Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

В общем, спасибо Вам за все. И от меня и от моей матери. Вы для меня теперь вроде крестного отца, хотите Вы этого или нет. Я все собираюсь приехать, посоветоваться с Вами кое о чем. Как Вы на это смотрите?

Думаю все же стать моряком. Парадокс, скажете Вы. Возможно. Но ведь клин вышибают клином, не так ли?

Если ответите, напишу более подробно.

Ваш Александр Савчук».

НЕБО ВАРНЫ

Страницы одной биографии

Оно голубое. Лучше сказать — почти всегда голубое. С высоты птичьего полета город лежит внизу россыпью разноцветных зданий, словно пестрая морская галька.

Но с такой высоты он увидел Варну лишь через много лет, уже после войны, когда летел пассажиром на вертолете. Мало кто из его попутчиков, с любопытством глядевших в иллюминаторы на панораму веселого приморского города, мог предполагать, как давно началось знакомство с Варной у их соседа.

…Этот человек живет в нашем городе. Грузный, плотный, невысокий. Лицо смуглое, черные, слегка навыкате глаза. Только волосы седые на висках. А когда-то были черными, блестящими, как вороново крыло. И сам он был стройным, жилистым, подтянутым — один из лучших гимнастов на Черноморском флоте.

Он был летчиком. Не просто летчиком — морским летчиком. А это особая каста.

Самолет у него был необычный — летающая лодка. Когда тот стоял на воде, сейчас же возникала мысль: как это он не тонет, такой грузный? Казалось, никакая сила не способна не то что оторвать его от воды — просто сдвинуть с места. Но это было обманчивое впечатление.

У этого самолета были свои достоинства. Он, такой неуклюжий и грузный с виду, мог набирать немалую по тем временам высоту — более пяти километров. В его огромном фюзеляже, как в брюхе кита, вполне умещалось полсотни человек и уйма всяких грузов. В полые крылья, где находились дюралевые баки, можно было залить несколько тонн горючего — почти на сутки непрерывного полета.

Официально самолет именовался — морской разведчик дальнего действия, называли его еще летающей лодкой.

Рядом с этой махиной даже очень высокий летчик казался карликом. А герой нашего рассказа не мог похвастаться ростом. Когда принимал машину на заводе, директор, увидя его, недовольно поморщился: «Неужели не могли подобрать кого-нибудь повнушительней?»

Вот об этом самолете и о его хозяине — летчике Шаэне Леоновиче Агегьяне я и хочу рассказать. Не все, конечно. Кое-что.

* * *

Как начинается путь в небо? У всех по-разному. Но, судя по книгам и воспоминаниям, чаще всего так: сидит мальчик (или юноша) и смотрит в небо, где кувыркается серебристый самолет. И вдруг ему мучительно хочется тоже вот так подняться в небо и тоже вести самолет и т. д. и т. п. Наверное, так действительно бывает. Но у него вышло по-другому, иначе.

Над маленьким горным городком Ахалцихом у самой турецкой границы, где он родился, самолеты не летали. Не было здесь и аэроклуба. Городок прятался в горах, дома с земляными плоскими крышами-террасами спускались вниз к реке, которая несколькими километрами ниже вливалась в мутноватую Куру. За глиняными заборами пышно цвели яблони. Летом резные тени шелковиц лежали на пыльных улицах. Зимой синеватые струйки кизячного дыма поднимались к небу.

Жил, как многие его сверстники. Учился в школе, гонял в футбол, вечером бегал смотреть в клуб «Знак Зеро», увлекался гимнастикой. Со снимка тех лет смотрит невысокий подросток с широко расставленными темными глазами и сросшимися бровями. Он картинно напружил бицепсы, выпятил грудь — «руководитель школьного кружка гимнастов».

Вот тут в клубе он и увидел однажды парня из их города в роскошной форме морского летчика. Это было все равно, что увидеть в наше время где-нибудь в фойе космонавта в высотном костюме, И судьба его решилась мгновенно и безоговорочно — только морская авиация!

Ох и намыкался он с этой своей мечтой!

1929 год. Холодный, туманный Ленинград, ошеломивший его своими гигантскими площадями, Невой с зеленоватыми мартовскими льдинами, дымным, низко висящим небом. Прием в училище только через полгода. Что делать? Спасибо, райком комсомола устроил рабочим на… шоколадную фабрику. «Сладкая» жизнь продолжалась несколько месяцев. Общежитие дали не сразу, ночевал у знакомых. С месяц жил в просторной комнате у Ляпидевского (того самого!). По вечерам здесь собирались летчики, говорили об Арктике, о дальних перелетах, белозубый высокий красавец-хозяин рассказывал веселые истории из летной жизни, а из угла, стараясь быть незаметным, слушал черноглазый, смуглый паренек, взирая сквозь клубы дыма на это скопище богов…

В летное училище его осенью не приняли — подвели знания. Но он не отступил. Через год поступил в школу младших авиаспециалистов (ШМАС), разбирал и чистил моторы, помогал заправлять машины — все-таки авиация. Но главная цель была поступить в теоретическую школу летчиков — знаменитую ленинградскую «теорку». Летом 1930 года решил, наконец, попробовать.

Робко вошел на большой училищный двор, сердце сжалось, когда увидел серые корпуса. Группа поступающих толпилась около турника, на котором кто-то неумело кувыркался. Он подошел поближе. Турник был единственным знакомым предметом в этой неизвестности. Чтобы придать себе бодрости, подтянулся, сделал мах — и пошел: «скобка», «солнце», «переворот», сложный соскок через голову. Когда уже стоял на земле, подымая расческу и рассыпанную мелочь, подскочил курсант, сказал, что зовут к начальнику училища. Не чуя ног, подбежал к высокому хмурому человеку в летной кожанке, вытянулся. Дальше все было, как во сне: «Документы сдал?» — «Нет еще, товарищ…» — «Сдавай». — «Есть!». Козырнул, повернулся, отошел, печатая шаг, а сердце ликовало. «Неужели примут?» Экзамены сдавал все еще на этой восторженной волне. И сдал. Приняли. Сбылась мечта. Он — без пяти минут летчик!

Потом была уже прямая дорога, как говорится, полет по курсу, только держи штурвал и не выпади из кабины. «Теорка» открыла путь в Ейское училище морских летчиков. Здесь учился летать на маленьких вертких амфибиях М-2, потом на одномоторном морском разведчике МРБ-2, осваивая посадку и взлет с воды. Учился истово, не жалея себя. В училище был одним из первых. Летом 1934 года паренек из Ахалциха получил свидетельство морского военного летчика.

…У каждого пилота в душе живет немного детская мечта — когда-нибудь пролететь над родными местами. Особенно если это далеко от места службы.

Жила эта мечта и в душе Агегьяна.