Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Агегьян подумал, что вместе с ними ему придется еще много летать, много хлебнуть горя. Штурман и бортинженер были его одногодки; второй пилот и радист моложе его, а два стрелка — еще совсем мальчишки. Думали ли они сейчас, в эту минуту о том, что и он?

Агегьян вздохнул и снова повернулся к широкому окну кабины, продолжая наблюдение.

С высоты трех-четырех километров земля сплющивается, приобретает геометрические очертания и напоминает крупномасштабную карту. Многоугольники, ромбы, трапеции, квадраты разного цвета, от темно-зеленого до блекло-желтого и серого. Сверкающие змейки рек, стекляшки озер, причудливые паутинки дорог.

Море с такой высоты кажется однообразно синим. Но для опытного глаза оно тоже как бы разделено на квадраты. Более темный цвет больших глубин, малахитовая прозелень — там, где гигантские поля водорослей, желто-оливковый цвет над отмелями. Если в море возник крошечный белый бурунчик — это значит, идет корабль. И опытный глаз точно определит его тип, национальную принадлежность и курс. От него не укроются даже парусные суда и рыбачьи лодки. Все нужно взять на заметку, все имеет значение.

Уже третий час они летали над открытым морем. Но вот впереди по курсу возникла полоса суши и минут через пятнадцать уже отчетливо стали видны желтоватые берега.

Самолет повернул на север. Извилистая линия побережья разворачивалась внизу, как кинолента.

Теперь он шел широким зигзагом то удаляясь от берега, то приближаясь к нему. Показался глубокий Бургасский залив, мелькнул прижатый к мысу Емине городок Несебыр, густо заставленный рыбачьими парусниками, появилось заросшее плавнями устье реки Камчии и открылась Варненская бухта, огражденная с севера изогнутым скалистым мысом Калиакри.

Еще четверть часа полета, и под ним внизу появляется узкий мол Констанцы. Сразу начинают яростно бить зенитки, и самолет, набирая высоту, уходит в сторону моря, ложась на обратный курс…

* * *

Огненное полукружие войны уже давно пересекло границу, подбиралось к Киеву и Одессе, в Севастополе почти ежедневно звучали сигналы воздушной тревоги, а он все летал над далеким болгарским побережьем, высматривая вражеские транспорты и аэродромы, засекая новые маяки и прожекторные установки.

Толстая прошнурованная тетрадь штурмана заполнялась новыми торопливыми строчками, го и дело щелкал затвор самолетного фотоаппарата.

Он изучил дорогу над побережьем, как собственные пальцы, летал в любую погоду, днем и ночью. Варну чаще всего видел в сумерках, когда светлым казалось море и темным — берег, и лиловые тучи висели над отрогами дальних Родопских гор, чуть позлащенные внизу уже невидимым солнцем. Он не разрешал себе любоваться, хотя расстилающаяся внизу панорама была прекрасной, как ожившая картина древней сказки.

Ночью можно спуститься ниже, замечая в таинственной темноте робкие вспышки маяка-мигалки и светящийся след идущего корабля. Иногда днем он должен был пробить облака и неожиданно оказывался ниже, чем обычно. Тогда начинали зло и часто лаять зенитки, вокруг самолета вспыхивали ватные комочки разрывов и, словно градом, стучало по плоскостям. Он поспешно уходил в облака, а на базе техники обнаруживали в фюзеляже и крыльях рваные ранки осколочных пробоин.

Обычно летный героизм измеряется числом сбитых самолетов, числом встреч с врагом в небе, удачных бомбовых ударов и штурмовок. У него была другая задача — наблюдать, оставаясь по возможности незамеченным.

Встреча в небе с вражескими истребителями его тихоходной грузной машины, площадь плоскостей которой составляла 130 квадратных метров, была явно нежелательной, точнее, смертельно опасной. Конечно, у него были пулеметы, в том числе и один крупнокалиберный. Но разве в одиночку отобьешься от вертких злобных «мессеров»? А ведь он летал всегда в одиночку.

И он умело ускользал от них, прячась в облака, набирая высоту, едва замечал вдали их тонкие осиные силуэты. Но однажды, снижаясь над побережьем и выпав из облака, увидел совсем рядом два «мессера». Словно завернул за угол и столкнулся нос к носу с давним недругом. Уходить вверх было поздно. Началась охота. Несколько минут кое-как отстреливался. Ему пробили рули и фюзеляж. Он понимал: еще одна атака, и самолет зажгут. Тогда он вдруг нырнул вниз и понесся на бреющем над самой поверхностью воды, уходя в сторону открытого моря. Машина, выкрашенная голубовато-зеленой краской, почти слилась с цветом морской воды. То ли его действительно стало плохо видно, то ли. на его счастье, попались не слишком опытные летчики, не решившиеся атаковать сверху, чтобы самим не врезаться в волны, только он ушел невредимым и на этот раз. Но потом еще долго, вспоминая этот полет, чувствовал холодный сквознячок в груди.

И все же ему казалось, что его полеты — неоправданная роскошь в дни, когда гитлеровцы топчут родную землю. Он завидовал товарищам, которые летали на бомбежку вражеских дивизий, окружавших Одессу, и своими глазами видели обугленные фашистские танки и автомашины.

Он не знал, конечно, что данные его наблюдений во время однообразных многочасовых полетов пристально изучаются в разведотделе штаба флота, просеиваются, как золотоносный песок, придирчиво сопоставляются с данными морской разведки.

Он не знал, что в августовское утро 1941 года в предрассветном сумраке вынырнула близ пустынного берега Варны подводная лодка, и люди с заплечными мешками и автоматами цепочкой вышли через люк, жадно глотая резкий соленый воздух.

Это были болгарские коммунисты-эмигранты, которые высаживались на этот дикий пляж в заросшем камышами устьи реки Камчии, чтобы отсюда начать партизанскую войну против фашистов на родной земле.

Место высадки выбрали не без помощи Агегьяна. Но узнал он об этом только через много лет.

* * *

А дела на фронтах не радовали. В октябре немцы ворвались в Крым и обложили Севастополь. Город подвергался ежедневным налетам. Запасная база гидросамолетов была потеряна. Взлетать и садиться в забитых судами бухтах, под огнем вражеской авиации стало нелегким делом.

Но тяжелая летающая лодка Агегьяна по-прежнему почти ежедневно подымалась в воздух. Ее уже несколько раз латали, использовали теперь и как бомбардировщик, и как воздушный транспорт. Из старого экипажа уцелело только два человека…

Если полистать старую летную тетрадь, то можно вспомнить немало…

…Бомбовый удар по вражескому аэродрому близ курортного городка Саки было решено нанести после того, как наша подводная лодка, случайно выплывшая на его траверсе, увидела там необычное скопление самолетов: немцы готовились к массированному налету на Севастополь.

Самолет Агегьяна шел одним из последних, за группой сухопутных бомбардировщиков. На этот раз он нес полную загрузку фугасных и зажигательных бомб. По обыкновению, шел со стороны моря и оказался над целью, когда совсем стемнело.

А над аэродромом кипел настоящий ад. Видимо, немцы, оправившись от неожиданности, пришли в ярость. Светящиеся трассы зенитных снарядов буквально изрешетили