Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
Ратниковы читать книгу онлайн
Для героев книги Анатолия Василевского нет легких дорог. Они постоянно оказываются перед выбором, чаще всего нравственным, когда поступок человека подсуден лишь его собственной совести.
Эта особенность характерна для всех рассказов и повестей, и особенно для повести «Ратниковы», давшей название сборнику. Повесть эта, драматичная по содержанию, исполнена жизнеутверждения, во имя которого и преодолевают трудности жители селения Лихая Пожня.
Не сговариваясь, взглянули старухи на стенку, на портреты солдат, не пришедших с войны. Помолчали, вороша в памяти прошлое. Смахнула тайком тетка Настя слезу со щеки, а Яковлевна изгорбатилась больше обычного, и начали они вспоминать про то, как жили в войну…
4
Вот и вернулся он в свой дом, порадовал мать. Яковлевну…
Была бы эта радость долгой…
Оранжевое солнце теперь целиком стояло в крайнем окне, Ратников глядел на него не мигая и не слушал, о чем говорят Яковлевна с матерью.
Его тронули за колено, и он поднял голову. Увидел глаза старух — одни цепкие и как бы сердитые, другие настороженные и жалостливые.
— Что закручинился?
— А что ему за резон сидеть целый день со старухами.
Мать обрадовалась:
— И верно. Пойди, пойди… Погуляй. Деревенских встретишь. Невест наших.
Ратников улыбнулся невесело.
— Прибегали. Лариска с Галькой. Увидели — закраснелись.
— Э-э! — сказала Яковлевна. — Не знаешь мужиков наших, Ратниковых? Пока соберутся с делом, намолчатся. Налей-ка еще. Выпьем да и ступай.
Ратников вылил в стаканчики остаток водки — все трое подняли.
— Платон с войны пришел, — сказала Яковлевна, — помнишь?
Мать вздохнула:
— В орденах весь. В контузиях, в дырьях.
— А молчал все. Молчал поначалу.
— Разговорился после.
— Разговорился! — Яковлевна заклохтала, затряслась вся. — Разговорился! Ведь он думал, только у нас в колхозе неладно. На меня накинулся, а тут секретарь райкома, покойный Артемыч, в деревню заехал, так Платон за грудь его слапал и ну трясти, ну душу из него выколачивать.
И мать засмеялась:
— Его же самого тогда секретарем и поставили.
— Его! Его!
— Самого!
— Ах ты, господи! Самого!
— На, мол, на! Попробуй, повоюй-ка!
— С бабами!
— С бабами!
— Ах ты, господи!
Старухи смеялись дружно, смеялись до слез. Наконец мать, держа в одной руке стаканчик, другой вытирая глаза, проговорила:
— Приехал, помню, потом-то, зимой уж, — худющий, в лице ни кровинки — и бегает, бегает вот тут вот, из угла в угол. «Да сядь посиди!» Где там! И все молчком, все молчком.
— Э-э! — Яковлевна опять задумалась. — Он выговоров тогда отхватил за год больше, чем за всю войну орденов.
— Да в тот раз и сказал, помню: на войне, мол, легче было.
— А-а! — вскинулась Яковлевна. — Легче? А мы, бабы, всю войну так-то ярмо тянули. Всю войну. Всю. Ну, выпьем, да и ступай.
— За тяжести прошлые, за печали старые да за радости новые, — скороговоркой произнесла мать и выпила.
Выпил и Ратников. И Яковлевна. Кой-как закусили.
Мать стянула со стола к себе на колени амбарную книгу. Раскрыла, стала переворачивать замусоленные желтые страницы.
— Иной раз напомню Платону теперь разговор тот — смеется.
Она вынула три тонкие выцветшие фотографии.
— Вот он, Платон Алексеевич.
Ратников хорошо помнил фронтовые фотографии своего дяди и взял их из рук матери.
Ратные будни… Снятые неведомым фотографом случайные сцены бередили душу.
