Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

— Эта вечеринка задумана как прикрытие, — сказала она. — Он сейчас прячет машину, а потом вернется за мной. Он говорит, что копы вот-вот нас арестуют.

— О, так он и вправду сумасшедший, — убежденно произнес я. — И сколько миль он надеется проехать незамеченным в этой своей красной машине с откидным верхом?

— Утром Оливер собирается бросить машину. Он настроен очень решительно. При нем оружие. И он немного свихнулся. Сегодня наставил его на меня. Кричал, что я собираюсь его предать.

— Несчастный кретин! Воображает себя каким-то беглым каторжником! Вам надо поскорее с ним расстаться! Как получилось, что вы оказались рядом?

Я понимал, что задаю глупый вопрос. Ответить на него она не могла. В жизни бывают такие пути и повороты, о которых можно только догадываться. О них не рассказывают. Глупо было спрашивать. Однако о скольких дурных деяниях мне приходилось слышать от тех, кто их совершал! Как часто я знал о них и не мог предотвратить!

— Ну, это долгая история. Мы знакомы довольно давно. Он был вполне симпатичный и при деньгах.

— Ладно, вам вовсе не обязательно все это мне рассказывать.

— Разве вы сами попали в Мексику не таким же образом, как я? — спросила она.

Вот, оказывается, что, по ее мнению, нас сближало.

— Я попал сюда, потому что влюбился.

— Да, конечно, тут есть разница — ведь она такая красивая. Но все же, — с внезапной проницательностью произнесла она то, о чем я мог бы и сам догадаться, — это ведь ее дом, правда? И все вещи в нем принадлежат ей. У вас ведь ничего нет?

— Чего у меня нет?

— Вы же не имеете собственных денег, правда?

Я, конечно, не собирался лицемерить и с ней спорить, притворяясь, будто никогда в жизни не придавал значения деньгам и не думал о них. А иначе каким образом появилась бы в моих карманах иностранная валюта, выигранная в харчевне у китайца, — все эти разноцветные бумажки вплоть до царских рублей? Их, я полагаю, бросили на стол хористы казачьего хора. Нет, не беспокойтесь, деньгам я цену знал и потому понял, что она имеет в виду.

— Нет, деньги у меня есть, — сказал я. — И я могу дать вам в долг сумму, достаточную, чтобы выбраться отсюда. А у вас совсем нет денег?

В этот момент мы очень хорошо понимали друг друга.

— У меня есть счет в нью-йоркском банке. Но сейчас какой мне в этом прок? Я могу дать вам чек на песо, которые вы мне одолжите. Но денег добыть не сумею. Мне надо поехать в Мехико и оттуда известить банк.

— Нет, чека мне не нужно.

— Он будет оплачен, не думайте. Об этом вы можете не беспокоиться.

— Нет-нет, мне достаточно вашего слова. Никакого чека не требуется.

— Я хотела попросить вас отвезти меня в Мехико, — сказала она.

Этой просьбы я ожидал, хотя ничего подобного и не планировал. Но, прозвучав, она произвела на меня впечатление. Я задрожал, словно от прикосновения судьбы. Мне никогда не удавалось скрывать свои чувства и помыслы; как же окружающие ухитрялись так редко их понимать? Загадка, да и только!

— Ну… довольно неожиданно, — сказал я, чувствуя, что это не столько план спасения, сколько попытка вовлечь меня в интригу.

Шум и крики веселившихся на празднике стали громче, и узкая полоска апельсиновой рощи, в которой мы скрывались, казалась последней несжатой полосой, до которой вот - вот доберутся жнецы. Каждую минуту можно было ожидать вторжения какого-нибудь пьяницы или пылкой парочки. Я знал, что мне пора отправляться на поиски Теи, но сначала надо было разобраться с просьбой.

— Незачем так ставить вопрос. Я помогу вам в любом случае.

— Вы несколько забежали вперед. Винить вас в этом было бы неправильно, но это так. Возможно, я бы даже обиделась, если бы вы этого не сделали, но… Нет, я не настолько самонадеянна, чтобы считать, будто заслуживаю наилучшего выхода из создавшегося положения. Вы же даже меня не знаете. Поэтому сейчас мне следует думать только о том, как спастись, как скрыться от этого обезумевшего бедняги.

— Простите, виноват, я сказал глупость.

— О, не надо извиняться. Вы слишком хорошо понимаете ситуацию. Должна признаться, я часто поглядывала на вас, размышляла, и один из моих выводов сводится к тому, что мы с вами принадлежим к людям, которых другие вечно стараются использовать в собственных целях и переделать на свой лад. Ну а если мы сопротивляемся, не вписываемся, тогда как? Но сейчас не время вдаваться в рассуждения.

