Том 1. Страна счастливых - Ян Леопольдович Ларри

И пилишь ты, как валеный сапог. При чужих людях я не стану срамить, но только нужно и тебе соображать. Ты силой берешь, а сила тут не нужна… Пилить надо с легким сердцем, играючи. Забыть надо, что работаешь. А ты что делаешь? Ты ее жмешь со всей силой, будто сталь ножовкой садишь.

— Я не жму!

— Жмешь! После тебя рукоятка мокрой становится. Ты ее жмешь, оттого она и качается у тебя. То вверх, то вниз. Что получается из этого? А то, что опиловка круглой становится. Сегодня, опять же, вместо драчевой пилы ты схватил личную. А личная когда употребляется? Когда уж драчевая прошлась как следует. Корку опять же… Сколько раз я тебе говорю, снимай ты, пожалуйста, корку зубилом. Чугун же ведь это. А ты по корке — знай себе садишь. Пила же портится от этого. Меня, брат, как учили? Носом тыкали. Кровью тиски поливал. А у тебя рассеянность большая.

Отец мой разговорчив и словоохотлив. Появляясь на кухне, он на пороге заводит разговор о погоде, а через полчаса рассказывает о своей жизни.

«Господ» отец считает круглыми дураками, а каждая «барыня», в его глазах, «ищет себе мужика».

— Голая у них жизнь! — говорит отец. — Ни богу свечка ни черту кочерга. И для чего только живут люди, — никак не пойму. Жрут целыми днями да пуза наживают.

Одна барыня, для которой мы с отцом ставили теплый ватерклозет, прибегала к нам каждые пять минут. Размахивая широкими рукавами цветного халата с большими букетами, она пыталась лично руководить установкой «вазы», давая отцу советы и указания.

Барыня хотела, очевидно, показать, что ее трудно обмануть в чем-нибудь и что она-то уж ни в коем случае не допустит, чтобы ей подсунули «вазу» с плохим рисунком. Но отец понял ее иначе. Он многозначительно улыбался, крутил убийственный ус, а к вечеру напился допьяна, пел чувствительные песни и говорил матери о какой-то купчихе, которая без него жить не может и готова с радостью пойти за ним на край света.

Глава IV

Жизнь моя делает неожиданный поворот.

Как-то вечером зашел к нам подвыпивший Финогенов. Под мышкой у него расползлась груда книг, засаленных до такой степени, что казалось, будто они вот-вот начнут капать жиром.

— Видал? — поднял Финогенов книги над головой.

— Книги! — неопределенно промычал отец.

Финогенов икнул.

— Не книги, а прекрасное существование.

— Куда вам, Сергеич, такую уйму? — спрашивает мать. — Неужели прочтете все?

— Бесприменно! И не то что прочту, но все назубок вытвержу.

— Господи Иисусе, — испуганно крестится мать, — столько прочитать. С ума ведь сойти можно. Я вот девушкой была, так у нас во дворе студент был один. Так тоже. С утра до утра, бывало, читал книжки, а потом отвезли в сумасшедший дом.

— У студента мозга жидкой оказалась. И потом, книжка — книжке рознь. Некоторые возьми да брось, а которые большую пользу приносят. Мои книжки с толком подобраны. Не простые они, хозяюшка. Тут — прямой есть путь, как сделаться техником.

Отец беспокойно завозился на месте.

— Что это ты говоришь такое? Несуразицу какую плетешь. Такой чучел, да в техники вдруг?!

— Мы знаем, что знаем! — засмеялся Финогенов. — Мне это верный человек сказал.

Финогенов сел на занывший под его тяжестью стул и с размаху ударил ладонью по книгам.

— Механика тут обыкновенная. Стало быть, заучу я, что имеется в этих книгах, и подаю прошенье. Дескать, так и так — пышки в мак, имею желание экстренным держать экзамен за гимназию. Выдерживаю я экзамен. Еду в Москву. И опять прошенье. Желаю, дескать, учиться на техника. Поступаю в университет, учусь, а через четыре года — будьте любезны. А ну-ка, где, скажу, проживает чумазый слесарь Ларри? Выйдешь ты ко мне, а у меня на фуражечке молоточки. Что изволите, господин техник? А я скажу: и не господин я тебе, а Сашка Финогенов. На, скажу, друг, шампанского тебе. Выпьем давай да потолкуем, как нам с тобой техническую контору открыть. Да ты держись, скажу, просто со мной. Я, брат, чувствую, из какого званья вышел. Ты эти вежливости отложи в сторонку. О деле будем говорить. Ах, дьявол, — жмурится Финогенов, — делов бы мы с тобой закрутили. Всех бы хороших мастеровых в одну кучу сбили, да как бы двинули, друг. Эхма! Всех господ без штанов пустили бы. И порядок бы я завел. Обращенье чтобы простое, а что заработаем — на равные доли. Дом бы на Николаевской заарендовали и вывеску с золотыми буквами: «Техническая контора техника Финогенова и рабочих таких-то. Ремонт, подряды и всякая такая мура».

Бледный от зависти, отец взволнованно смотрит Финогенову в рот, слушая, как зачарованный, необыкновенные слова, но тотчас же стряхнув наваждение, говорит недоверчиво:

— Что-то у тебя все легко да гладко получается. Так-то это всякий захотел бы. Это и я, брат, не прочь.

Финогенов приходит в восторженное состояние:

— Ну? Друг? Неужто согласен вместе со мной?

— Согласен-то согласен, да выйдет ли толк. Не слышал я будто про такие чудеса.

— Выйдет, друг. Уверяю тебя — выйдет. А что не слышал — не важно. Выучимся мы с тобой, вот и будет пример.

На столе появляется водка. А через час отец верит в техническую контору крепче Финогенова. Ночью они по-братски делят между собой принесенные книги. Финогенов раскладывает их на две ровные кучки, приговаривая при этом:

— Тебе одна толстая и мне — толстая. Тебе — потоньше и мне — потоньше.

И тут же составляют программу:

— Сначала тоненькие книжки надо зазубрить, а там и за толстые примемся. Практика у нас уж будет.

Отец изъявляет желанье тут же и начать ученье.

— Ах, курья нога! — восторженно кричит он. — Открывай книжку. Давай. Начнем, друг.

— Завтра начнем! — икает Финогенов.

— Ну, завтра так завтра, — кричит отец. — Истинный друг ты мне. А это все обучим? А? Ах, курья нога.

— Сыну-то дай книжку, — мычит Финогенов, — Янку тоже выведем в люди. Сына твоего люблю я. И всех я люблю. Ей-богу.

Но тут выясняется, что я даже азбуки не знаю.

Отец удивлен:

— Ах, курья нога! Как же это я упустил из виду? Ты что ж мне не сказал? Ян? А?

Я притворяюсь спящим.

* * *

Затея Финогенова забавляла отца и друга его больше месяца. Они подолгу засиживались над книгами, стараясь понять, «что к чему», но книжная мудрость раздавила их упорство. Вскоре они вынуждены были признать себя побежденными.

— Ни хрена не выходит, — первым сдался отец, — ты одно учишь, а тут другое лезет непонятное. Нача-ала мы,