Черное сердце - Сильвия Аваллоне

моей же задачей было вести машину. Мне отводилась второстепенная роль соучастника, я помогал осуществить план, который мы долго составляли и продумывали до мельчайших деталей. И все же я волновался.

На подъезде к Болонье я снова посмотрел на Эмилию: она повернулась на бок, рот приоткрыт, лицо безмятежно, как у того, кто уже принял решение. И я не стал будить ее, а поехал дальше через воспоминания к тем местам ее прошлого, которых никогда не видел.

Ровно в 5:15 утра, как и было запланировано, когда на востоке разливался бледный свет, я припарковал машину под приморскими соснами неподалеку от бокового входа. Вот теперь пора было ее будить.

– Эмилия, приехали.

На монументальном кладбище – безмолвие и покой, и в этом оно похоже на Сассайю, Донато, на все наши долины. Остров тишины за чертой города, ограниченный каналом, нефтехимическим заводом и полями. Конечно, ранним утром кладбище было еще закрыто, но мы специально приехали в это время. Эмилия натянула на голову капюшон толстовки и распахнула дверцу машины.

– Я помогу тебе перелезть, – сказал я.

– Нет, ты передашь мне цветы и вернешься в машину, как мы договаривались.

Цветы неплохо перенесли дорогу. Гладиолусы, ромашки, георгины – самые красивые из тех, что мы с Базилио посадили, собранные в два букета.

Мы вышли из машины и пошли по утрамбованной земле. Церковь и цветочный ларек были еще закрыты, других машин поблизости не наблюдалось. У боковых ворот кладбища я не удержался и посмотрел на камеры: они, вероятно, работали. Но мы учли и это.

– Даже если они меня узнают, – ответила Эмилия на мои возражения, – я же не вандал какой. Я просто хочу положить цветы и при этом никого не встретить.

Кладбище открывалось в 6:30. На городском сайте мы даже нашли расписание мероприятий на этот день: в 9:30 начиналась поминальная месса, и, как обычно, на 21:00 намечалось шествие.

– Что они мне сделают? Напишут еще одну статью? Что ж, – Эмилия улыбнулась, – она будет, несомненно, лучше, чем прежние.

Я смотрел, как она забирается на ограду и спрыгивает на землю по другую сторону. Я просунул ей букеты меж прутьями. Утренний воздух бодрил, свет мягко ложился на могилы, не тревожа тишину. Только у меня громко билось сердце.

– Поосторожнее там.

Я волновался за Эмилию.

Она взяла цветы и кивнула.

Прежде чем вернуться к машине, в которой я, по нашему плану, должен был сидеть на стреме, я долго смотрел ей вслед. Она шла по большому кладбищу, между могил, вдоль белых стен с погребальными нишами, к портикам главного входа, где захоронены выдающиеся личности.

Эмилия знала направление. Кроссовки хрустели по гравию. Ее шаги в тишине были единственным звуком, единственным во всей Равенне.

Первым делом она пошла к маме.

Подвинула железную стремянку к нужному ряду. Мама покоилась на самом верху, она сама просила об этом – чтобы быть ближе к небу. Эмилия поднялась по ступенькам с лейкой, взятой у одного из фонтанчиков, налила воду в вазу, поставила свежие цветы из Сассайи взамен увядших.

Долго смотрела на овал с цветной фотографией Чечилии: улыбающаяся молодая женщина среди черно-белых фото стариков, которым явно повезло больше. «Не нужно думать об этом, – повторила себе Эмилия, – смирись, ты здесь и для этого».

Она погладила надгробие и поцеловала мать, прижавшись теплыми губами к холодному стеклу. «Мне надо идти. В следующий раз приду к тебе на подольше».

Мама не ревновала: она прекрасно понимала приоритеты на этот день. Свет был еще робким, неярким, но все шире расходился по горизонту. Через сорок минут должен был прийти сторож.

Эмилия спустилась, бросила старые цветы в мусорный бак и с лейкой в одной руке и букетом в другой направилась к центру кладбища.

Нужно было отыскать ангела из розового мрамора. Отец всегда говорил, что он блестел как новый, выделяясь на фоне остальных надгробий. Риккардо часто бывал там, конечно, не 23 июня и не 1 октября, и всегда приносил цветы. Все пятнадцать лет.

А для Эмилии это был первый раз. Когда она шла по главной аллее, разделявшей кладбище на две части, сердце ее колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Эмилия сразу узнала ее. Ее могила была самой красивой: живые цветы, мягкие игрушки, рисунки. Ангел над ней закрыл глаза, но он улыбался.

Эмилия опустила лейку. Сжала цветы обеими руками, невольно прижав их к сердцу.

– Ну вот, снова ты и я, – сказала она, и голос ее дрогнул.

Она посмотрела на фотографию. Должно быть, первое причастие: вся в белом, на голове венок из цветов, чистое детское лицо.

– Я бы выбрала другую, – сказала Эмилия, силясь улыбнуться. – Ту, где ты на пляже, в купальнике.

Было невероятно тяжело стоять там, под тем небом. Эмилия смотрела на фотографию, и по ее щекам беззвучно текли слезы.

– Анджела, мне тридцать один, почти тридцать два. А тебе шестнадцать.

Она поискала глазами, куда поставить цветы. Ваз было несколько – наверняка мать Анджелы предусмотрительно приготовила их для тех, кто придет сегодня. Эмилия налила воды и поставила вазу с цветами в центр, перед серебряными буквами:

АНДЖЕЛА МАССИА

01.10.1984 † 23.06.2001

Эмилия не отрываясь смотрела на эти даты.

Потом села, скрестив ноги, прямо на лужайку.

Было 5:57 утра. Телефон не вибрировал – значит, все спокойно.

Она могла не торопиться. Побыть наедине с ней на поверхности земли и найти наконец слова.

– Я много думала обо всем об этом, – сказала Эмилия, покачав головой. – Я чуть с ума не сошла. Но тебя не вернуть. Я должна смириться с этим. Мы никогда не пойдем поужинать, не поболтаем. Не будем курить косяки, не будем купаться в полночь. И никогда не вернемся туда, на Рыбацкую дорогу…

Слезы душили ее, затуманивали глаза, но ей хотелось как следует рассмотреть лицо в серебряной рамке.

– Я не могу смириться с тем, что тебя больше нет. Потому что это моя вина. Я так решила, я так хотела. Точнее, не я, а та бедолага – несчастная, забитая, всегда грустная, какой я была в детстве. Я ненавижу ее. Она отняла тебя не только у мамы, папы, брата, но и у меня.

Эмилия хотела найти все те слова, которых не нашла раньше, в надежде, что каким-то образом Анджела их услышит. В надежде, что, вопреки очевидности, в мире существует хотя бы немного волшебства.

– Я окончила университет, получила диплом по истории искусства. Я часто спрашиваю себя: а где бы училась ты, в каком городе? Думаю, в Болонье.