Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

А Вовка продолжал молчать. Молчал главный. Молчали боевики.

И это молчание должно было чем-то разрешиться.

Даже Сашка, забыв про свою рану, дико уставился на Пупа, не понимая, чего он стоит столбом, ведь он же видит: у тех коротка расправа.

«Ну сними ты! Чего ты ждешь? Сними!» – посылал ему флюиды Алексей. У него тоже был крестик, от мамы, и он тайком его (никто и не заметил) заблаговременно снял и положил в карман брюк, чтоб этот, с разбойничьей рожей, не прицепился к нему из-за креста, как к Вовке.

Наконец главному надоела вся эта театральная прелюдия, и он махнул рукой. От группы чеченцев отделился один здоровяк, заросший до глаз черной бородой, и подошел к Вовке. А другой, с видеокамерой, вскинул ее на плечо, готовясь снимать кино.

Тот, кто подошел к Вовке, чуть не вдвое выше его, легко опрокинул его навзничь.

– Становись на четвереньки, башку на землю, – негромко приказал он, доставая огромный тесак. Вовка попытался встать, но чеченец снова повалил его одной рукой, прижимая к земле лицом вниз, и, сев рядом на корточки, приложил, примериваясь, нож к Вовкиной шее, острием вниз.

Вовка замер, потом, поежившись, стал быстро отодвигаться на четвереньках назад.

Боевики засмеялись. Тот, с ножом (его звали Арби), тоже улыбнулся. Отчего бы не повеселить товарищей? Он в два шага настиг беглеца и, схватив его за отросшие светлые волосы, снова пригнул голову к земле. Вовка опять дернулся, и Арби, довольный, что доставляет зрителям удовольствие, слегка отпустив волосы, дал ему возможность снова немного попятиться.

– Смотри-ка, не хочет! – хохотали зрители. – Держи крепче эту русскую свинью, Арби, не то убежит!

Арби еще некоторое время, к удовольствию товарищей, позабавлялся с жертвой, пока ему не надоела эта возня и он уже всерьез, усевшись на хлипкую Вовкину спину верхом, стал сосредоточенно отпиливать ему голову.

Боевики затихли, с интересом оценивая мастерство резчика голов.

Стрекотала камера. И только тупой звук ножа, перерезáвшего хрящи и жилы Вовкиной шеи, вторил ей, нарушая сосредоточенную тишину величественных и прекрасных Кавказских гор.

Сашку выворачивало наизнанку.

Земля поплыла у Алексея перед глазами. «Господи, спаси меня!» Он зажмурился и, на мгновение потеряв сознание, упал.

Когда он очнулся, Арби уже заканчивал свою работу. Подняв за волосы отрезанную Вовкину голову и повертев ее перед камерой, он отбросил ее на несколько шагов прочь.

– Кто следующий? – спросил главный, переводя взгляд с Сашки на Алексея. – Ты! – показал он на Сашку. – Давай, Басхан, покажи, как ты умеешь резать неверных собак!

Из группы чеченцев отделился рыжеватый, светлоглазый боевик и приблизился к валявшемуся в крови и блевотине Сашке.

– Н-не над-до… – выбивали дробь Сашкины зубы.

– Что – не надо? – переспросил главный.

– М-меня не над-до…

– Почему не надо? Ты что, не русский? Сейчас тебя, потом того, последнего. А кино – вашим мамкам на память. – Он снова бросил хитро-веселый взгляд на Алексея.

– Я с вами х-хочу… – сказал Сашка. Его по-прежнему колотил озноб.

– А на что ты нам, трус! – презрительно бросил главный.

– Я… что хотите… Что хотите… Аллах Акбар! – судорожно выкрикнул Сашка. – Я с вами… с мусульманами!.. Только не надо… меня…

– Хорошо, – сказал главный. – Сейчас проверим. Бери нож и режь его, – указал он глазами на Алексея.

– Дай ему нож, Басхан.

Рыжий вайнах бросил свой нож Сашке.

– Ну?..

– Я… я не умею… резать… – сказал Сашка и заплакал.

– А стрелять умеешь? – усмехнулся главный. – Дай, Басхан, русскому солдату оружие. Пусть он покажет, как умеет стрелять неверных.

Басхан недоверчиво посмотрел на командира.

– Делай что говорят, – приказал тот.

Басхан положил рядом с Сашкой свой автомат. Остальные боевики приблизились к Сашке и прицелились.

О, как они рисковали! Сейчас Сашка возьмет автомат и всех их!.. Ну не всех, конечно, хотя бы одного, вот этого, главного, а потом… потом его превратят в крошево, но ведь и так, и так…

Сашка вскинул пляшущий в его руках автомат и стал медленно наводить его на Алексея.

Ну, конечно, это для отвода глаз, чтобы те потеряли бдительность…

Раздалась автоматная очередь. Как в замедленной киносъемке, Алексей увидел градом несущиеся на него пули. Как маленькие черные летучие мыши, они дружно рвались вперед, навстречу Алексею, бесшумной стаей, обгоняя друг друга, неся с собой смерть. Вот одна из них, самая злобная и маленькая, она летит впереди всех и тоненько, от предчувствия поживы, тошнотворно воет, вот сейчас она вопьется ему прямо в сердце и он перестанет жить!..

«Спаси меня, Господи! – снова молнией пронзило Алексея. И потом: – Все, я убит!»

Но он почему-то не упал, он продолжал стоять как живой. Он был… живой! Живой?.. Живой! Ай да Сашка! Он не убил его! Сашка! Друг! Брат! Молодчина! Он стрелял не в него!..

Но Сашка уже ничего не понимал, он стоял, вцепившись обеими руками в автомат, и весь сотрясался от какой-то нескончаемой, безумной, напавшей на него трясучки. Кровь продолжала течь из разорванного бедра, он ничего не видел и не чувствовал.

Боевики тоже галдели и смеялись: вот так снайпер! На мыло такого снайпера.

Но командир сказал:

– Перевяжите его. Он пойдет с нами. Если выживет.

И снова его беспрекословно послушались, и один из боевиков стал умело обрабатывать и перевязывать Сашкину рану.

– А с этим что? – спросили командира, показывая на Алексея.

«Господи! Господи! Господи, спаси!» – пульсировало изнемогшее в ожидании смертного исхода сердце. И в третий раз какой-то другой человек в нем, не он, Алексей, взмолился из последней глубины измученной, сокрушенной его души: «Господи, если Ты есть, спаси! Клянусь, я буду служить Тебе всю жизнь!»

– С этим? – Командир впервые так близко подошел к Алексею, что он увидел его сузившиеся в щелку зрачки. – Этого отпустим на волю. Помни Хазабику! – прошептал он Алексею в самое ухо и засмеялся, обнажив мелкие белые зубы.

Так вот это кто! Теперь он его вспомнил! Этот хмуро-веселый взгляд, этот гортанный, с хрипотцой голос! Теперь он его наконец узнал! Того, кто приходил к ним в класс после истории с Хазабикой и угрожал взорвать школу!.. И он глупо спросил:

– А г-где она?

– Дома. Где полагается быть чеченской женщине, – пронзительно поглядев на Алексея, сказал Магомед. – Сына нашего растит, нового борца за свободную Ичкерию! – В его словах прозвучала несокрушимая гордость, он отошел от Алексея, потом внезапно вернулся и, уже чуть не с ненавистью глядя ему в глаза, процедил: – Запомни, русский. Можешь передать это федералам. Вы, русские, обречены. У вас нет мужчин. Ваши мужчины – пьяницы и бездельники, ваши женщины – проститутки. Вы меняете жен и убиваете