Эти ее слова я воспринял всей душой. Они тронули меня. Я был ей благодарен за умение так просто выразить то, что долгие годы окутывало меня точно пеленой, оставаясь неназванным и непознанным. Людям всегда удавалось манипулировать мной. Я слушал ее с волнением, чувствуя, что она права. И это было главным. Поскольку среди разнообразных мыслей и ощущений, которые она во мне вызывала, присутствовала уверенность, что эта женщина не станет меня испытывать и судить. Я слишком устал от ударов по голове, которыми меня награждали судившие. Хватит. Довольно.

Но времени углубляться в это действительно не было. В любую минуту мог возникнуть Оливер. Вещи Стеллы он собрал и взял с собой. Осталось лишь то немногое, что ей удалось припрятать.

— Послушайте, — сказал я. — Уехать с вами в Мехико нереально, но я могу увезти вас из города на безопасное расстояние. Встретимся на zycalo возле фургона. В каком направлении он собирается удирать? Вы можете довериться мне. Я вовсе не хочу видеть, как его схватят. Мне это ни к чему.

— Он поехал на Акапулько.

— Ладно. Прекрасно. Мы отправимся в другую сторону.

Стало быть, он хочет в Акапулько сесть на пароход. Вот мерзавец! А может, он затеял побег через джунгли Гватемалы? С такого дурака станется! Что ж, если его и не кокнут индейцы, польстившись на черно-белые штиблеты, он все равно не выдержит пути.

Я бросился на поиски Теи. Но она ушла. Так сказал мне Игги. Ушла, оставив Моултона посреди танцевального зала.

— Мы искали вас, — сообщил Игги. — А меня она просила передать вам, что завтра рано утром отправляется в Чильпансинго. Она очень нервничала, Болингброк, прямо тряслась вся. Куда это вы вдруг запропастились?

— Расскажу как-нибудь в другой раз.

Я кинулся на zycalo и отпер фургон. Вскоре подошла Стелла и тут же нырнула внутрь. Я повернул ключ зажигания. От долгого бездействия аккумулятор сел, стартер тарахтел, но двигатель не включался. Не желая окончательно сажать и без того почти пустой аккумулятор, я схватился за заводную ручку. Я крутил ее, окруженный собравшимися зеваками, вечно толкущимися на площадях мексиканских городов, — толпой, живущей по своим законам и своей собственной, непонятной посторонним жизнью. Обливаясь потом, яростно вращая ручку, я заорал:

— Пошли вон! Убирайтесь отсюда! Живо! К чертям собачьим!

Но ответом мне были лишь ухмылки и издевательские выкрики, среди которых я различил старое мое прозвище: el gringo del aguila[188]. Я готов был убить их, разорвать на части и вспомнил, как когда-то подобное же чувство испытал к водителю трамвая, увозившего меня от преследователя. Упершись грудью в радиатор, я напрягся и чуть приподнял перед машины. Стелла не догадалась пригнуться; думаю, увидев, что происходит, она хотела сбежать. Но зеваки заметили ее — и отступать было поздно.

— Оги, что ты делаешь?

— Я-то надеялся, что Тея отправилась на виллу собирать вещи в дорогу, но она оказалась возле фургона, привлечен- I ная собравшейся толпой.

— Куда это ты собрался с хозяйкой вечера? И почему бросил меня на этот кошмарный сброд?

— Я вовсе тебя не бросал.

— Ну перепоручил этому жуткому Моултону. Разве не так? Я тебя нигде не могла найти.

Я сделал вид, что оставить ее в одиночестве на этом вечере — мелочь, не стоящая внимания.

— Я отошел лишь на несколько минут.

— А теперь-то ты куда собрался?

— Послушай, Тея. Эта девушка попала в беду.

— Вот как? Серьезно?

— Уверяю тебя.

Стелла не вылезла из машины — сидела за грязным стеклом все в той же позе.

— И ты спасаешь ее от беды? — ядовито усмехнулась Тея.

— Можешь думать обо мне что угодно, просто ты не пред- | ставляешь, как это серьезно и в какой опасности она находится.

Я очень торопился уехать и понимал, что попался.

Тея стояла, кутаясь в свой rebozo, и глядела на меня — I глядела в упор и одновременно жалобно, твердо и вместе с тем растерянно. Она немного нервничала: будучи максималисткой, уверенной в себе, Тея понимала, что ведет себя не лучшим образом, и это ее пугало и в то же время подхлестывало, заставляя бравировать опасностью. В такие минуты от нее можно было ожидать всего. (К тому же она, подобно Мими, являлась великим теоретиком и адептом любви. Но между ними имелось и различие. Мими была самостоятельной и не опускала руки, когда мужчины ее предавали. Tee же это было совершенно чуждо. От многих мужчин, а особенно от Эйнхорна, мне приходилось слышать о фанатизме женщин по отношению к любви. Жизнь женщины вертится вокруг любви и сосредоточена в ней одной, в то время как мужчины имеют и другие интересы и потому не склонны превращать любовь в манию. Из бесед с Эйнхорном всегда можно было почерпнуть нечто разумное.