Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота

— Не пори горячку, Бабалы. Еще неизвестно — что у отца. Если совсем плохо… я дам тебе знать.

Проводив Аджап, Бабалы вернулся домой, прилег на диван. Ну и денек выдался. Болезнь Володи. Болезнь Моммы Мергена. Прямо мор какой-то напал на близких ему людей… Как бы вместо собственной свадьбы не пришлось очутиться на чужих поминках. Мудро заметил Махтумкули*: «Те, кто радовался с утра, после полудня приуныли».

С трудом Бабалы добился, чтобы его соединили с правлением колхоза «Абадан», и попросил позвать к телефону Артыка.

Тот, видно, был где-то неподалеку, уже спустя минут пять Бабалы услышал веселый отцовский голос:

— Как дела, сынок, как здоровье? Мы ждем тебя и Аджап! К свадьбе все уже готово.

— Отец свадьбу придется отложить.

— Что там еще стряслось?

— Моммы-ага заболел, я только что отправил Аджап самолётом в Ашхабад.

— Вай, вот уж вправду, беда таится между бровью и глазом. Ведь еще вчера Моммы был здоров как бык. Плохо, сынок, плохо. Что ж, сообщу всем, что свадьба переносится, и поеду к Моммы.

— Смотри сам, отец.

Их разъединили, а Бабалы всё держал в руках трубку.

Да, никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.

Но надеяться все-таки надо на лучшее.

Глава сорок первая

КТО МУТИТ ВОДУ?

троительство Большого канала привлекало к себе внимание не только республики — всей страны. На участки часто наведывались корреспонденты — и центральных, и местных газет. Газетчики причиняли Бабалы немало беспокойства. Они непременно требовали машины, чтобы побывать на объектах (а машин всегда не хватало), и отнимали уйму времени своими вопросами — все-то им расскажи, объясни, разжуй. К тому же попадались среди них и верхогляды, выступавшие в основном с материалами восторженными и поверхностными, и «сочинители», которые приписывали строителям то, чего они не говорили и чего еще не сделали, и просто болтуны, с апломбом писавшие на любые темы.

Бабалы начал свое утро с просмотра газет.

На душе у него было пасмурно: он не знал, как долетела Аджап, в каком состоянии застала отца. За окнами с шакальим воем метался ветер. В кабинете было темно из-за хмурой погоды, он казался тесным, потолок, стены словно давили, наваливались на Бабалы.

Прочитав строительную многотиражку, Бабалы взялся за одну из ашхабадских газет. На второй полосе в глаза ему бросилось название довольно пространной статьи: «Самодур на руководящем посту». Хлестко, подумал Бабалы. И с первых же строчек понял, что речь в статье шла о его участке, о Рахмете. В начальных абзацах автор статьи расточал похвалы по адресу начальника участка: он, мол, хорошо организовал строительные работы, сумел навести на участке порядок, укрепил трудовую дисциплину. Запев этот был явно для отвода глаз, он как бы утверждал объективность автора. А дальше шло дежурное «к сожалению»: мол, полному проявлению деловых качеств начальника участка мешают его неоправданная самоуверенность, самодурство, которым — опять-таки, «к сожалению» — никто пока не дал должного отпора.

Дальше в статье весьма вольно трактовался перевод слесарей-ремонтников на новую систему оплаты и звучали знакомые обвинения: дескать, Бабалы Артыков распоряжается государственными средствами, как своими собственными, и манипулирует статьями расходов, словно пешками на шахматной доске. Газетчик намекал, что Артыкову, видимо, потворствует в этом начальник строительства Новченко, принявший на себя роль добровольного адвоката. Опираясь на поддержку Новченко, спекулируя именем своего отца, героя гражданской войны Артыка Бабалы, начальник Рахметского участка совсем распоясался и дошел до того, что выставил с участка министерскую комиссию, приехавшую с проверкой. С министерством, которому он подчинен, Артыков вообще не считается, за спиной и через голову непосредственных руководителей проводит рискованные эксперименты на участке. Статья завершалась ханжеским призывом — помочь Артыкову исправить серьезные ошибки и промахи.

Бабалы отшвырнул от себя газету. Больше всего возмутили его ссылки на отца. Мысленно обращаясь к автору статьи, он недобро подумал: «А ты трусоват — если прибегаешь к нечестным приемам. Решил со мной сразиться — так по мне и бей, зачем же отца в это впутывать?»

Под статьей не было подписи, значит, следовало считать ее редакционной. Но подобный ядовитый выпад редакция могла опубликовать только под чьим-то давлением. И Бабалы нисколько не сомневался насчет того, кто спровоцировал газету на это выступление: конечно, Меллек Веллек! Не случайно же в статье так тенденциозна подавалась история с комиссией — ведь ее возглавлял Меллек, и, судя по всему, о мнении других, членов комиссии газета не была осведомлена.

