Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота

— Ты ведь сама этого не хочешь! Устроила скандал, обидела Надию-эдже, с Мариной обращалась, как с рабыней…

— Сынок, я старая, темная, глупая. Может, что и не так сказала. Я прощения у них попрошу.

— Нет, мама, ты уж не иди на попятную. Поезжай в аул, без тебя тут будет спокойней. Да и самой меньше переживать придется. Не увидишь моего позора. А я, ладно уж, как-нибудь этот позор перенесу. Лишь бы Марина со мной была.

— Да не желаю я никуда ехать! — вдруг рассердилась Бостан. — Виданное ли дело, сын женится, а мать в аул спроваживают!

Мухаммед и Саша зашли за грузовик, чтобы там насмеяться досыта. Даже Надежда Глебовна не могла удержаться от улыбки.

Аннам стоял на своем:

— Ты сама пожелала уехать, мама. Хватит, намучился я с тобой!

К ним вышла Марина, уже переодетая; Бостан протянула к ней руки:

— Доченька, Марал-джан, образумь ты его, одна надежда на тебя! Он грозится в аул меня увезти!

Марина посмотрела на Аннама, тот незаметно подмигнул ей.

Подойдя к Бостан, Марина обняла ее за плечи:

— Не волнуйтесь, Бостан-эдже, никуда я вас не отпущу. Аннам-джан! Не стыдно тебе — родную мать обижать? С ней поссоришься — со мной поссоришься.

Она мешала русские слова с туркменскими, но Бостан понимала ее, согласно кивала.

Аннам проговорил назидательно и строго, больше обращаясь к матери, чем к Марине:

— Вот ты, Марал-джан, встала на ее защиту. А ведь мама с тобой не слишком церемонилась. Решила покомандовать тобой, будто на дворе у нас прошлый век.

— Марал-джан, что он меня учит? Разве я сама не знаю, в каком веке живу? Ну, попутали меня проклятые пережитки. Не казнить же меня за это. — Бостан поклонилась Марине и Аннаму: — Простите меня, дети мои. — Она отвесила поклон и Надежде Глебовне: — И ты, сватья, прости, не держи на меня сердце, не равняй себя со мной — ты умная, учёная, а я и грамоты толком не знаю.

Мир между сватьями был восстановлен.

Бостан-эдже с этой минуты стала походить на нитку, натертую воском, что ни делалось потом — со всем соглашалась, все принимала безропотно.

Свадьба удалась на славу.

Долго-долго звучали над пустыней музыка, песни, веселый смех.

Глава сороковая

СЕГОДНЯ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО БУДЕТ ЗАВТРА

джап пока жила в доме у Бабалы, хотя каждый день напоминала, что было бы лучше, если бы он нашел для неё комнату. Вопрос, как говорится, оставался пока открытым.

Однажды в дом ворвался взволнованный Нуры. Позабыв даже поздороваться с Аджап, крикнул:

— Бабалы! Несчастье!

— Какое несчастье? С кем?

— Володя…

— Что с ним? Опять сорвался? Натворил что-нибудь?

— Помирает он, начальник!

— Ты что? Как помирает?

— Схватило его. Резь какая-то внутри. Он прямо побелел от боли. Мы с Галей в поликлинику его отвезли.

Бабалы повернулся к Аджап:

— Слышала? Что это может быть?

Аджап пожала плечами:

— Не знаю. На расстоянии трудно определить.

Нуры, казалось, только сейчас увидел ее:

— Ой, извините. Здравствуйте, Аджап-эдже. — Он хлопнул себя пальцами по губам: — Вай, что я говорю! Какая же вы тетушка? — И растерянно заморгал глазами: — Как же мне вас теперь называть-то? Сестренка Аджап? Или гельнедже *?

— Ты даже в такие минуты не можешь без болтовни! — раздраженно одернул его Бабалы.

— Да, да, товарищ доктор. Володя, может, последние вздохи отсчитывает! Надо спасать его.

— Пошли в поликлинику, Аджап. Посмотри, что с ним.

У Володи оказался гнойный аппендицит. Необходима была срочная операция. В поликлинике специалиста-хирурга не было. Больных обычно отправляли на операции в Мары. Но Аджап сомневалась, сможет ли Володя продержаться, даже если полетит в Мары самолетом. Он был в очень тяжелом состоянии.

Аджап, проходя практику в ашхабадских больницах, не раз и ассистировала хирургам, и сама оперировала. Коллеги говорили, что у нее легкая рука. Но она считала, что ее опыта пока недостаточно — даже для того, чтобы вырезать аппендикс.

Она сидела в маленьком своем кабинете, наморщив лоб, уставившись в одну точку перед собой. Бабалы и Нуры смотрели на нее выжидательно. Галя плакала:

— Доктор, милая, надо же что-нибудь делать!

— Я и думаю — что можно предпринять.

