Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

— О, да здесь мыло есть! Вот удача! Жене как раз нужно мыло. И свечи есть, и спички. Даже пасхоу!

— И сахар! Уж не помню, когда я сладкое ел. Надо и для детей прихватить. Вот и масло. У нас оно как раз кончилось.

Карены перевернули все вверх дном. Напились, наелись и еще с собой немало унесли. Вот только риса не нашли нигде, хотя обшарили все углы.

Пусть грабят, только бы их самих не нашли, не то убьют.

Наконец раздался спасительный звук гонга, возвестивший о том, что карены покинули деревню.

Пхоу Кха с женой и детьми вернулся в дом.

— О, боже! Да здесь ничего не осталось! — Нгвей Тин не могла сдержать слез. Дом походил на кладбище после налета грифов.

— Не горюй! — утешал Пхоу Кха жену. — Главное, что мы живы. Чо Нюна, пожарника, убили! Он вместе с отрядом самообороны сражался с каренами, но силы оказались неравными, и пришлось отступить. Но у повстанцев большие потери. Чо Нюна схватили и пытали, требуя, чтобы он указал, где находится отступивший отряд. А потом убили. Что же горевать о вещах!

— Нам лучше отсюда уйти. Карены могут вернуться в любую минуту. Не дай бог узнают, что мы бирманцы, да к тому же еще прятались.

В то время еще существовала колониальная традиция разжигания национальной вражды в стране, и карены воспринимали бирманцев как колючку в глазу.

— Ты права, надо уходить, — согласился с женой Пхоу Кха.

— Хорошо бы детей покормить, они есть хотят.

Они заглянули на кухню, но и там все было перевернуто: посуда и мебель разбиты и сломаны.

— И здесь ничего нет. Только глиняный горшок уцелел. Сварю, пожалуй, в нем рис.

— А я пойду посмотрю, может, немного осталось масла! — Топча валявшиеся на полу черепки от битой посуды, Пхоу Кха пошел искать масло. — Есть чуть-чуть, на донышке, и ложка нашлась, — сказал он обрадованно.

В уцелевшие тарелки он положил рис детям, а себе было не во что.

— Нгвей, может, еще есть тарелка? — спросил он.

— Нет ни одной. Положи на поднос. Главное, чтобы еда попала в желудок.

В один миг их жизнь круто изменилась. Усердно работая и на всем экономя, они скопили немного денег и открыли лавку. Все шло хорошо. И вдруг на них словно обрушились все пять напастей[31].

— Нгвей Тин, поешь и ты. Тут еще остался рис.

Сидя за столом, они с особой остротой чувствовали, как нужны друг другу в это тревожное время.

— Эй, нет ли у вас «пайо»? — Снаружи послышался топот сапог, и в дом вошел один из повстанцев. Пхоу Кха только ушел спрятаться в ручье.

— Вы хотите сказать «тайо», скрипка? Нет, скрипки у нас нет, есть мандолина. Возьмите, если нужна. Присаживайтесь, угощайтесь. — От волнения и страха Нгвей Тин беспрерывно говорила. Повстанец посмотрел на испуганную женщину, на жалкую трапезу, сказал: «Ешьте, ешьте» — и ушел.

Вернулся Пхоу Кха и стал укорять жену:

— Ну и глупа же ты! «Берите мандолину». Да разве ты не знаешь, что по-каренски «пайо» значит — бирманец? Слышишь, он расспрашивает соседей? Пожалуй, не буду есть дома, возьму рис с собой. Если тебя опять спросят про «пайо», не предлагай мандолину, не то карен обозлится и всех убьет.

Пхоу Кха снова спрятался в ручье. Но не будешь же вечно сидеть по горло в воде, умрешь — пусть не от пули повстанцев, так от простуды. Надо бежать из деревни. Но куда?

— Нгвей Тин, ведь неизвестно, сколько времени здесь будут стоять повстанцы. А ведь я когда-то был в отряде пожарников. Если они узнают об этом, несдобровать мне.

Всех, кто состоял в отряде самообороны или в пожарной команде, повстанцы убивали. И люди бежали из деревни. Наиболее безопасным местом был Рангун. Туда и решили податься муж с женой.

— Эй, открывай! Проверим, кто тут есть!

До Нгвей Тин замерла от страха.

— Пхоу Кха, прячься скорее! — Она подталкивала мужа к выходу.

— Никуда я больше не пойду. Будь что будет. У меня есть кинжал — буду сражаться!

— О, боже, и не думай об этом! Детей погубишь. Ты один, а их много. Прячься скорее!

Пхоу Кха снова спрятался, а Нгвей Тин отворила дверь.

— Входите, никого у нас нет. Ищите, если вам хочется.

Нгвей Тин подняла лампу. При ее свете дом, где все было перевернуто, производил удручающее впечатление. Но повстанцы не стали искать, их внимание привлекли сережки До Нгвей Тин. Они забрали их и ушли.

На рассвете, взяв оставшиеся сто джа и кое-какие вещи, До Нгвей Тин с мужем двинулись в путь. В Рангуне у них не было ни родных, ни знакомых. Приют они нашли в монастыре.

— Не отчаивайся, — успокаивала жена Пхоу Кха. — Все образуется. Главное, что мы живы.

Они отдали сыновей в монастырскую школу. Нгвей Тин торговала фруктами, а Пхоу Кха стал работать кондуктором автобуса. Жизнь постепенно налаживалась, но проблем было много…

А тут еще случилось несчастье. Однажды, стоя на подножке автобуса, Пхоу Кха задумался. Водитель в это время резко затормозил, и Пхоу Кха упал прямо на мостовую. Сломал руку, долго лечился в больнице и дома. Они еле сводили концы с концами, живя на заработок Нгвей Тин. Разрешения властей на торговлю у нее не было, как и у большинства мелких торговцев, поскольку муниципальные сборы, налоги да еще расходы на взятки чиновникам были непомерно велики. И вот однажды по рынку пронеслось:

— Облава, облава!

Торговцы и торговки подхватили свои подносы, лотки и ящики и бросились врассыпную. Нгвей Тин не знала, что значит облава, кроме того, она никак не могла поднять корзину, полную винограда.

— Молодой человек, — обратилась она к парню, который направлялся к ней, — помогите поднять корзину. Говорят, началась облава, я не знаю, что это такое, но все бегут, значит, и мне надо бежать.

— Ха! Ха! Ха! — рассмеялся парень. — Посмотри на мою шапку. Такие носят представители муниципалитета. Как увидишь такую шапку — беги со всех ног!

— О, боже, боже! Прошу вас — отпустите меня! О, я несчастная, пропала моя головушка!

— Ладно, иди! Но чтоб больше я тебя здесь не видел!

Он поднял корзину Нгвей Тин и помог ей выбраться из толпы. Та еще не оправилась от испуга — ей хотелось и плакать и смеяться.

Наконец Пхоу Кха выздоровел. Работу кондуктора он потерял и теперь помогал жене торговать. Они оптом закупали мандарины, сразу по нескольку корзин, а продавали их в розницу. Каждая корзина приносила доход в один-два джа. Оптовые торговцы охотно отпускали им