Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

Вопрос с выходом Фаины Кузьминичны на пенсию больше не поднимался; она воспрянула духом и словно бы помолодела, с удвоенным рвением приступив к реализации новшеств, направленных на предоставление населению более качественной медпомощи.

Ну и наконец, методичка по ликбезу, прошедшая профессиональную корректуру, неделю назад ушла в печать тиражом триста экземпляров, хотя мы с Фаиной Кузьминичной рассчитывали на более скромную цифру. Методичкой заинтересовались в областном здравотделе, поэтому планировалось распространить ее не только в Богучанском районе, но и в соседних.

Но была в бочке меда и ложка дегтя. Формирование агитбригады откладывалось на неопределенный срок. Причин было несколько: обильные снегопады, затруднявшие передвижение по району, ожидание более ранней, чем обычно, эпидемии гриппа, загруженность врачей, зачастую работавших в две смены, да и методичка – основной рабочий инструмент агитбригады – должна была выйти из печати не раньше середины декабря, поскольку единственная на весь район типография была перегружена заказами. Фаина Кузьминична с самого начала предупреждала, что в этом году затея с ликбезом вряд ли осуществится. Утешало то, что Головко не отказал нам совсем, а перенес вопрос на весну.

С другой стороны, как правильно заметила Фаина Кузьминична, мне было грех жаловаться. По ее выражению, я «ходила в героях», хотя героиней себя не считала. Я просто оказалась в нужное время в нужном месте и смогла быть убедительной в разговоре с начальником здравотдела. Однако среди коллег нашлись такие, кто за глаза называл меня высоко метившей карьеристкой. Нина советовала не обращать внимания на завистников, которые сами были не прочь оказаться на моем месте, но я не могла спокойно к этому относиться. Больше всего меня огорчал упорно циркулирующий слух, что я якобы мечу на место главврача. Кто-то однажды пустил этот слух, и его подхватили. Непонятно, откуда он вообще мог возникнуть, ведь у меня совершенно не было административного опыта. Я боялась, что рано или поздно информация достигнет – если уже не достигла – ушей Фаины Кузьминичны.

Чай был выпит, беседа себя исчерпала, но я не спешила возвращаться в общежитие. При одной мысли о том, что мне предстоит, я ощущала панику. Я понимала, что засиделась, но успокаивала себя тем, что завтра суббота, поэтому Фаине Кузьминичне не надо рано вставать. В ее уютной, хорошо обставленной гостиной мне нравилось гораздо больше, чем в своей комнате. Хотя я, как могла, украсила ее, она постоянно напоминала о моей неустроенной жизни, являясь свидетельством разрушенных надежд и неосуществленных планов. В профессиональном плане всё вроде бы наладилось, но в личной жизни перемен не намечалось. Все мужчины, которых я знала, никаких чувств, кроме раздражения, у меня не вызывали (за исключением Вахидова, но у нас были исключительно дружеские отношения).

Самое неприятное, что после двухмесячного перерыва вновь активизировался Дедов. Он вызвал меня в райком очередным письмом, под предлогом того, чтобы предложить досрочное вступление в партию. Якобы на него давили из райкома, требуя новых членов из числа комсомольцев, достигших двадцати восьми лет (в этом возрасте комсомолец, согласно уставу ВЛКСМ, автоматически снимался с учета). Я напомнила Дедову, что двадцать восемь мне исполнится только в апреле, и спешить некуда. Тогда он перевел разговор на тему, которой я заранее страшилась: признался, что я по-прежнему ему нравлюсь, и спросил, не могу ли я поужинать с ним в ресторане «Ангара» в Богучанах.

Я ответила уклончиво, сославшись на большую загрузку. Дедов подтвердил, что знает о моем активном участии в жизни стационара, но выразил надежду, что я все же смогу освободить для него один вечер.

Этот разговор состоялся второго ноября, а четвертого я заболела, что избавило меня от ужина с Дедовым. Но я понимала, что, как только поправлюсь, секретарь райкома вновь напомнит о себе. Я не знала, как избавиться от его настойчивого внимания, разве что попросить о содействии Фаину Кузьминичну, но она вряд ли согласилась бы вмешаться в столь щекотливую ситуацию.

Когда напольные часы пробили десять, я стала прощаться. Главврач меня не удерживала. Я видела, что она устала. Напряженная рабочая неделя давалась ей нелегко, и по пятницам она обычно чувствовала себя выжатой как лимон, а тут еще болезнь Глафиры Петровны добавила переживаний. У меня мелькнула мысль, что, возможно, я напрасно уговорила Головко оставить Фаину Кузьминичну на ее посту до тех пор, пока она сама не попросит освободить ее от занимаемой должности.

Проходя мимо конторки Клавдии Прокопьевны, которая, как обычно, проводила одинокий вечер в своей комнате, я замедлила шаг, надеясь, что сейчас зазвонит телефон и меня вызовут на неотложный случай. Но телефон молчал, и я стала медленно подниматься по лестнице, расстегивая пальто и разматывая шерстяной шарф.

Запершись на ключ, я достала из сумочки конверт, который получила в почтовом окошке «до востребования» перед тем, как идти к Фаине Кузьминичне.

На конверте с изображением Адмиралтейства чернел штемпель Ленинграда. Адрес отправителя, написанный неразборчивым почерком, был мне прекрасно известен.

В конверте лежало письмо: отпечатанный на машинке лист бумаги формата А4, разрезанный пополам, потому что письмо было коротким.

Под текстом был выведен неровный чернильный крестик.

Подпись моего отца.

Здравствуй, Зоя!

Ты не представляешь, как обрадовало меня твое письмо. Я уже не надеялся получить от тебя весточку, ведь ты уехала так внезапно, даже не попрощалась.

Как тебе живется в таежной глуши? Ты пишешь, что всё хорошо, но мне кажется, это не совсем так, ведь ты не привыкла к суровым условиям, а под Красноярском уже настоящая зима, а живешь ты или в бараке, или, в лучшем случае, в общежитии. Надеюсь, с работой благополучно, впрочем, иначе и быть не может, ведь ты – отличный врач.

Ты спрашиваешь, как поживают Ирина Сергеевна и Света. У них все хорошо. Ирина устроилась в школу, в которой ты училась и в которую теперь ходит Света. Она занимается бальными танцами во Дворце пионеров и пишет стихи, которые недавно были опубликованы в журнале «Костёр». У меня тоже нормально, и с работой, и со здоровьем.

Вот вроде бы и все новости. Пиши почаще. Буду рад получить от тебя новое письмо!

Целую, +

Я опустила письмо на колени и машинально расправила измятый лист. Даже сейчас, имея столь реальное подтверждение своего поступка, я не верила, что и в самом деле на это решилась: нарушила обет молчания и написала отцу.

Я сделала это четыре недели назад, а ответ, судя по штемпелю отделения почтовой связи Карабулы, пришел в