Меркьюри - Эми Джо Бернс

ее схватить, прижать к себе, удержать. Однако понял, что Марли нужно не это. Если она хотела уйти, он должен был ее отпустить. Он отступил в сторону, и она проскочила мимо него, но тут же застыла на месте, поняв, что он не пытается ее остановить. Он хотел, чтобы Марли сама сделала выбор.

– Я хочу остаться, ― сказал Уэйлон. ― А ты?

Марли закрыла глаза и кивнула. Решетка, лязгнув, закрылась вновь, и служащая ушла, прихватив с собой остатки праздничного торта. В полицейском отделении воцарилась тишина. В отделении, где человек даже не значился пропавшим без вести до тех пор, пока не обнаружили его мертвое тело. Для всего Меркьюри это стало потрясением ― но только не для Уэйлона и Марли. Почти так же неприметно исчез родник силы, питавший их брак, и ни один из них не знал, куда этот источник делся.

Больше не осталось ничего, что отделяло бы Уэйлона и Марли друг от друга. Ни отцовского наяривания на пианино, ни барабанного стука, ни звонков по кровельным делам. За долгие годы Уэйлон впервые смог остаться с женой по-настоящему наедине. Он наконец как следует разглядел ее. Какой естественной, красивой и сексуальной она была в своей легкой майке и обрезанных джинсах. И какой несчастной.

– Для тебя это, может, как анекдот, ― сказала она. ― Но для меня это стало просто адом.

Он не попытался шагнуть к ней ближе, боясь ее спугнуть. Марли теперь так редко поверяла ему свои чувства. Уэйлон с ностальгией вспоминал те дни, когда они были юнцами и когда он неспешно подбивал к ней клинья, водя на крышу смотреть старые фильмы. Тогда они всем делились друг с другом, словно сбрасывая одеяния в их маленьком Эдеме над тихим кладбищем, и никогда не стыдились этой естественной наготы. К тому времени, как Марли раскусила поползновения Уэйлона, она уже в него влюбилась.

– Почему ж ты никому не рассказала? ― мягко спросил он.

– Я обещала не рассказывать.

За этими словами крылось ожидание, Уэйлон это чувствовал.

– И что бы ты получила, если б унесла эту тайну в могилу? Какая за это награда?

Марли принялась мерить шагами камеру.

– Ну, разумеется, никакой. Я еще тогда сразу поняла, что это одно наказание. И сделала я это лишь потому, что об этом попросила твоя мать.

Уэйлон и бровью не повел.

– Ей не следовало взваливать на тебя такое.

– Эта тайна ― все, что от нее осталось. И я обязана была ее хранить, даже после ее смерти, из-за того, что сделал твой отец. Он поступил неправильно, Уэй.

В Уэйлоне начал снова распаляться гнев.

– Ну-ну, давай. Ты не устала еще сама решать, кто прав, кто виноват? Я множество воскресений просидел на церковной скамье, и одну заповедь я усвоил точно: не судите, да не судимы будете. Я не хочу брать на свою совесть осуждение кого-то, Марли. Не желаю быть тем, кто решает, правильно кто-то поступил или нет.

Марли от удивления даже рассмеялась.

– То есть Мика ты не осуждаешь ― но осуждаешь меня. По-твоему, я поступила плохо, что сохранила тайну твоей матери. Что приняла ее сторону. Неужто ты не понимаешь, Уэй? Ты отцу даешь то прощение, в котором отказываешь всем остальным.

Ее слова были метким копьем, направленным в сердце Уэйлона. До сего момента он этого даже не замечал. Всю свою снисходительность, все милосердие он изливал лишь на отца ― раз за разом, пока не исчерпал все без остатка.

– Дело даже не в том, сохранила я секрет Элизы или нет, ― продолжала Марли. ― Вопрос в том, почему мне пришлось это сделать.

На глазах у нее выступили слезы, и Марли дала им скатиться по щекам.

– Я хотела, чтобы хоть кому-нибудь было дело до того, что случилось с Элизой. А у тебя все мысли были только о нем. Но их жизнь не должна была стать историей одного Мика. Целая жизнь, где повсюду только его имя. Ведь это и ее история.

Марли злилась из-за того, что произошло с этой женщиной, которая всю жизнь ради них трудилась, не жалея сил, и умерла. Это был и плач по самой Марли. Неистовое желание быть замеченной, оцененной, получить право собственного голоса.

– Я не знаю, как нам все это исправить, Марли, ― сдавленно произнес Уэйлон. ― Куда я вокруг нас ни гляну, вижу лишь распад и отмирание.

Ошибки, несостоятельность, недомыслие.

Остановившись перед ним, Марли ткнула пальцем ему в грудь:

– Ты видишь одно разрушение, потому что оно у тебя вот здесь. И всякий раз, когда ты кидаешься защищать отца, этот распад лишь увеличивается.

Уэйлон тяжело опустился на пол. Он настолько зациклился на том, может ли доверять жене, что ему никогда и в голову не приходило, что она может ему не доверять. Что с ним она не чувствует себя в безопасности. Уэй никогда не считал себя похожим на отца и в этом находил успокоение. Но теперь его сразила мысль, что Мик Джозеф не единственная опасность в их семье. Что Уэйлон сам создал такую же угрозу.

– Да, мне не следовало тебя отговаривать в ту ночь вызвать полицию, ― глухо сказал он. ― Даже не знаю, почему у меня такая инстинктивная реакция ― прикрывать его ошибки.

– Мне тоже захотелось прикрыть ошибки твоей матери, ― смягчилась Марли.

Протянув к ней руку, Уэйлон усадил Марли рядом с собой на пол.

– Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы нам снова стало по восемнадцать и мы сидели бы с тобой на той крыше возле кладбища?

– Нет. ― Марли вытянула из его ладони руку. ― Я хочу, чтобы ты дал мне возможность полюбить того человека, которым ты стал сейчас, а не только того, каким был тогда. Дай мне сделать выбор, Уэйлон. Не делай его за меня.

– Мне необходимо только, чтобы ты знала, ― горячо заговорил Уэйлон, ― что я всегда восхищаюсь тобой. Всем, что ты делаешь ― и по дому, и по работе, и вообще для нашей семьи. Каждый божий день, черт возьми.

– Восхищения недостаточно, Уэйлон, ― ответила Марли, придвигаясь к нему ближе. ― Нам необходимо отселиться.

– Я знаю. ― Он открыл было рот, чтобы изречь очередное обещание, но так ничего не произнес. Это был его шанс к честности, и Уэйлон им воспользовался. ― Я не был уверен, что ты по-прежнему хочешь быть со мной.

Марли прижалась к нему ― сначала слегка, осторожно, потом уже всем телом, и Уэйлон прочувствовал все то, чего с тоскою жаждал. Она доверила ему все свои