Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Эстери часто вспоминала родную Весилахти, ее окрестности, луга и покосы, обнесенные почерневшей от дождя косой городьбой. И тогда на душе становилось невыразимо грустно и тяжело. Если бы она могла вернуться в родную деревню, в свою избушку! Нет, здесь она никогда не привыкнет.

Правда, маленький огородик она все-таки засадила картофелем. Всего несколько грядок. Да и то землю почти всю натаскать пришлось снизу: на всем дворе — куда ни ткнешь — под лопатой звенит камень. Эстери они доставляли радость, эти маленькие грядки под двумя развесистыми корявыми соснами. Проходя мимо Эстери, трудившейся на своем огородике, Айни часто останавливалась поболтать и смотрела, как старательно Эстери пропалывает и разрыхляет картофельные грядки.

Летним вечером, придя с работы, Аукусти любит отдохнуть во дворе. Поросенок возится у его ног, стараясь отодрать кусок дерна от скалы. Пыжится, хрюкает, потом вдруг, прервав свое занятие, уставится маленькими глазенками на Аукусти. Аукусти хватает его за передние ноги и высоко поднимает в воздух. Поросенок брыкается, истошно визжит, а Сиркку прыгает вокруг отца и просит: «Папа, еще, ну еще разик!» Ей очень нравится эта забава.

Иногда Аукусти ложится на траву и, подложив руку под голову, глядит на облака. И весь мир тогда кажется далеким-далеким. Где-то там, за лесами и озерами, за многими дорогами и селениями, находится волость Весилахти и имение Лаукко с его землями и угодьями. Где-то там и хутор Вяхяторппа, где живет брат отца со своими сыновьями.

Аукусти много, слышал о хозяине Вяхяторппы. Говорят, это крепкий и настойчивый мужик. На своего брата, отца Аукусти, он совсем не похож.

К Иванову дню становится совсем тепло. В этом году лето выдалось особенно светлое, полное аромата и очарования.

Аукусти украсил двор ветками березы, так принято встречать Иванов день. Березки были и во всех других домах.

Наступил канун Иванова дня. Яли и Аукусти сидели на дворе, покуривая в ожидании ужина. Вечер они сегодня решили провести вместе. Поужинают, а потом пойдут на вершину горы, чтобы оттуда полюбоваться праздничными кострами.

Стол вынесли во двор, и скатерть парадно белела среди молодой зелени березок.

— Видишь ли, у бедняка хватает терпения сварить, а вот остудить ему уже некогда, — сказал Аукусти, заглядывая в миску.

Вдруг с дороги послышалось какое-то тарахтенье; казалось, вверх по каменистой дороге едет автомобиль. Яли и Аукусти вышли посмотреть, что там такое. Действительно, к ним на гору, объезжая камни и пни, поднимался грузовик.

— Кто же это катит с таким шиком? — удивился Аукусти.

Машина остановилась у дома. Из нее вылез Энокки. Судя по походке, он был навеселе.

— Привет! — выпалил Энокки и сразу же обратился к брату: — Дай-ка двадцать марок!

— Зачем?

— Заплатить за машину.

— Уж больно ты барином стал — на машинах разъезжаешь, — усмехнулся Аукусти и посмотрел на шофера.

— Только за горючее. Много ушло бензина, — крикнул ему шофер.

— Какие тебе деньги? — Эстери расставляла на столе посуду и, услышав, о чем идет речь, вмешалась в разговор.

— A-а, Эстери... — пролепетал Энокки, протягивая ей руку. — Ты не сердись... — И, повернувшись к брату, потребовал:

— Ну, гони две десятки... Человек ждет.

— Мы его не держим. Пусть уезжает.

— Понимаешь, этот парень — шофер из «Валио», и машина тоже... А Маркканен — мужик строгий, — заныл Энокки.

— У меня нет лишних денег, — отрезал Аукусти.

Энокки непонимающе уставился на брата.

— Вот как... — В его глазах вспыхнули злые огоньки, и он шагнул к столу. Прежде чем его успели остановить, он вцепился обеими руками в край скатерти и с силой рванул ее. Все, что было на столе, весь праздничный ужин — и хлеб, и масло, и чашки, и сахар, — все полетело на землю.

— Вот вам...

Аукусти кинулся на брата, подмял его под себя. Он рассердился не на шутку:

— Ах ты... сволочь!

Яли и Эстери бросились разнимать братьев.

Энокки весь обмяк. Сидя на земле и прислонившись к углу дома, он бессмысленно таращил глаза, потом бессильно уронил голову и махнул рукой: дескать, уходите... уходите все.

Шофер, следивший за развитием событий, решил, видимо, что ему лучше всего уехать. И машина понеслась вниз к шоссе.

Энокки так и остался сидеть на земле. Кепка валялась у его ног. Яли поднял ее и положил на перила крыльца.

Яли и Айни ушли на свою половину, оставив братьев Карпакко выяснять отношения.

Но дома не сиделось — вечер был такой красивый. Уложив сына, они тихо прикрыли дверь и поднялись на гору полюбоваться белой ночью.

Во многих местах виднелись белые столбы дыма. Это горели праздничные костры в честь Иванова дня: целый день вереницы лодок тянулись к островам Руйссало и большому Хирвисаари, что виднеется вон там, вдали.

Отсюда, с горы, вся городская окраина как на ладони.

Лачуги тянутся до самой Корппола-горы, там они карабкаются вверх по скалам, заросшим можжевельником. Там, на склоне, стоит домик, в котором Яли родился и вырос, в котором и сейчас живут его родители. Только макушка горы осталась незастроенной.

Яли всегда притягивал вид, открывавшийся с этой горы. В детстве он залезал на сосны и подолгу смотрел на город, на реку Ауру, катившую откуда-то издалека свои воды.

Перед ним лежит весь город, старый Турку. Когда-то его завоевали шведы. В знак своего могущества они воздвигали церкви и крепости и отсюда распространяли свою власть дальше, в глубь страны. Очевидцем скольких кровавых событий довелось быть Турку!

В детстве Торппала-гора представлялась Яли седым великаном. Великан прилег отдохнуть. В каменной груди своей он хранит немало печальных воспоминаний — ведь много веков он следит отсюда за жизнью города. Сколько бурь он повидал, сколько гроз!

На вершине скалы есть углубление, и в нем образовалось небольшое озерко. Оно — словно око каменного великана. Этим глазом он уставился в небо, глядит на плывущие облака, видит, как птицы улетают стаями на юг. И грустно становится тогда молчаливому великану, и просит он сосны спеть ему песню. Шумят на ветру сосны, поют. Когда наступает весна и журавли летят на север, сосны поют что-то радостное. Осенью они, вздыхая, рассказывают ему какую-нибудь печальную легенду. Им тоже невесело — студеный ветер треплет их ветви, и журавли клином улетают на