Бабалы твердо произнес:

— Что тут думать, Аджап? Везти его в Мары — нельзя. Обойтись без операции тоже, по твоим словам, невозможно. Значит, остается одно: оперировать.

— Оперировать придется мне…

— Я, как начальник участка, могу взять всю ответственность на себя.

— Наивно, Бабалы.

— Но ведь Володя может умереть…

— Что ты меня уговариваешь, Бабалы? Я и сама прекрасно все понимаю. Но ведь я не хирург… Есть ли у Володи здесь родственники?

Галя проговорила сквозь слезы:

— Я… я его невеста.

— Вы согласны, чтобы я оперировала? Учтите — возможен и… самый нежелательный исход. Аппендицит — гнойный.

— Я на все согласна…

Слезы ручьями лились по лицу Гали. Нуры положил руку ей на плечо:

— Не можешь сдержаться — тогда лучше уходи. Тут тебе нечего делать, побудь пока на улице.

Выпроводив Галю из кабинета, он сказал Аджап:

— Доктор, считай, что я самый близкий родственник Володи. Мы с ним — братья. Не теряй даром времени. Надо резать — режь.

— Бабалы, Нуры, — марш на улицу.

Уже в дверях Нуры сказал:

— Видал, начальник, каков характер у доктора? Ой, нелегко тебе придется…

Бабалы, больно сжав ему локоть, силой выволок Нуры из кабинета.

Во дворе они сели на скамейку. Галя, опустив голову, прохаживалась поодаль. Но небу скользили тучи; воздух был свежий и влажный.

— Я сейчас не за Володю боюсь, — сказал Нуры, стараясь отвлечь Бабалы от мрачных мыслей, — а за другого своего друга.

— За кого же это?

— Его зовут — Бабалы.

— Со мной, по-моему, ничего пока не случилось.

— Случилось, начальник. Ты в ежовых рукавицах. Теперь доктор будет отмерять, сколько слов ты можешь произнести.

— Нуры, сейчас не время шутить. Думай о Володе.

— А что о нем думать? С ним все будет в порядке. Я верю в золотые руки доктора.

— Вот видишь: золотые. А ты: ежовые рукавицы!..

— Так тебя, начальник, и надо в них держать. Да, ты мою-то жену когда доставишь?

— Скоро, скоро, Нуры, — как попаду в Ашхабад.

Нуры вскочил со скамьи, подошел к дверям, прислушался. Вернувшись к Бабалы, сказал:

— Тихо — как в могиле. Будто все немыми сделались.

— Так во время операции и положено. Я как-то видел, врачи жестами друг с другом объясняются.

К ним подошла Галя:

— Нуры, что там?

— А ничего. Доктор, видимо, уже колдует над твоим Володей.

Галя прикусила губу, глаза ее опять наполнились слезами.

Наступило тяжелое молчание.

Через некоторое время дверь распахнулась, и показалась Аджап. Три пары глаз устремились на нее.

Аджап шагнула к скамейке, сказала усталым спокойным голосом:

— Операция прошла благополучно. Больной вне опасности.

После напряженной паузы Нуры закричал «Ура!» и, схватив Галю, закружил ее вокруг себя.

— Нуры! — укоризненно проговорила Аджап. — Ты все-таки в больничном дворе, а не на свадебном тое. — И ласково обратилась к Гале: — Вытри слезы, Галя-джан. Все хорошо. Если и дальше так будет, то дня через три-четыре Володя выйдет отсюда.

— Можно, я хоть взгляну на него?

— Сейчас нельзя, ему необходим покой.

Галя все-таки отказалась пойти домой. Нуры остался с ней. Бабалы подождал, пока Аджап отдаст необходимые распоряжения, и вскоре оба они были дома.

Там их ждала телеграмма, адресованная Аджап: «Отец серьезно болен, срочно выезжай, мама». Оба чувствовали себя так, будто среди ясного дня разразилась гроза. Нужно было звонить Новченко, чтобы он выделил специальный самолет.

На свадьбе Аннама и Марины начальник строительства и начальник участка держались друг с другом вполне миролюбиво, но Бабалы не мог забыть об их недавнем столкновении и взялся за трубку скрепя сердце. Ему повезло: Новченко оказался на месте, с Бабалы разговаривал дружелюбно и сочувственно, сказал, что в Рахмете сейчас находится самолет, который должен возвратиться в Мары, но он, Новченко, передает его в полное распоряжение Бабалы. Он даже посоветовал Бабалы лететь в Ашхабад вместе с Аджап: ей ведь может понадобиться его поддержка.

И опять Бабалы подумал: а неплохой все-таки мужик Сергей Герасимович, несмотря на вздорный нрав.

Аджап, на которой лица не было, торопливо собиралась в дорогу.

Бабалы тоже принялся укладывать свой чемодан.

— А ты куда? — удивленно спросила Аджап.

— С тобой. В Ашхабад.

— У тебя, по-моему, здесь дел хватает.

— Мне не хочется отпускать тебя одну. Новченко разрешил мне лететь.