Меркьюри - Эми Джо Бернс

Марли же с Уэйлоном как раз тревожились за всех остальных. Чем больше она внедрялась в тонкости их бизнеса, тем менее надежным он казался. Уэйлон нес это бремя ради своих братьев и отца. Его постоянно выматывал страх, что от полного банкротства их отделяет всего один несчастный случай или одна обвалившаяся крыша. Марли с Уэйлоном сделались блестящими партнерами по бизнесу, и большей частью потому, что они забыли, каково это ― быть просто мужем и женой.

Уэй и Марли частенько грезили о том, что может ждать их в будущем. Однако все их время и силы уходили на «Джозеф и сыновья»: то на полноценное офисное помещение со складом, то на собственный подъемный кран, то на новый пикап GMC Sierra ― но только не на себя самих. Марли с тоской вспоминала те дни, когда они только поженились и Уэйлон ненасытно желал ее и не стыдился этого. Он по-прежнему время от времени приходил к ней ― крадучись и уже за полночь, когда никак не мог уснуть.

Марли ощущала происходящие в нем изменения: в том, что он испытывал вину от физического влечения к ней. Исчезли слова, что Уэй когда-то говорил ей, когда они занимались любовью. Исчез прежний нетерпеливый алчный взгляд, которым Уэй пожирал ее, когда она раздевалась. Теперь он чаще отворачивался. Теперь они все чаще общались посредством извинений. «Прости, что испачкал товарные чеки». «Прости, что не успел на ужин». «Прости, что фургоном загородил тебе выезд». Марли боялась, что из-за всего случившегося она стала менее любима, менее привлекательна для Уэйлона. Или так получалось потому, что иногда он чувствовал себя ее начальником, а иногда эта роль словно переходила к ней?

И это снова и снова терзало ей сердце.

Он не впускал Марли в свой мир. Ее Уэйлон все больше отдалялся, вечно блуждая в собственных мыслях. Он отказывался присутствовать в настоящем, отказывался видеть явившееся перед ним чудо: самоучка-кровельщица, так же самостоятельно научившаяся быть женой и матерью.

Марли снова делала то, что умела лучше всего. Она существовала.

Она жила в Меркьюри так же, как когда-то жила здесь Элиза. Этот городок Марли сделала своим домом. Вместе с Джейд они взялись тренировать Младшую бейсбольную лигу ― в одинаковых пронзительно-розовых спортивных футболках с логотипом Shear Sunrise на спине. Вдвоем подруги основали книжный клуб. На пару смотрели сериал «Мелроуз плейс», молча держа связь по телефону. Джейд так и не заделала по низу стен пятна от наводнения в салоне, но все же взяла на работу пару сотрудниц, которые теперь отвечали за маникюр и макияж. Джейд и Марли посещали вечеринки Tupperware[40], никогда там ничего не покупая. Время от времени подруги устраивали пикник на лужайке вблизи мэрии. Если кто-то еще и помнил Марли как незамужнюю беременную и объект презрительной жалости, то не осмелился бы об этом вслух упомянуть.

Тео рос в любви и обожании, Марли каждый день творила чудеса, обеспечивая благополучие своего дома и бизнеса, ― а ее муж ничего этого не замечал. И Марли невероятно устала постоянно желать большего, нежели добивалась от него взамен.

Казалось, будто для того, чтоб отойти от прошлого, Уэйлону требовалось забыть также о настоящем. Да и сама Марли испытывала то же всякий раз, как вспоминала о тайне Элизы и о лежащем на чердаке церкви мертвеце.

Переплет

Глава 25

Обнаружив, что у них в храме долгое время лежал спрятанный труп, пресвитериане города Меркьюри глубоко омрачились. Некоторые божились, что всегда знали, будто бы на чердаке церкви водятся привидения. Другие радикально пересмотрели свое вероисповедание и теперь с ужасом и омерзением вспоминали всякий раз, когда сидели в этой церкви на бархатной скамье, не ведая еще, кто или что над ней сокрыто. И все как один соглашались с неотвратимостью смерти, которая так тесно переплеталась с жизнью, что не было и надежды их развести.

От осознания того, что святость и злодейство сосуществуют настолько тесно, обитатели городка превратились в чужаков, которым никто не может доверять. Отныне здесь никто не был тем, кем он казался.

Шэй Джозеф, впрочем, не был потрясен этой зловещей новостью, поскольку всегда умел находить вокруг себя и красоту, и жуть одновременно: в старом развесистом ореховом дереве с корнями, похожими на костяшки пальцев великана, и в скелете совы, высохшем у него в дупле. И в телах молодых парней, что пятничными вечерами носятся без удержу по футбольному полю, вметеливаясь друг в друга со всей дури так, что губы в кровь.[41] И на дне какого-нибудь водоема, где Шэй любил заныривать поглубже, задерживая дыхание до тех пор, пока не казалось, что глаза уже сомкнутся навсегда. И в застывшем отцовском взгляде, когда Шэй заставал Мика созерцающим свое свадебное фото на стене. В такие минуты юноша даже сомневался, помнит ли вообще Мик Джозеф, что произошло с его женой.

Но чаще всего это ощущение являлось к нему на крыше, когда Шэй глядел вниз, на верхушки самых высоких деревьев, казавшихся карликами по сравнению с его высотой. Этот замечательный резкий запах разогретой резины и пота, тяжелого трудового дня, грязи, въевшейся в складки на лбу. Этот момент единения с братьями и отцом, когда они заканчивали работу и, наблюдая с высоты, как уходящее солнце золотит городские мосты, чувствовали себя бессмертными. Шэй никогда не испытывал такого чувства близости к ним ― близости, что навевает щемящую тоску и в то же время побуждает убежать и спрятаться в старой квартире в мансарде их большого дома, прочь от этих людей, которые знали его с самого момента рождения и так и не узнали до сих пор.

Именно такой прекрасный закат и снился Шэю, когда он проснулся поздним утром и перед его глазами предстали своды, которые они с Патриком красили несколько лет назад в цвет слоновой кости. Это было наутро после той самой ночи, когда они убирали разлагающийся труп с чердака. Шэй лежал на бархатной скамье, уместив ноги на стопку сборников с церковными гимнами. В воздухе еще попахивало плесенью и скипидаром. Первой, о ком подумал Шэй, проснувшись, была Марли. Она оставляла ему с ужина порцию и наверняка уже волновалась. Шэй старался выдерживать заведенный в его жизни порядок, чтобы его предсказуемость давала Марли какое-то облегчение и с ней не произошло бы того, что случилось с матерью.

Вторая мысль Шэя на его ложе в виде