Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов

жалейке, а он искусно весьма завывал, так что волки приходили к нему и лезли на землянку: страхота, шут-ти-што!

Уйдут волки – скука, и Евдоким Соломонович повоет опять. Так ночь, в страхе и вое, человечьем и волчьем, проходила короче.

А ночи все длиннее и холоднее. По утрам прозрачен и звонок воздух. Поздно дымятся избы – некуда спешить завтракать, мертвые лежат поля. Незачем вставать рано – кончились все работы, одну картошку копают.

И однажды, не бугор сверзся в реку, умер Евдоким Соломонович.

Лег спать, было еще не поздно. Ночью встал оправиться, вылез из землянки – месяц стоит над белым, осиянным пустым полем, задернутым ледяною росою. Глухо было и безлюдно, человек не помнит про человека. Далеко колотушечник, старик, спрохвала постукивает, и лес на верхах брюзжит.

Сел к чему-то Евдоким Соломонович на землю и чует, что голова его куда-то закатывается, и мочи никакой в теле нету, и душа больше не тревожит.

Вскочил Евдоким, хотел заплакать и что-нибудь сказать, но, не чуя грунта, ударился оземь так, что в животе ни к чему забурчало.

Месяц потух, на его удивленье, на его глазах. Звезды пронеслись шумной рекой, и земля продавилась под ним вниз, как дно в бучиле татарской засохшей реки; и колотушечник-старик сразу смолк на деревне, как будто и не постукивал либо на ходу заснул.

<1922, 1924>

Иван Жох*

I

Четырнадцатого декабря 1762 года Екатериною II был обнародован Сенатский указ, до раскольников относящийся.

По сему указу извещалось, что раскольники, кои без особой злобы схоронились в иных державах, могут теперь домой воротиться. Для этого в указе содержалось прельщение, что воротившиеся раскольники будут причислены к государственным экономическим крестьянам, мещанам и купцам, хотя бы они до бегства были крепостными; поверх того, раскольникам обещалась земля для поселения и освобождение от всех повинностей на шесть лет.

Чиновники, работавшие в Сенате над раскольничьим указом, хвалились, что велика милость императрицы, раз она таких охальных негодников простила; а иные чиновники, что разумом крепче и в чинах повыше, сказывали, что царица откуп большой получила от московских купцов-раскольников, – что будто бы купцы-староверы один миллион рублей в казну внесли ради помилования своей родни, а – в надбавку тому – главный староверский коновод и миллионщик Иван Фомич Ларионов особый зарок дал в Святейшем синоде, что бесовских делов и бунтов он впредь не попустит, а возвращенных из других держав раскольников возьмет на свое попечение.

А томилось за границами раскольников не менее как десять тысяч человек, но указу сразу они не поверили, а стали выжидать. Думали, что на казнь или на изгнание в Сибирь царица обольщает, чтобы изъять раскольников из инородных держав и тем прослыть просвещенной монархиней.

Однако ничего нового не выходило.

Тогда раскольники решили просочиться сквозь границу малой порцией, чтобы потом узнать – не покарает ли царица просочившихся людей.

По сему решению и по совету стародубского попа Данилы от Всех Святых на Камушках в августе месяце 1779 года на Добрянский форпост Киевской провинции, что стоял обаполо польской границы, явился человек и объявил, что желает видеть начальника поста.

По личности он выходил похожим на крестьянина или мелкого купца.

Это был мужчина лет около сорока на вид, среднего великорусского роста, с темным рябоватым лицом и могучим сухим телом. На голове у него росла темнорусая гуща волос, а в бороде извивалась седина. Особенно надобно отметить глаза – черные, с притаенной хитрецой, в которых светился отменный характер.

Ему было не более 33 или 34 лет от роду, а может и менее – при такой личине люди живут скорохватами и стареют раньше возраста.

Когда начальник форпоста майор Менщиков допустил его к себе – он сказал:

– Я желаю воспользоваться милостивым указом императрицы и выселиться в Россию.

– А что ты за человек? – спросил майор.

– Пензенский купец и раскольник Иван Прохоров.

Действительно, это был Иван Прохоров, по прозвищу Жох.

Получив на руки разрешительную выпись, Иван Жох тронулся в тогдашнюю русскую державу, идя пешеходом от одного раскольничьего скита до другого, коих в те поры на Руси было весьма изрядно.

Попав в Старовыгонскую слободу, Жох отдыхал там недели две и кормился сытно, будто собирался на большую работу.

В этой слободе жили раскольники, беглые и всякого сорта люди.

Отдохнув, Жох пошел на Иргиз и Яик, где раскольников был великий притон.

Шел он не мудря и не заботясь о пропитании – всюду находились сострадательные люди, которые жалели вороченца из чужой стороны и кормили его.

Думал он пробраться на Зауралье, – там богатые земли пустыми лежали, – чтобы основать целый раскольничий край.

А пока что хотел приглядеться и к народу прислушаться.

Народ же всюду говорил одно, что время непокойное и скорбно чересчур; у купцов тоже торг плох стал и все царство обветшало от подложного Петра-царя, сына Лефорта.

Мужики маеты еще не изжили от войн, да походов, да великих царских работ – и тоже бурчали. Лошади вывелись, деревни обезлюдели, и по полю сор пошел. А тут царица поборами душит: и за дым, и за место, и за бортный урожай, и за куру, и за всякую ухватку по хозяйству.

К тому же засуха крыла из каждых двух годов в третий. Народу и деваться некуда: то голодный мор, то кнут бурмистра.

Мужики вздыхали:

– Государя у нас истинного нету. Баба правит – полчеловека всего!

Дошло до Ивана Жоха, что в Москве раскольничий купец Ларионов – что за Рогожской заставой – весь почин против царицы держит и людей упористых ищет. Желает он будто бы вольную веру объявить, поборы с народа сложить и торговым людям оказать всякое почтение.

На хуторе Бессмертном, где заночевал Жох, у него ночью истребили все бумаги:

– Не гордись, – говорят, – антихристовыми печатями!

На том хуторе жили тоже раскольники, но бродяжьего толку, которые считали, что бог на дороге живет и что праведную землю можно нечаянно встретить. Но этой вере жители того хутора вечно бродяжили и покою ногам своим не давали.

Через две ночи, в раскольничьей слободе Ветрянке, Жох встретился с беглым гренадером Алексеем Семеновым, который сказал ему:

– А что-то ты, сударь, на покойного императора Петра Федорыча лицом малость сдаешься – издали вылитый государь!

Вечером Семенов позвал Жоха к знакомому купцу Кожевникову в гости – почаевничать и погуторить до первых петухов. В то время по глухим сторонам любили всяких приходящих, дабы новостей от них отведать.

Кожевникову Семенов, должно быть, сказал,