Белая мгла - Абдулла Мурадов

Байрам, давно уже не видевший маму сидящей, радостно воскликнул:

— Ого, мама, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! Наверно, давно следовало вызвать Дурды, чтобы поднять тебя с постели. А мы, дурни, опытных врачей зовем.

Мама улыбнулась и ласково посмотрела на меня.

— Дурды-джан — мой младшенький сынок. Увидела, что он крылья отрастил, что крепко они его держат, — от радости и легче стало.

Чтобы не обидеть Эджегыз, я не подавал виду, что ем через силу. У меня исчез аппетит. И вообще я чувствовал себя неважно, будто мамина болезнь передалась мне. О если бы это было возможно! Я бы отобрал у мамы болезнь всю без остатка: ведь мой организм моложе и сильнее, я бы легче справился с недугом.

Выпив после ужина крепкого зеленого чая, Байрам сказал, что в правлении назначено собрание. И ушел.

МЫ ТАК НЕДОЛГО ЖИВЕМ…

Промелькнуло лето, будто один день. Приближался срок моего отъезда. Я перевиделся со всеми друзьями и знакомыми. Со всеми, кроме Донди. Нагулялся вволю по нашей степи, по садам. Чем меньше времени оставалось до конца каникул, тем больше не хотелось уезжать.

Каждый день кто-нибудь приходил проведать маму. Боясь утомить больную разговорами, гости сидели недолго. Успокаивали как могли: «Не падай духом, сестра. Все люди болеют. Побольше ешь, понравишься…» Но, уходя, едва ступив за порог, качали печально головой и вздыхали: «Помоги, аллах, подняться ей на ноги». Эти слова, будто лезвие ножа, резали по самому моему сердцу.

В последние дни я как потерянный бродил по аулу. Несколько раз заходил в нашу школу, где недавно закончили ремонт и классы терпко пахли свежей краской. Наведался в клуб, увешанный теми же плакатами, что висели еще при мне, теперь пожелтевшими. Иногда сидел в одиночестве на берегу канала и бросал в прозрачную зеленоватую воду мелкие камешки, наблюдал, как стайки мелких рыбешек стремительно атакуют их, пока они не лягут на дно. Осенью, когда проходит пора поливок и никто не мутит воду кетменями, наш канал становится особенно чистым — так и манит раздеться, броситься с разбегу. Но сейчас у меня не было охоты ни нырять, ни плавать. Издали доносились громкие крики и взвизгивания ребятни, вода с шумным плеском разлеталась тысячами жемчужин, пронизанных солнцем. А моим любимым местом стала прохладная тень под пожелтевшей ивой, где я однажды ждал Донди. Но и там я не задерживался подолгу. Где бы я ни был, что бы ни делал, меня всегда тянуло домой; казалось, что маме в этот миг может что-нибудь понадобиться…

А от маминого внимания не ускользала даже малейшая перемена во мне. Она замечала, что с приближением дня отъезда я становлюсь все задумчивее, раздражаюсь из-за пустяков. И когда осталось всего четыре дня до начала занятий, она легонько вздохнула и сказала, погладив меня по голове:

— Сынок, пора тебе собираться. Как бы ты не опоздал на учебу. А приедешь в следующий раз, застанешь меня совсем здоровой.

Мама опередила меня. Я хотел просить ее, чтобы разрешила мне вовсе не ехать. Но меня беспокоило, что мама расстроится, и поэтому я молчал. И вот мама сказала свое слово.

— Мама, я поеду, когда увижу, что ты совсем выздоровела, — нерешительно возразил я.

— Если ты опоздаешь к началу занятий, я буду волноваться. От этого мне станет хуже, сынок. Поезжай спокойно. За мной Эджегыз и Байрам присмотрят.

Я не перечил маме. Лишь бы она оставалась довольной, лишь бы не причинять ей беспокойства. К тому же в последние дни мама стала чувствовать себя значительно лучше. Она уже часто вставала с постели, ходила по комнате, стояла, приоткрыв дверь, прислонясь плечом к косяку, — дышала свежим воздухом.

На следующий день я стал готовиться к отъезду. Эджегыз с утра выстирала мое белье и выгладила. Байрам сегодня не пошел на работу. Он не поднимал на меня хмурого, задумчивого взгляда. Как старший, давал мне наставления. Мама сидела на матраце, подложив за спину две большие подушки. Она внимательно наблюдала, как Эджегыз укладывала мой чемодан, и напоминала, чтобы та не забыла положить разные мелочи. Мама велела завернуть мне на дорогу жареного цыпленка, вареные яйца, помидоры, несколько домашних чуреков. Всего этого мне и за неделю было не съесть, но коли уж мама так хотела, я не противился.

Байрам и Эджегыз вызвались проводить меня до самого райцентра, до станции. Мама вышла к порогу. Горячими ладонями взяв меня за голову, прикоснулась сухими губами к моим глазам. Сказала:

— Сынок, старайся учиться хорошо. Непременно получи образование. Твой отец мечтал об этом. И я этого хочу… Жизнь полна неожиданностей, сынок. Что бы ни произошло, знай: твоя мать хотела, чтобы ты стал сильным, мудрым а, главное, научился распознавать людей, нашел себе пару, достойную тебя, и шел с ней рука об руку всю жизнь. Пора детства миновала, сынок. Теперь ты взрослый. Думай. Не забывай ни добра, ни зла, которые нам довелось испытать. На добро старайся ответить добром. А на зло не злобствуй. Только знай, что оно есть. Что зла добром не отведешь.

Она еще раз поцеловала меня и легонько оттолкнула от себя:

— Ступай с богом.

Выходя из калитки, я обернулся. Мама глядела мне вслед и, поднеся уголок платка к глазам, вытирала слезы.

Я уходил из родного аула во второй раз. На сердце тяжелым камнем лежало дурное предчувствие… Гляжу ли с тоской на дорогу, серой змеей вползающую к горбам далекого холма, или окидываю взглядом нашу рыжую степь под лазурным небом, обернусь ли к домам родного аула, дрожащим в розовом предзакатном мареве и похожим на мираж, — всюду вижу мамины большие серые глаза, желающие сказать мне так много, что не хватило бы на все и жизни. Если бы я знал, что сегодня вижу их, эти родные и близкие мне глаза, последний раз, — уехал бы я разве!..

Я вернулся в Ашхабад в тот самый день, когда начались занятия в университете. Ребята приехали намного раньше и ждали меня. Вечером, собравшись вместе, мы устроили маленький пир. Орунбай привез из дому баранью ногу. Садык не забыл о своих обязанностях и по старой привычке взялся готовить каурму. Меня отправили в магазин за вином. Когда я вернулся, из кухни уже разносился манящий запах жареного мяса.

Стол накрывал Ораз. Мы все сходились на том, что у Ораза тонкий вкус и что он украсит наше праздничное застолье как подобает. И не ошиблись. На нашем круглом столе,