Тата - Валери Перрен

этот наряд?» – она отвечает: «На случай, если встречу своего бывшего. Чтобы его одолели сожаления». Он ужасно разочарован таким ответом.

– Вы так сильно его любите?

– Вовсе нет. Зато люблю провоцировать людей на сожаления.

Я и теперь не понимаю, как мне удалось убедить Дженнифер Кулидж сыграть взрослую Мишель. Именно таких вот встреч «третьего типа» мне сегодня и не хватает. До такой степени, что они мне снятся по ночам. Я мечтаю увидеть, как актриса превращает каждый жест и каждое слово в шедевр. Без выкрутасов.

Закари стареет. Они с Мишель расстаются и снова обретают друг друга, когда он слышит песню. Последний раз – в день своей свадьбы. Мишель среди гостей, она грустно ему улыбается, рядом с ней муж. А в последний раз это случается в кино. Он стремительно покидает зал и в полной растерянности оказывается один на бульваре. Какая-то женщина толкает его, проходя мимо, извиняется, он не отвечает. Она похожа на его мать, исчезнувшую сорок лет назад. Сон или реальность? Песня называется «Все хорошо, мама»[54]. Колдовские чары. Как будто небо, жизнь или неизвестная сила обращается к нему, только к нему. Кто бы ее ни исполнял – автор Артур Крудап[55], Элвис Пресли, «Битлз», Род Стюарт, Джонни Холлидей, Пол Маккартни, Тайлер Хилтон[56] или никому не известная певица.

Все в порядке, мама, все в порядке.

Все в порядке, мама, что бы ты ни сделала.

А потом она приехала на съемку. Ассистент режиссера предупредила, что Одри Тюдор уже тут. В гримерке пахло жасмином. Она улыбнулась и была прелестна. В ней всегда было – и остается – нечто от Одри Хепберн в ее роскошной версии. Впрочем, другой у великой актрисы не было. Одри Тюдор готовилась к роли. Много работала и была во всеоружии.

Мы вместе подобрали для нее костюм. Узкое черное прямое платье. Дешевое на вид. Она играла певичку из бара, перебивающуюся с хлеба на воду и зарабатывающую на жизнь изо дня в день. Я дала ей записи разных версий песни – Элвиса, Артура Крудапа и Рода Стюарта, которые считаю гениальными, – и сказала: «Сделайте микс, но выберите ту, что понравится больше всего».

Она поднялась на сцену и запела. Голос у нее оказался чарующий, низкий, почти джазовый, мгновенно и легко взлетающий к самым высоким нотам. В ней чувствовался животный магнетизм, и я подумала, что сцена выйдет великолепная. Мы снимали с двух камер. Закари сорок пять лет – примерно как Пьеру, значит, грим не требуется. Он в этом возрасте был неотразим. Герой должен войти в клуб в подпитии, заказать бармену выпивку и не обращать внимания на певичку, пока она не запоет «Все хорошо, мама».

Крупный план Закари. Услышав первые ноты, он поворачивается к молодой женщине – изумленный, разгневанный, подходит ближе. «Кто попросил вас спеть это? Мы знакомы? Это ловушка?» На заднем плане по-прежнему звучит мелодия. Певица напугана. Закари стыдно, он просит прощения и уходит. Снято.

Перед обедом мы сделали перерыв. Я осталась одна, лежала на сцене клуба и думала, как буду снимать поцелуй Закари с певицей. Я не заметила, вернулись ли Пьер и Одри вместе, а позже спрашивала себя, о чем они могли говорить за едой, хоть и были не одни, а с остальными членами группы.

На следующий день Закари возвращается в клуб – свежевыбритый, с букетом. Когда она сходит со сцены, он преподносит ей розы и просит прощения. Она узнает его, благодарит, но явно опасается.

– Так было всегда… Стоит услышать эту песню, и моя жизнь… Поэтому я отреагировал, как… придурок… – объясняет он.

Она смотрит на него. Спрашивает:

– That’s All Right?

– Да, – по-детски доверчиво признается он.

– Спасибо за цветы.

Она исчезает за кулисами с розами в руках, возвращается и поет «Все хорошо» под изумленным взглядом Закари. В конце он аплодирует. Она стоит перед микрофоном, не двигаясь, он идет к ней, продолжая аплодировать. Он обнимает и целует ее. Настоящим киношным поцелуем. И покидает клуб. В фильме он больше ее не увидит. В жизни все иначе.

13

15 ноября 2010

– Мне ужасно понравился ваш последний фильм, – говорит Антуан Эте, глядя на дорогу.

Мы стоим под туннелем Фурвьер, в десяти километрах от кладбища Гийотьер. Заблокированы в пробке. Урна под ремнем безопасности ведет себя как послушный ребенок.

– А мне не слишком.

– Почему?

– После съемок я потеряла почву под ногами и мужа. А потом переехала. И до сих пор сгораю со стыда.

– …

– Дочери было ужасно больно видеть меня в таком… жалком состоянии…

– Так о чем же вы сожалеете?

– Что чувствовала себя несчастной.

– Но вашей вины в этом нет. Человек не решает, быть ему счастливым или несчастным.

– Не согласна. Почему я вцепилась в Пьера? В надежду на Пьера. Ана – трепетная девочка, ей было слишком больно. Каждый раз, возвращаясь домой на выходные, она понимала, что, открывая дверь, я жажду увидеть на пороге не ее. Что я жду мужа… Она чувствовала себя… лишенкой. Я упивалась своим горем. Повела себя как последняя трусиха. Могла бы продолжить снимать, но боялась сесть в галошу, хотя ни один мой фильм не провалился. У любого режиссера случаются неудачи, бывают менее удачные картины, которые публика принимает прохладнее. Это часть биографии, но я предпочла спрятаться за любовной тоской, вместо того чтобы встретиться лицом к лицу с… продолжением жизни.

– Люди часто многое сваливают на любовные неудачи.

– У вас хорошие отношения с матерью вашего сына?

– Вообще-то да. Мы увидимся после похорон. Мой мальчик живет с ней в Лионе. А вы сразу уедете в Париж?

– Да, с Аной и Корнелией.

– Корнелией?

– Она заботится обо мне.

– Так у вас есть нянька?

Я наконец-то улыбаюсь.

– Можно сказать и так…

– Вам известны случаи опоздания на похороны? Да еще Колетт с нами.

Я вынимаю из плеера кассету Coldplay и вставляю ту, что лежала у меня в кармане. Антуан никак это не комментирует.

Шум дождя, бьющего по стеклу витрины сапожной мастерской. Колетт записала гром и потоп летнего дня. Мы с Антуаном молча, с почти религиозным благоговением, слушаем грозу, потом вступает голос Колетт.

КОЛЕТТ

Когда мы приехали на «Стад де Франс», был такой ливень, что мой билет промок и оказался нечитаемым. Помогла одна болельщица. Бернадет. Очень милая женщина… Мы часто путешествовали вместе – футбол позволил нам увидеть жизнь