Бабалы сжал кулаки. Опять ты мутишь воду, Меллек-Веллек! Подлец!..

Но, видимо, постоянные его нападки на Бабалы, на Новченко кому-то выгодны, иначе ему давно дали бы по рукам.

Может, за ним стоит Алексей Геннадиевич? Сам он человек мягкий, бесхребетный, он не отваживается вступить в открытую схватку со своими противниками и не в силах справиться с ними — так почему ему не радоваться, когда на них нападают другие, пусть даже из-за угла? Нет, Меллек не орудие в его руках, си сам по себе. Алексей Геннадиевич порой вынужден даже мягко его осаживать. Но почему бы не предположить, что такие, как Меллек, устраивают замминистра? А, ладно, сейчас надо думать о другом. Бабалы нанесен удар — и не персонально Меллеком, а более или менее влиятельной газетой. Газета же порой подобна кочерге, ворошащей угли в костре и помогающей ему если не разгореться, то, во всяком случае, сильно надымить.

Так или иначе, а на критику положено реагировать. Или принимать ее и делать соответствующие выводы, или — защищаться. Самому Бабалы заниматься этим вроде неудобно: он — объект критики, лицо заинтересованное. Не проверять же ему и не оценивать собственные действия. На участке существует политотдел, представляющий партию. Это — совесть участка. Бабалы позвонил начальнику политотдела, Эсену Мурадову, и попросил его зайти. Спустя несколько минут в кабинете Бабалы появился молодой мужчина среднего роста, со светлой кожей и чуть косящими глазами.

Эсен прибыл на стройку недавно, и потому Бабалы в первую очередь поинтересовался, как он устроился с жильем.

— Получил комнату — а что еще надо холостому человеку?

— С делами уже знакомишься?

— Осваиваюсь понемногу. Все-таки работа политотдела до меня была уже отлажена, не надо организовывать все заново — ее необходимо лишь оживить. Ну, а народ на участке подобрался, в общем, неплохой. С ним большие дела можно делать.

— Желаю тебе успеха. Если моя помощь понадобится — не стесняйся, требуй, тормоши. А пока я от тебя жду помощи. Не столько даже помощи, сколько совета. — Бабалы протянул Мурадову газету: — Почитай-ка там одну статью.

Эсен отвел его руку с газетой:

— Читал уже.

— Успел?

— А как же. Прессу читать — первейшая обязанность партийного работника.

— И как твое мнение? Или тебе трудно пока во всем разобраться?

— Бабалы-ага, я ведь тут осмотрелся уже. И с тобой мы о многом толковали. Мое мнение: статья клеветническая. Кто-то, не знаю еще, с какими целями, хочет попортить тебе кровь.

— Ну, не мне судить: клевета это или нет. Все-таки — газета…

— Ив редакциях, бывает, люди ошибаются. Или их в заблуждение вводят. Не мне тебя убеждать, что факты в статье подтасованы, передернуты. А к выводу она подталкивает вполне определенному: и тебя, и Новченко надо снимать с ваших постов. Заметь: и тебя, и Новченко. Статья и в него целит, это видно невооруженным глазом.

— Кому-то мы, значит, неугодны?

— Или мешаете.

Бабалы откинулся на спинку кресла, стукнул ладонью по столу:

— Ладно, товарищ Мурадов. Я в тебе сразу распознал единомышленника — значит, ничего не должен от тебя скрывать. Поделиться с тобой моими подозрениями?

— А как же, Бабалы-ага? Я ведь здесь человек новый. Не все еще ухватил.

— Ты слышал что-нибудь о Меллеке Веллеке, члене министерской коллегии?

— Наслышан. Я еще в Ашхабаде имел честь с ним познакомиться. Он пытался настроить меня против руководства стройки.

— Если кто имеет зуб на меня и Сергея Герасимовича — так это прежде всего Меллек Веллек. И побуждения его мне, в общем, ясны.

— Вы ему чем-нибудь насолили?

— Он знает, что и я, и Сергей Герасимович не слишком-то его жалуем. Поскольку давно сумели раскусить. Но дело не только в этом. Это человек, по-моему, честолюбивый, рвущийся к власти, любящий, чтобы ему оказывали различные почести и услуги. Так мне кажется… Таких обычно окружают всякие темные личности. Один из его, так сказать, клевретов затесался ко мне на участок — отпетый жулик, некий Муррук Гышшиев.

Эсен кивнул: