Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

— Да, вот так история!

Жители деревни закопали тело, а дерево срубили.

Перевод К. Шаньгина.

ТОУ ТОУ

Тоу Тоу (псевдоним) — писательница молодого поколения, с детства увлечена литературой. Автор трех десятков рассказов, нескольких романов. Печатается в основном в журнале «Санда».

СТАРАЙСЯ СТАТЬ ЛУЧШЕ

Бирманское народное поверье гласит: «Кто позаботится о воде для людей, тому его добрый поступок за три зачтется». Потому-то До Нгвей Тин не пожалела денег и из своих скромных сбережений построила колодец для общего пользования. К колодцу приходили измученные зноем утолить жажду, желающие освежиться прохладной водой или постирать. Видя, скольких людей она облагодетельствовала, До Нгвей Тин про себя радовалась.

— Берите, берите воду, — говорила она каждому, кто появлялся у колодца, — вам — польза, а мне — радость! Пусть вам будет всегда хорошо!

И людям в самом деле было хорошо. Но вскоре выяснилось, что чрезмерная доброта несет с собой не одну только радость. У колодца часто можно было услышать такие разговоры:

— Эй, подруга! Знаешь, соседка моя совсем обнаглела. Ее мужу прибавили зарплату, так она с утра до вечера бегает по магазинам. Купила в кредит три отреза и три раза в день меняет наряды.

— Это еще ничего. Вот у моей соседки вечно все пригорает, а если у других подгорит, она скандалит. А я взяла однажды обмазала перцем рыбу, поставила в духовку да еще специй положила, а сама ушла. Представляешь, какой пошел дух! Этот урок ей дорого стоил. Ребенок у нее чуть не задохнулся, пришлось в больницу везти.

Мужчины обсуждали свои проблемы:

— А ну, приятель, давай посчитаем, у кого баб больше? Эх, и любят же они меня! Так и льнут! Написал тринадцать писем, все по разным адресам. Восемь уже ответили. Хочешь, покажу? Обхохочешься!

— А зачем письма писать, время тратить? Я делаю проще: подхожу, беру за руку и так ласково, тихонечко говорю: «Я люблю тебя». Скажешь так два-три раза — и она твоя. У меня таких целых полдюжины набралось.

— О, боже, боже, — вздыхала До Нгвей Тин, размышляя о современных нравах. Все чаще ей приходила в голову мысль закрыть колодец, чтобы не слушать этих ужасных разговоров. Но ведь должен же кто-то творить добро.

— Зато каждый день мне засчитывается добрый поступок, — утешала она себя. — А они пусть говорят что хотят, заткну уши — и все.

Постепенно До Нгвей Тин привыкла к этой неблагочестивой болтовне и перестала обращать на нее внимание. Но как-то один разговор ее заинтересовал, и она стала прислушиваться.

— Сейчас везде одна деревенщина. Ну и хитрецы! В Рангун пробрались, чиновниками заделались, нос кверху задрали. А нам и деваться некуда. Вот я коренной рангунец. Иголку могу в Рангуне найти. Пусть у нас нет степеней, зато мы можем говорить по-английски. А они, деревенские олухи, после монастырской школы[30] только и могут, что похваляться тканями с озера Инлей да умением драться на кулаках. Что ни говори, а деревенского от городского всегда отличишь.

Голос говорившего показался До Нгвей Тин знакомым. Его слова задели женщину за живое. Она сама родилась и выросла в деревне, но потом обстоятельства сложились так, что ей пришлось уехать в Рангун. Трое ее сыновей окончили монастырскую школу, затем получили специальное образование и сейчас занимали хорошие посты в государственных учреждениях. В человеке, с таким пренебрежением отзывавшемся о деревенских жителях, явно говорила зависть.

«Эй, горе-горожанин? По-твоему, деревенские — не люди? Да ты просто завидуешь им. Постарайся сам чего-то добиться». — Эти слова едва не сорвались с языка Да Нгвей Тин, но, взглянув на говорившего, она не решилась их произнести.

Этого человека она часто видела у колодца и кое-что о нем знала. Он был, пожалуй, ровесником ее среднего сына, жил вдвоем с матерью в маленьком домике напротив. Участок, на котором стоял дом, им не принадлежал, и его владелец требовал либо перенести дом, либо уплатить за землю пять тысяч джа, которых у них, конечно же, не было. Сейчас рангунец остался у колодца один, его собеседник ушел и продолжал стирать белье, совсем ветхое. Мать этого человека До Нгвей Тин не раз видела у колодца. Ей было за пятьдесят, но она все еще оставалась красивой и статной. Сейчас она служила гувернанткой. Отца До Нгвей Тин никогда не видела. Все в округе знали, что бабка рангунца была замужем за англичанином, что он хорошо зарабатывал и содержал не только детей, но и внуков, которые сохранили западные взгляды, манеры и настроения. Рангунец был дважды женат, но обе жены ушли от него, и долгое время он жил на заработки матери.

«Мой сын в таком же возрасте, но пока и не думает жениться, — думала До Нгвей Тин, — ведь ему надо заботиться о матери. Нет, с моим сыном его не сравнить, пустой человек! А я еще хотела с ним спорить, что-то ему доказывать. Ладно, пусть болтает что хочет».

В ту холодную ночь многие жители деревни Инма проснулись задолго до рассвета. Их разбудили винтовочные выстрелы, пулеметные очереди и пронзительные крики — на деревню напал отряд каренских националистических повстанцев.

Шел 1948 год. Молодое бирманское государство, только что завоевавшее независимость, переживало период внутренних междоусобиц. То тут, то там вспыхивали восстания правых и левых националистов, и для борьбы с ними были организованы отряды самообороны.

Нападение на деревню Инма было столь неожиданным, что деревенской охране и пожарникам пришлось отступить. Деревню заняли каренские сепаратисты.

— Эй, поднимайтесь все! Выходите на улицу, не бойтесь!

Этот крик услышали Пхоу Кха и До Нгвей Тин сквозь закрытые окна.

— Ваш староста ранен! Вы окружены! Сдавайтесь!

Охваченные паникой, люди спасались кто как мог.

— Нгвей Тин! — сказал Пхоу Кха. — Бери детей и беги!

— И ты с нами, Пхоу Кха, а вещи оставим. Бог с ними, — ответила До Нгвей Тин.

Они с грустью смотрели на свою лавку, когда снаружи донесся крик:

— Эй, открывай! Не то все спалим!

Вместе с детьми они через заднюю дверь спустились к ручью, который протекал сразу за домом и образовывал тихую заводь, окруженную кустами. Под ними-то и укрылась семья До Нгвей Тин, стоя прямо в воде.

Карены грабили дома, требовали золото, серебро, ценные вещи. Кто не мог откупиться, тех избивали, а то и пристреливали. Бандиты выломали дверь в лавке До