Без времени и места - Михаил Чумалов

– Не буду, – твёрдо ответил он. – Не хочу… Да и не умею я писать левой. Я – правша.

При этих словах у главного судьи сделалось такое выражение лица, словно его ужалила гадюка. А Ланс продолжал наступать:

– Я вам не подопытный кролик. Если это игра, то объясните правила. А лучше скажите, что здесь происходит и в чём меня обвиняют?

Судьи переглянулись между собой, но вопрос Ланса проигнорировали, будто он был задан не им.

– Я думаю, коллеги, тут всё ясно, – сказал главный. – Столь вызывающего, я бы сказал демонстративного пренебрежения нормами закона и нравственности я ещё не встречал в своей практике. Он ещё и смеётся над нами! Такое поведение – я бы сказал преступное поведение – должно быть наказано по всей строгости закона. Вы согласны со мной, коллеги?

– Безусловно… Возмутительно!.. Неслыханная дерзость!.. Состав налицо… и говорить не о чем, – реплики обоих «коллег» слились в одну.

– Думаю, что и удаляться для совещания в этом случае нет необходимости, – произнес главный, остальные согласно закивали. Главный встал и продолжил торжественным голосом:

– Именем закона города Венстербурга оглашается приговор революционного трибунала: экстерпацио декстрэ манус!

– Что? – не понял Ланс. – Что это такое?

Но стражники уже подхватили его за руки, выволокли из зала, затем потащили куда-то вниз по лестнице, кажется, в подвал, втолкнули в какую-то каморку без окон и заперли за ним дверь.

* * *

Оглядев камеру, Ланс обнаружил, что он тут не один. В углу, скрючившись и обхватив колени руками, сидел тот самый пожилой мужчина, которого вывели недавно из зала суда.

– Христиан, – представился мужчина.

– Ланселот.

– Какое громкое имя! – воскликнул Христиан. – Не родственник ли вы знаменитому рыцарю?

– Я его прямой потомок. Но не знал, что слава моего предка достигла и этого города.

– Вы правы, большинство наших соотечественников историей не интересуется. Но я по образованию историк. Читал кое-что об Артуре и его рыцарях… И что же? Вас, с вашим происхождением, тоже… того?

– Что «тоже того»?

– Ну это… экстерпацио манус?

– Да, так они, кажется, сказали. Но что это, я понятия не имею, – признался Ланс.

– Как?! Вы живёте здесь и не знаете, что такое экстерпация?! Никогда не поверю. Вы меня разыгрываете?

– Я нездешний, из столицы. Только сегодня попал в этот город.

– Ну знаете ли, в это ещё труднее поверить. Это же невозможно! К нам уже много лет чужих не пускают… Но вам я почему-то верю. Есть в вас что-то такое… не наше. В глазах, что ли?

– Поверьте, это так. Клянусь памятью предка. Я прибыл сюда тайно. Это отдельная история, и пока я не могу рассказать, как именно. Но скажите же, что означает эта экс… тер… как там её?

– Экстерпация. По-латыни означает «удаление». То же, что и ампутация, но это слово у нас не любят. Это значит, что завтра вам, да и мне тоже, отрежут руку.

– Как?! Почему?! Какую руку?.. Бред какой-то!

– Вот эту, – спокойно отвечал Христан, указывая на правую руку Ланса. – Не бойтесь, больно не будет. У них хороший наркоз. Чик – и нету.

– Правую?! Но за что?

– Тс-с, – испуганно зашептал Христиан. – У нас это слово произносить нельзя. У нас эту руку называют «лишней». Наши учёные утверждают, что она – атавизм, ну как аппендикс или копчик. И лучше сразу от неё избавиться.

– Что за вздор! Я ни в чём не виноват. Ну почти ни в чём… – добавил Ланс, вспомнив, что в город-то он проник незаконно. Но не отрезать же за это руку! Пусть вышлют в крайнем случае, да и дело с концом. В Лансе пробудился Ланселот:

– Нет, руки им моей не видать как своих ушей! Пусть этот напыщенный павиан в мантии даже не мечтает.

– Что вы говорите! Тише, пожалуйста. У этих стен могут быть уши… Это же сам Верховный судья! – И Христиан, повысив голос, добавил, чтобы слышали стены: – Мы все знаем, что Верховный судья всегда лев.

– В каком смысле «лев»? – опешил Ланс. – Он что, рычит и кусает?.. Нет, по мне – так обычный павиан.

– В том смысле, – пояснил Христиан, – что он никогда не ошибается.

– Вы хотите сказать, что он всегда прав? Но…

– Тише, умоляю вас, – прервал его Христиан, – это слово здесь запрещено. Вы нас обоих подведёте под монастырь. Могут ведь отрезать не только руку, но и голову.

– Клянусь, я ничего не понимаю! – Ланселот был совершенно ошарашен и впервые за сегодняшний день почувствовал, что дело тут серьёзное. – Что тут у вас, чёрт побери, вообще происходит?

– Эх, молодой человек, видно вам надо объяснять всё с самого начала.

– Уж будьте так любезны, Христиан.

– Тогда слушайте.

* * *

– Когда-то, теперь кажется, что это было очень давно, – шёпотом начал свой рассказ Христиан, – мы были как все. Мы писали правой рукой, – рассказчик поежился и пугливо оглядел стены, – забивали ею гвозди, снимали шляпы перед соседями и совершенно об этом не задумывались. Были среди нас и левши, те, кто делал тоже самое левой рукой. Их было не так уж много, и приходилось им непросто. Общество считало леворукость неправильной, отклонением от нормы. Левшей заставляли переучиваться. В школе их били линейкой по руке, вынуждая писать правой. Обзывали обидными словами, считали неумехами. А церковники и вовсе называли леворукость печатью дьявола. Все бытовые предметы и приспособления – ножи, ножницы, компьютерные мыши – были приспособлены для праворуких. Левши подчинялись большинству, но затаили обиду. Не знаю, кто из них додумался создать организацию, объединяющую леворуких. Так часто бывает, что люди, ущемлённые в чем-то, тянутся друг к другу. Поначалу эта организация боролась за права левшей. Ну чтобы их не сильно обижали. Потом выросла в партию и стала выдвигать своих людей в городской совет. А десять лет назад, во время очередного политического кризиса, сумела захватить власть в городе. Теперь это называется Великой Левой революцией.

– Как забавно, – усмехнулся Ланс. – Власть левшей! Нарочно не придумаешь.

– Вам забавно, а нам теперь не до смеха. Но случилось всё не сразу. Поначалу ничто не предвещало беды. Всё шло, как обычно. Большинству людей ведь безразлично, чья власть: платили бы пенсии и электричество давали без перебоев. Но вдруг выяснилось, что левшей гораздо больше, чем принято считать.

– Как это? – удивился Ланселот.

– Да, именно так. Люди при власти, сознательно ли или по привычке, старались продвигать наверх своих, и оказалось, что лучший способ сделать карьеру, это объявить себя леворуким и начать писать левой.