Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Слева от Ивана сидел сержант Красиков, дремал, но жилистая рука цепко держала поводок собаки. Собака — рослая овчарка по кличке Пират — сидела смирно, поглядывая умными глазами на людей в защитных плащ-палатках. Иван не выдержал, погладил ее по теплой холке. Красиков приоткрыл колючие глаза:

— Не трогай собаку. Это тебе не домашняя дворняга.

«Велика важность», — хмуро подумал Бойко, но к овчарке больше не тянулся.

Наконец вездеход продрался по просеке, съехал вниз и выскочил на ровное место. Зашуршал под шинами песок. Водитель выключил газ. Увидели домик, вышку. Навстречу уже бежал старший сменного наряда. Громко лаяли собаки.

Первый раз увидел Бойко этот пляж, и он запомнился ему навсегда. Пляжем его назвал, наверное, какой-то шутник. У Ивана это слово вызывало в памяти золотистый песок, пестрые грибки-навесы и взлетающий над бронзовыми телами легкий волейбольный мяч — один раз посчастливилось ему побывать в пионерском лагере под Евпаторией.

Здесь было пустынно, как на Луне. Сопки, отступив назад, образовали неширокую прибрежную полосу длиной в несколько километров. Под сапогами зловеще хрустел черный, как зола, вулканический песок. Длинные, словно горные хребты, океанские волны, разделенные глубокими провалами, с ревом неслись на берег и, шипя, уползали назад, оставляя хлопья пены. Ветер тут гулял вовсю, свистел по-разбойничьи, швырял в лицо песок, завывал у подножия сопок в низких чащобинах бурелома.

Что-то белело под ногами, точно кость. Он наклонился и поднял продолговатый кусок дерева, обточенный, словно на токарном станке. Полустертые буквы и цифры виднелись на белесовато-серой, остро пахнущей солью древесине. «От корабля», — догадался он. Вспомнились услышанные где-то стихи:

И кораблей обглоданные кости

Выплевывает сыто океан.

Поежился невольно. Заслонясь, посмотрел вдаль. Ни дымка, ни следа, ни травинки — только океан накатывает волну за волной на черный песок. Натянул капюшон. Сутулясь, пошел мимо вездехода, куда весело усаживался сменившийся наряд. «Отгрохали пляжик», — мелькнуло в голове, когда шел к домику поста.

Домик здесь был оборудован на совесть: стены хорошо законопачены, внутри большой стол, нары, печь. Запас плывуна в углу.

Укатил вездеход, и они остались одни. Смеркалось. Затопили печь, кинули на нары вещи. Радист разложил на столе свое хозяйство. Засветился зеленый глазочек, заурчало, защелкало. Стало как-то уютнее.

Старший наряда сержант Долгунец распорядился, подражая рассудительной манере капитана:

— Исхаков и Бойко — патруль по пляжу. Исхаков — старший. Сысоев на вышку. Включить прожектор. Остальные отдыхать.

Бойко, натягивая плащ-палатку, тихонько спросил:

— Рашид, до какого места патрулировать?

— До мыска, Ваня.

— Сколько это?

— Километров шесть. Потом обратно.

— Веселое дело. А зимой как?

— А зимой на саночках, — вмешался Долгунец. — Один садится, другой везет. Потом меняются. Ясно?

— На лыжах, Ваня, — улыбнулся Исхаков. — Зимой здесь, — он покачал сокрушенно головой, — наверное, как на полюсе.

Надели автоматы, завязали тесемки капюшонов. Вышли, и сразу в лицо ударил голубоватый прожекторный сноп, высветил пенные водяные горы до самого горизонта. Лег вдоль берега, в неживом его свете пустынно открылся дикий простор пляжа.

— Ваня, ты меня на лыжах кататься научишь?

— Не кататься, а ходить.

— Ладно, ходить.

— Научу.

Медленно пошли по мокрому песку, вдавливая скользкие ветви водорослей.

* * *

Как все относительно! Там, на заставе, казалось, что труднее быть не может. А отсюда застава представлялась обжитым домом и служба на ней — знакомым и спокойным делом.

Там хоть сверху глядишь на разъяренный океан. А здесь он рядом. В часы прилива все ближе подступают волны к домику, шипят, облизывают песок в десятке метров от порога. Ночью проснешься, прислушаешься, как воет за дощатыми стенами ветер, и кажется, что вот сейчас поднимет этот домик на курьих ножках в воздух и швырнет в пенную холодную воду.

Бойко невольно протягивал руку, тихонько нащупывал плечо спящего рядом Исхакова: здесь, дышит ровно. Легче становилось, закутывался с головой в одеяло, чтобы не слышать океанского грохота.

На вышке возле прожектора тоже было страшновато. Она скрипела под порывами ветра на все голоса, и Иван невольно хватался за перила. Внизу, отгороженный неясной белой полосой, шумел черный океан. Прожекторный луч выдирал из темноты шипящие водяные глыбы, потом утыкался в берег, такой же пустынный, как и океан. Чудились ползущие из воды черные силуэты людей. Иван всматривался до рези в глазах, узнавал валуны, чертыхался глухо. Не верилось, что где-то есть освещенные города, гудки машин, потоки людей на тротуарах. Вы-то хоть вспоминаете нас, люди?

Днем было легче. Скудный зыбкий рассвет открывал волнистую линию горизонта, серое небо, безлюдный береговой урез. Во время отлива косые цепи грязно-серых волн неохотно отступали. Обнажалась влажная полоса песка с торчащими раковинами и черными клубками водорослей, похожих на змей.

По этому плотному песку удобно было ходить. Океанские волны грохотали рядом, но не переступали запретной отливной черты.

Пляж тянулся почти на восемь километров (Бойко вымерил шагами). Его дальней границей был крутой скалистый мыс, далеко выдававшийся в море. Ширина пляжа во время прилива не превышала ста метров. Сразу за полосой песка тянулась стена низкого колючего кустарника и лесного бурелома, а за ними вперемежку шли сопки и бурые торфяные болота, зимой покрывавшиеся предательской ледяной коркой. Это было царство лесного бездорожья, где только пограничники да старожилы знали проходные тропки.

Иван уже несколько раз ходил патрулем. Два раза в паре с Гогуа, один раз с Красиковым и его Пиратом, но чаще с Исхаковым.

Они ходили по пляжу и в рассветные часы, и в сумерки, и в полдень, но ни разу не видели ни одной живой души.

Первое время Бойко казалось, что здесь что-то обязательно случится, что именно на этом таинственном и диком месте он, Иван Бойко, обнаружит и задержит нарушителя. Ему даже мысленно виделся этот нарушитель. В подводном костюме, лоснящемся, как нерпичья шкура, с круглой, как у нерпы, головой-скафандром, он вылезал из воды и полз, извиваясь, между камней, Но день проходил за днем, и все чаще к Бойко закрадывалась мысль, что никаких нарушителей не может быть на этом пустынном, страшном берегу, что его стерегут по традиции, в силу раз и навсегда заведенных законов. Он гнал эту мысль, но она вползала снова, незаметная и увертливая, как мышь.

Четыре дня провели они на пляже, но для Ивана они тянулись, как четыре месяца. А последний день перед сменой вообще чуть не стал последним…

Пурга ударила внезапно.

Бойко с Исхаковым возвращались назад от мыска и не сразу поняли, что произошло.

Мгновенно потемнело, как перед дождем. Но пошел не