражение восторга на лице сестры.

– Спи, Зари. Ты все равно ничего не поймешь.

– Почему?

– Мне трудно описать, что я чувствую. Не обижайся, но ведь ты и понятия не имеешь, что такое любить.

Сказав эти слова, Ройя в ту же минуту пожалела об этом. Из постели донесся тихий звук, похожий на писк. Что это? Неужели сдерживаемые рыдания? Нет, скорее всего, Зари смеялась над ней – и это был подавленный смешок. Ройя убрала письма в ящик и задвинула его под кровать. Потом легла в их общую постель.

– Спокойной ночи, Зари. – Она повернулась спиной к сестре.

– Ты ведь думаешь о нем, правда? – В голосе Зари не было даже намека на сон.

– Что?

– Ты думаешь о нем все время. Верно? Он первый, о ком ты вспоминаешь, когда просыпаешься утром. Он снится тебе. Тебе даже хотелось бы не думать о нем, но ты ничего не можешь с собой поделать. Он как будто всегда с тобой. Разве не так?

– Ты тоже начиталась заграничных романов? – Ройя оперлась на локоть и поглядела на сестру. Откуда Зари так много знала о любви? Ведь ее эгоистичная сестра не могла влюбиться. Или все-таки могла?

Фигурка сестры под мягкой хлопковой простыней казалась совсем маленькой. Зари долго молчала.

– Спокойной ночи, сестрица, – проговорила она наконец.

Ройя снова отвернулась, и теперь они лежали спина к спине, обе в позе зародыша, соприкасались только их попки. Так они спали с тех пор, как Зари подросла и ее перевели сюда из родительской спальни.

– Спокойной ночи, Зари.

Фразы из его писем Ройя знала наизусть, словно строфы известных стихотворений или слова популярных песен. Они хранились в ее памяти. Она цитировала их мысленно в то лето в ожидании его возвращения. «Я думаю о тебе все время – каждый день, каждую ночь… Я всюду вижу твое прекрасное лицо». Она вспоминала строчки из его письма, когда помогала Маман на кухне, когда они с Зари вышивали на блузке мелкие цветочки, когда она пила сок толченой дыни со льдом, прогоняя жару. Она вспоминала его слова, когда в городе проходили демонстрации и политический раскол углублялся все больше.

Сначала она хранила письма в небольшой жестяной коробке, потому что Бахман мог вернуться со дня на день и она не думала, что их переписка затянется. Но, к ее удивлению, пачка писем все росла и росла, а он все не возвращался. В его отсутствие она чувствовала себя потерянной, съежившейся. Каждое его письмо придавало ей силы жить дальше. Но ее тревога не утихала. Она страдала от оставшихся без ответа вопросов, от одиночества, от любви.