Алчность - Анита Берг

С пищей проблем не возникало — при замке был драгоценный огород, а овощи всегда можно было обменять в деревне на кроликов, рыбу и птицу. Дитер был равнодушен к кофе, но знал, что его мать очень страдает без него — она не могла употреблять пойло из желудей и кукурузы, которое пили Вилли с Марией.

Как-то, сидя за кухонным столом и ковыряясь в тарелке с картошкой и кроликом — есть в столовой было слишком холодно, — Дитер слушал, как пожилая пара толкует о вторгшихся в Германию армиях противника и о том, кто доберется до Мюнхена первым. Больше всего супруги надеялись на американцев — они часто шутили, что те принесут с собой кофе, — терпимо относились к англичанам и боялись прихода русских.

— Вам не следует говорить подобную чушь, моему отцу это не понравилось бы, — счел своим долгом упрекнуть их Дитер. — Разумеется, мы победим, наш фюрер приведет нас к победе. Германия не может проиграть войну! — Он говорил с железной уверенностью ребенка, которому отец с самой колыбели постоянно твердил о том, как важно беззаветно служить Фатерлянду, и о том, как взаимосвязаны долг и честь. Он наблюдал за своим отцом, учился у него, как себя следует вести офицеру и джентльмену, и по возможности подражал ему. Поэтому, когда слуги начали над ним смеяться, Дитер пришел в ярость. Он отбросил стул и, сопровождаемый хохотом, торжественным шагом вышел из комнаты. То, что к его убеждениям проявили так мало уважения, просто бесило его.

— Дураки! — крикнул Дитер, надевая шапку и пальто. Затем он взял рюкзак с термосом, чистыми носками, бумагой и карандашом, вывел из сарая тачку и отправился в лес — собирать дрова. С недавних пор добывание дров стало его обязанностью, ведь больше делать это было некому.

Ночью был сильный мороз, и хотя уже приближался полдень, все еще было холодно — деревья покрылись инеем, а земля словно укуталась в белоснежное одеяло. Когда мальчик с усилием толкал свою тележку, пробираясь по вспаханному полю, изо рта шел пар. Поле было вспахано, но не засеяно — как раз перед севом забрали в армию последних фермеров. Сейчас Дитер двигался вверх по склону. Для этого существовало несколько причин: во-первых, в той части леса он уже давно не был и там наверняка можно найти много дров. Во-вторых, путь туда был далеким, и мальчик надеялся, что время поможет ему умерить свою злость на слуг. В-третьих, в старом, ныне не используемом охотничьем домике у него было оборудовано укрытие. Ему хотелось проверить, все ли там в порядке, ведь зимой из-за холодов он ходил туда редко.

Мальчик любил этот домик еще и потому, что там еще ребенком любил играть его отец. Именно отец показал Дитеру это место и даже дал кое-какую мебель, чтобы он обставил одну из комнат.

Он скучал по отцу, но выразить свои чувства в словах не мог. Дитер лишь ощущал внутри тупую боль, которую, как он знал, может унять только возвращение отца. Он надеялся, что тот вернется на Рождество, но этим ожиданиям не суждено было сбыться. То же самое произошло и в Новый год, и теперь Дитер связывал свои надежды с Пасхой.

Он сразу пошел к домику: дрова можно собрать на обратном пути. Было глупо протискивать груженую тачку между деревьями — сначала туда, потом обратно. Дойдя до полянки, где стояло старое бревенчатое строение, он остановился. Своей изогнутой крышей, решетчатыми окнами и стенами из бревен домик напоминал Дитеру сказочную избушку. Над дубовой входной дверью висели покосившиеся оленьи рога. Мальчик решил, что в следующий раз он возьмет с собой молоток и гвозди и все здесь поправит. Он завел тачку за дом и аккуратно поставил ее под навес. Он всегда старался не оставлять следов своего присутствия — деревенские мальчишки могли заметить его и захватить его укрытие.

Внутри домика было сухо, но все покрылось толстым слоем пыли. Как только придет настоящая весна, он займется домиком — тем более, что ждать осталось недолго. Чтобы согреться, мальчик потер руки. Может быть, зажечь огонь? Ведь вряд ли в такую погоду деревенские мальчишки выйдут из дому! Быть может, ему даже стоит переехать сюда — подальше от всех. Слуги не раздражали бы его глупыми разговорами, а мать не изводила своим скорбным видом. Он мог бы варить картошку и кроликов — он знает, как ставить силки. Он мог бы… Дитер вскинул голову: ему показалось, что снаружи долетел шум мотора. Да, он не ошибся — подъезжал какой-то мощный автомобиль. Мальчик быстро взобрался по лестнице в маленькую спаленку и подошел к окну.

Внизу он увидел большой черный «мерседес». Подпрыгивая на лесной дороге, к домику приблизилась и остановилась еще одна машина. Дверцы распахнулись, и вскоре у Дитера сложилось впечатление, что тут полно народу: по небольшой полянке быстро сновали взад-вперед шесть офицеров, торопливо перенося к порогу содержимое багажника. Через минуту земля была уставлена деревянными ящиками и холщовыми мешками.

— Гельмут, ты уверен, что тут безопасно? — спросил один из мужчин.

— Разумеется. Если это место считал надежным граф, то оно достаточно надежно и для нас.

— Он действительно закопал все здесь? Он сам тебе это сказал?

— Да. Часть фамильного серебра и кое-какие вещи, которые дороги ему как память, — хмыкнул Гельмут.

— Что если он рассказал об этом кому-то еще?

— Об этом знал только его слуга, но его убили под Ленинградом. Он не говорил даже своим родным.

— Он рассказал тебе все это?

— Да, граф был настолько любезен. — Офицер рассмеялся и поднял голову, и Дитер ощутил, как его сердце заколотилось — он узнал этого человека. Это был тот самый офицер СС, который приказал вывести его и мать из комнаты. В тот день он в последний раз видел своего отца.

Мужчины повернулись и прошли в домик. Мальчик пригнулся и на цыпочках подошел к лестнице. Впрочем, ему можно было не проявлять такой осторожности — перенося вещи через прихожую и спуская их по лестнице в подвал, офицеры сильно шумели. Дитер присел возле лестничной стойки и напряг слух.

— Господа, граф…

Он услышал крики одобрения, смех и улыбнулся, подумав, что они решили выпить за здоровье его папы. Возможно, ему следует присоединиться к ним как представителю отца — или лучше не стоит?

В этот момент открылись двери подвала, и мужчины вышли в прихожую. Каждый из них нес в руке большую сумку. Далее они дружно сбросили с себя черную эсэсовскую форму и