Вот Платон Алексеевич спит, неудобно подвернув голову в съехавшей набок каске — виден край дощатого стола, открытая банка консервов, краюха хлеба, кто-то из-за кадра подносит ко рту Платона Алексеевича алюминиевую кружку.
В землянке курят, орут, пьют и едят, но разве это может потревожить сон солдата!
А вот Платон Алексеевич сидит на пне. Сжав в руках пилотку и запрокинув голову, хохочет. Рядом стоит немец в каске, в расстегнутом кителе, босиком и в подштанниках…
А на этой фотографии — большой зал с лепным потолком, на длинном столе алюминиевые котелки, фляжки, бутылки и хрустальные бокалы, за столом веселые офицеры. Платон Алексеевич в кителе с орденами, подруга его, теперь жена, Ираида Васильевна — в гимнастерке и тоже с орденами…
Победители… Живые, здоровые, сильные… Счастье, вот счастье!..
Ратников отдал фотографии Яковлевне и отвернулся к окну.
— А ему и теперь достается, — сказала мать. — Заедет иной раз, подкатит на своей «Волге», быстрехонько вбежит в дом и свалится на диван. Так бы и сидел, так бы и не вставал, да заботы гложут — подхватится: «Ну, пора! Поехал». — «Куда? Посиди! Я вот вишенок принесу! Малинки…» Рассмеется: «Некогда. Купить надо чего?» Ну, попросишь… Рыбки соленой — не привозят к нам в лавку-то. Или стекло новое вырезать — выпало… Укатит — и след простыл. И не кажется. Ну, забыл, думаешь, — ан, нет. Прибегут Люда с Надей, притащат…
— Будет тебе про Платона! — сердито сказала Яковлевна и положила на стол фотографии. — Начальство есть начальство. Все в его власти: устал — поспи.
— Дело ждет — не поспишь! — заспорила мать. — Много ты спала в войну? А у Платона и теперь забот не меньше, вся работа у него нервная.
Яковлевна разогнулась в пояснице, и Ратников встретился с ней глазами.
— Ну, будя! Будя про Платона-то!
Глава V
1
Долго идет по большому кругу летнее солнце, много светлых часов укладывается в летний день, о многом переговорить можно, вспомнить. Тикали на кухне ходики, все ниже опуская гирю, Яковлевна и тетка Настя поглядывали на Ратникова, будто поторапливали его взглядами. Яковлевна сказала наконец:
— Ну, иди. Интересно больно — старух слушать.
— Интересно, — сказал Ратников. — Посижу.
— Просидишь. Невест не останется.
— Иди, иди, — проговорила мать. — Прогуляйся. Невесты не переводятся. Поспевают, будто ягоды, а не с кем заручиться в деревне — парней нет. Сопливые — те женишатся.
Ратников молчал, и мать не заметила, как он сжал челюсти, сказала с грустной ласковостью в голосе:
— Доживу если — внука увижу — порадую Алексеича. Тебя родила — вырастила, внука дождусь — вынянчу.
Ратников поднялся. Повернувшись, шагнул к окну, уставился на кусты сирени.
Кусты в пыли. Наверно, давно не шли дожди.
2
Когда Ратников вернулся к столу и сел, лицо у него было совсем белое.
— Сиди, — разрешила вдруг Яковлевна. — Охота — сиди.
Ратников взглянул на нее, и ему показалось, что знает она больше того, чем надо ей знать.
— А мы уж с ним ворошили сегодня старое, снимок глядели, — с виноватым видом сказала тетка Настя. Перевернула несколько страниц амбарной книги и вынула, положила на стол перед Яковлевной фотографию, на которой сняты были выстроившиеся в четыре яруса под карнизом бревенчатого дома односельчане.
Яковлевна, изгорбатясь, вгляделась, и Ратников услышал ее стон.
— Ах, ты!.. И столько годов таила!..
— У тебя же был такой. Был.
— Был. — Яковлевна поджала тонкие губы, изгорбатилась так, что опустила голову ниже спины. Затихла.
Что вспоминала? Может быть, молодость свою, а может быть, все, что было после того, как осталась без мужа, одна
