Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Он весь изменился в лице.
– О, Боже мой! – вскрикнул он, прерывая ее. – Я увлекся сейчас общими рассуждениями, a это из головы вон!.. Верно это, княжна, совершенно верно?
– Несомненно, к несчастью, – сказала она, – я это слышала у нас сегодня за завтраком… Против этого надо принять меры, Сергей Михайлович! – добавила она через миг.
– Какие меры! Это, видимо, поворот… уступка всему этому плачу и стону плантаторской клики… Вчера еще, после получения государем предсмертной записки покойного и августейших слов по этому поводу, можно было надеяться… но видно с тех пор успели переделать…
– В Михайловском дворце об этом еще не известно, я знаю… Надо скорей известить, – заговорила опять княжна, – там могут еще, может быть, предотвратить удар… написать, объяснить…
– Я сейчас туда съезжу, передам, – молвил в раздумье Гундуров, – но едва ли это поможет. Если, как говорите вы, рещение принято, это не сделано же наобум! Очевидно, что произошло что-то, изменение намерений…
– Знаете что, – воскликнула она неожиданно, – Вилин может отказаться!
– Почему вы думаете?
– Он должен это сделать, если он хоть сколько-нибудь себя уважает! – пылко объяснила она. – Иначе он будет или изменником воле Государя, или изменником своей партии и своим убеждениям…
– Примет и – сведет дело на нет! – желчно засмеялся на это Гундуров.
Глаза девушки мгновенно потемнели, ноздри дрогнули с выражением какой-то совершенно мужской решительности:
– Он этого не посмеет сделать… ему не позволят… Он должен отказаться, – упорно повторила она, – если он этого сам не поймет, ему это нужно доказать!..
Гундуров устойчиво поглядел на нее, взял шапку свою со стула и поднялся.
– Это разъяснится на днях. Если в самом деле возобладала реакция, мы, люди земли, не станем, конечно, ожидать, чтобы нас погнали: мы уйдем сами по первому ее признаку.
Он сдерживался, но княжна видела, как от обымавшего его раздражения судорожно моргали его глаза и нервное дерганье поводило ему щеку.
– Он откажется – я вам отвечаю! – воскликнула она, сама вся бледная, протягивая руку молодому человеку.
Он чуть-чуть усмехнулся, пожал ее и вышел.
Княжна, оставшись одна, встала, медленными шагами подошла к окну и, приткнувшись лбом к холодному стеклу, устремила глаза на улицу. По широкой площади с глухим гулом сновали экипажи, стремительно скользили офицерские санки, развевались султаны на касках проходившего караула…
Но зеленые зрачки ее ничего не видели, словно та же темь стояла пред нею, как и в глубине ее тоскующей и возмущенной души…
– Кира Никитишна… ваше сиятельство, – пробудил ее чей-то голос из задумчивости… Она оторвала глаза от окна.
На пороге полуотворенной двери в ее кабинет стояла знакомая читателю синеокая Анфиса и кивала ей, как бы таинственно маня ее к себе.
– Что вам надобно? – несколько резко спросила она, не двигаясь с места.
Анфиса окинула гостиную осторожным взглядом, приперла за собою дверь и бесшумно подошла к ней.
– Тут у меня в комнате сидит… – она замялась и поглядела «на свою барышню» не то робко, не то пытливо, – просится к вам…
– Кто? – прервала ее Кира, сдвигая брови.
– Да… Иринарх Степаныч… господин Овцын…
– Что ему нужно? – гневно воскликнула княжна. – И что это за манера… пробираться вором каким-то! Как он попал?
– Да черным ходом поднялись, из кухонь стало-быть… Колидором ко мне и прошел… Я их пущать даже спервоначала не хотела, – мало что ли у нас брехни-то, не весть еще что наплетут, люди-то здесь, сами знаете, какие!..
– И хорошо сделали!.. А еще лучше, когда попросите его теперь уйти; я его не желаю видеть.
На лице Анфисы изобразилось видимое одобрение этим словам. Она качнула головой, повернулась идти и – остановилась, вспомнив:
– Они принесли с собою ларец какой-то. Говорят, беспременно вам передать надо, a что сами завтра и совсем уезжают, из Петербурха тоись…
– Что за вздор такой… передать… и от кого? – спрашивала, продолжая хмуриться, княжна.
– Не знаю-с, a только говорят, что беспременно нужно… и всего, говорят, «на десять минут разговору прошу».
Девушка помолчала, очевидно колеблясь…
– Во всяком случае, – сказала она наконец, пожимая плечами, – я ему никак не позволю пройти черным ходом и чрез мою спальню… Если ему так необходимо меня видеть, скажите ему, что может войти как все, чрез переднюю…
– Слушаю-с… Пустой господин по всему! – промолвила сквозь зубы Анфиса, выходя из гостиной.
Чрез несколько минут придворный лакей княжны, мелькнув в отверстии полураскрытой им двери передней абрисом своего красного жилета и галунов с орлами, – он не почел нужным войти в комнату всею своею достойною особой для того мизерного имени, о каком приходилось ему теперь докладывать, – произнес ленивым, будто со сна, голосом:
– Господин Овцын!..
«Господин Овцын» был в статском, опрятном платье и даже в перчатках: он видимо постарался явиться сюда в наивозможно приличном виде. Длинные, запущенные за уши волосы и широкая мягкая шляпа sombrero, как называли их во время оно, которую волочил он, низко опустив руку, могли лишь разве служить признаками принадлежности его к той особой породе человеческих существ, которая тогда торжественно и победно со всех столбцов петербургской печати кликала себя громкою кличкой «новых людей» и «солью земли русской».
Вошел, впрочем, «новый человек», как можно было заметить, гораздо более храбрясь наружно, чем самоуверенно внутренно. Глаза его бегали по сторонам с каким-то напускно-рассеянным видом, a в сущности избегая прямо и зорко направленного на него из глубины комнаты взгляда молодой хозяйки.
Она все так же стояла у окна, опершись спиной об угол его амбразуры, «стояла, чтобы не быть принужденною пригласить его сесть», – он это тотчас же понял…
Губы его повело судорогой… Он осилил себя и, подойдя к девушке, поклонился коротким, но вежливым по намерению поклоном.
– Здравствуйте, Кира Никитишна, – чуть-чуть дрогнувшим голосом проговорил он.
Она наклонила голову в ответ и продолжала молча-вопросительно глядеть на него.
– Здоровы?.. Нечего и спрашивать, – перебил он себя тут же, – все по-прежнему… Ну и прекрасно, значит!..
– Вы говорили моей горничной, – сухо заговорила она в свою очередь, – вам что-то необходимо передать мне?..
Он не отвечал на этот вопрос; прищурившись, он поводил взглядом кругом себя, как бы разглядывая любопытно окружающие предметы, и перекидывал машинально свой sombrero из одной руки в другую.
– Давно-с не бывал я в ваших палатах, –
