Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

не спешило покинуть их, нет-нет да и давало о себе знать. Когда они по тревоге стояли на постах, лица у них были мужские, жесткие и сосредоточенные, вены по-взрослому набухали на руках. Но стоило прозвучать «купальной» команде: «За борт!», как они превращались в стаю ребятишек, хохотали и дурачились, как школьники.

Он был старше их всего на семь-восемь лет, но чувствовал себя по отношению к ним пожилым, чуть ли не отцом. Он уже был шесть лет женат. Пока человек не женат, он еще не мужчина. Недаром кто-то из плавсостава пустил остроту, что у женатого год службы нужно считать за два.

Горчаков знал, что они между собой зовут его «Седой». Таким он, наверное, и казался им — с обветренным неулыбчивым лицом, с гусиными лапками у глаз и ранней сединой.

Во время ночной вахты он любил иногда тихонько спуститься в кубрик и посмотреть, как они спят. Они смеялись во сне, бормотали, чмокали, и лица у них были добрыми и детскими. Он осторожно поправлял сползшую простыню и оглядывался — не видел ли кто-нибудь случайно.

Пожалуй, Горчаков сейчас понял, почему так хочет сына. Может быть, и потому, что постоянно перед глазами у него были эти мускулистые юношеские тела, эти молодые, белозубые лица. И он, не отдавая себе в этом отчета, мысленно выбирал себе из них сына.

Они были похожи друг на друга и в то же время были все разными.

Вон, к примеру, чистит в холодке картошку Виктор Копытько, корабельный кок — курносый, губастый, с аккуратной челочкой. Сидит на ящике из-под галет, под очистки приспособил тазик — ни одна картофельная шкурка не упадет на палубу. Прилежный, улыбчивый, хозяйственный (повезет какой-нибудь девахе!). В камбузе у него все блестит. С ним никогда никаких хлопот, исполнителен, радушен.

А вот выглянул из своей рубки радист Ткаченко. Красив Боря Ткаченко! Густые черные брови изломаны, как крыло чайки, карие мерцающие глаза, густые ресницы, нос с хищной горбинкой — от таких лиц трудно оторваться. Вспыльчив, обидчив хуже девушки. Самолюбив, как дьявол. Дело свое делает уверенно-небрежно, схватывает все с полуслова, но нет в нем той требовательной усидчивости, которая необходима радисту. С ним еще придется повозиться: в трудную минуту могут подвести нервы.

Вон нацелил на берег бинокль сигнальщик Слава Лысых. С виду посмотришь — спокойное, скуластое лицо, юношеские прыщи еще держатся кое-где, бриться начал, видно, недавно. Ох, не просто было с тобой, Слава, не просто. Уже в учебном отряде заслужил славу разгильдяя — нагрубил начальству, дважды сидел на гауптвахте за самоволку. Когда формировали судовые команды, все командиры открещивались от него руками и ногами — кому охота тащить такой балласт в море? И озлобился Лысых, опустил руки и уже не вылезал из штрафников: семь бед — один ответ. Что заставило тогда Горчакова вопреки мнению кадровиков взять его в команду? Может быть, тот взгляд, который он поймал у сбычившегося, насупленного парня, — взгляд, который резанул его по сердцу своей беззащитной юношеской горечью. А может быть, вспомнил свою собственную биографию — у него ведь тоже был характер не из легких.

Он не ошибся: Лысых не подвел его ни разу. На последних учениях получил благодарность от адмирала. Правда, по-прежнему был замкнут, друзей не заводил. Ничего, Слава, оттаешь помаленьку…

В рубку вошел Доскаль. Горчаков сразу увидел торжествующий блеск в его глазах.

— Морской бог за нас, — сказал он.

Горчаков взял из его рук листок: передавали штормовое предупреждение. С юга шел шторм, часа через три-четыре его можно было ожидать здесь… Он сразу понял, что имел в виду Доскаль. Шторм был опасен для их маленького корабля не меньше, чем для прогулочного катера. Мощная волна могла перевернуть легкое суденышко, скользящее по воде на своих медных крыльях. Значит, их нудное дежурство кончится — придется возвращаться на базу. Значит, скоро он будет рядом с Людой.

— Обрадовался, — хмуро сказал он, но улыбка сама поползла сбоку.

— Какие будут указания, Сергей Николаевич? — Доскаль улыбался открыто. Все его веснушки сияли.

— Гидроакустику поднять на борт. Свернуть все потихоньку. Закрепить по-штормовому. Комендор пусть кончает возиться с пушкой. Готовиться к переходу.

— Есть, — Доскаль затопал по палубе.

Ветер свежел. Солнце по-прежнему светило ярко, но на горизонте появились быстро бегущие бледные облака.

Да, морской бог, кажется, за него, Горчакова. Дышать становилось легче. Он потер руки.

В рубку, отдуваясь, вошел Цукадзе. Рубашка на груди была расстегнута, волосатая грудь лоснилась от пота.

— Отсекатель работает, как часы, командир. Беру авторское свидетельство, — сказал внушительно. — Что, скоро домой?

— Не исключено, — сказал Горчаков.

— Давай хоть с ветерком пройдем.

— Полетим, как на крыльях.

— Подтекст понял.

— Рад, что ты такой понятливый.

«Да, уж полетим, как на крыльях. Только ветер засвистит. Домой полетим. К Люде…»

— Товарищ капитан-лейтенант, — Ткаченко почти ворвался в рубку. Цыганские глаза его блестели от возбуждения, — семнадцатый вызывает.

Семнадцатый был позывной базы. Горчаков бегом спустился по ступенькам. Неужели Трибрат?…

— Двадцатый слушает…

Глуховатый голос забубнил издалека:

— В квадрате шесть замечена резиновая лодка с пассажиром. Десять кабельтовых правее радиомаяка. Срочно идите наперехват. Как поняли?

— Все понял. Прием.

— Выполняйте.

Щелкнула мембрана. Только легкое потрескивание слышалось в аппарате. Горчаков перевел дыхание. Ему хотелось выругаться. Идти за сто миль в другой квадрат, искать булавку в стоге сена, когда шторм уже на носу. Что они там, с ума посходили? Но уже через минуту он подавил в себе досаду. Штабники были правы. Только его крылатый корабль мог совершить этот бросок, настигнуть нарушителя вблизи нейтральной полосы. К тому же они, черти, знали, что у него уже был опыт перехвата одиночной лодки. Правда, то была моторка. Да и море было тогда спокойное. Но все-таки…

Кто же этот пассажир? Унести в море не могло — двое суток стоит штилевая погода. Значит, нарушитель. Но почему выбрана тихоходная резиновая лодка? Расчет на бесшумность? Опытный разведчик или завербованный «любитель»? Скорее всего разминулся с кораблем или подводной — лодкой. Успеть бы захватить его до большого шторма. Вряд ли хозяева будут его разыскивать в такую погоду. А ему, Горчакову, придется. Придется порыскать…

Он с тоской подумал о Люде. Что ж. Так уж тебе везет, Горчаков. Морской бог, видно, передумал…

Синеватая туча шла с юго-запада, заслоняя горизонт. Ветер свежел, море было измято, вода приобрела стальной блеск.

Он пружинисто взбежал по лесенке в рубку. Доскаль и Цукадзе уставились на него, когда он отрывисто бросил:

— Боевая тревога!

4

…В сумерки юноша накачал свою резиновую лодку и спустил на воду