Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

лжи, так почему бы и нам не присочинить, его никчемным, вышвырнутым на обочину жизни бастардам…

– Очень приятно. А я Псарь Глеб, – отвечает загадочный субъект. – Признаться, думал, я один такой на всём свете.

– Какой? – подозрительно спрашивает Сапогов, машинально поглаживая большим пальцем пустоту, сидящую у него на руках.

– В детстве я часто болел, – издали начинает Псарь Глеб. – Но кроме этого, сколько себя помню, замечал кошек и собак, которых никто другой не видел. Бывало, идём с мамашей по улице, я ей кричу: «Вон собачка побежала!» – а она смотрит недоуменно: где собачка? Пока я совсем мальцом был, думали, фантазирую, а потом решили, что ненормальный…

Особенность видеть невидимое свойственна маленьким детям. Мама как-то на несколько минут оставила меня одного возле продуктового. Я ждал её и глазел по сторонам. Вдруг из-за угла соседнего дома появилась удивительная чёрно-белая корова. Рогатую голову украшал цилиндр. Опираясь на трость, корова степенно вышагивала на задних ногах, между которыми болталось увесистое розовое вымя. Я очень обрадовался этой корове, засмеялся, решив, что это начало великолепного циркового представления. Но она так свирепо посмотрела на меня, замычала и ткнула в мою сторону тростью. Я чуть не обмочился от страха! В тот момент на улице находилось много людей, но никто кроме меня не видел той коровы в цилиндре и с тростью – не выдумываю, милая, так всё и было…

– А потом невидимый пёс впился мне в ногу своими прозрачными клыками, – заканчивает рассказ Глеб Псарь. – От боли я потерял сознание. Но самое удивительное, мои одноклассники ничего не видели. Но когда меня принесли в больницу, на ноге были кровавые следы укуса. С тех пор я долго лечился от испуга и косоглазия. Но потом решил, что невидимых псов нужно не бояться, а приручать!

– Получилось? – интересуется Сапогов, невольно вспоминая фильм «Полосатый рейс». Уж очень чудаковатый собачник похож на пухлого враля-буфетчика. – Вы, значит, теперь дрессировщик?

– Нет! – Псарь Глеб хмурится. – Ненавижу это слово – дрессировщик! Я – Псарь Глеб!

– Ах, извините! – ехидствует Сапогов, но доверчивый собачник не чувствует иронии и сразу же извиняет Андрея Тимофеевича.

– У меня четыре пса! Прекрасные, мощные и чрезвычайно свирепые создания! Но без моего приказа они ни на кого не набросятся. А чего вы такой печальный?

– Кое-кто разозлил и обидел! – жалуется Сапогов. – Но я отомщу! С моряками шутки плохи!

– Непорядок! – Псарь Глеб топает ногой. – Мы не дадим вас в обиду, капитан!

Собачник как-то по-хитрому складывает пальцы и засовывает в рот. Резко выдыхает и сразу же поясняет:

– Это такой специальный беззвучный свист, не подумайте, что я не умею свистеть! – Потом кричит: – Мор! Раздор! Глад! Чумка! Ко мне!.. – И снова тихонько поясняет: – Это клички моих псов, они уже мчатся сюда!..

Ничего не происходит, и Сапогов готов саркастически улыбнуться, но пустой объём в его руках точно взрывается, и царапучая боль пронзает ладони.

Сапогов невольно вскрикивает: «Ах!..» – роняет пустоту и видит, как через двор катятся низкие и стеклистые волны какой-то расплывчатой ауры.

Одна волна сильно, точно двумя лапами, толкает Сапогова в грудь, так что Андрей Тимофеевич едва не падает. Подвижные образы чего-то незримого облепляют Псаря Глеба, колышутся пылью у его ног.

– Раздор, фу, фу! – орёт Псарь Глеб. – Мор! Глад! Чумка! Сидеть!.. Сидеть, кому говорят!.. – он вертится и хлещет пустоту поводками – утихомиривает.

Сапогов изумлённо разглядывает ладони и видит длинные глубокие царапины, будто его и впрямь отделал драпанувший с рук котяра.

– Виноват, виноват! – сокрушённо восклицает Псарь Глеб. От раскаяния он даже залепляет себе звонкую пощёчину. – Простите меня! Я, дурак, не сообразил, что у вас котик на руках! Но я видел, как он невредимым прыгнул в отдушину! Надеюсь, Раздор не сильно вас напугал?!

– Всё в порядке, – сдержанно отвечает Сапогов. – Я просто несколько растерялся.

– Простите! Простите! – чуть не плачет Псарь Глеб. Продолжая хлестать себя по щеке, говорит: – Вдруг мы вам понадобимся, капитан, свистите бесшумным свистом, – он снова замысловато складывает пальцы и тихонько прыскает или шипит сквозь зубы. – Никому не позволим вас обижать… Мор! Раздор! Глад! Чумка! За мной!..

Нелюдимый Псарь Глеб явно проникся симпатией к незнакомому старику – родственной душе, которой дано видеть невидимое. При этом не исключено, что собачник – обычный сумасшедший. Когда он удалялся прочь, поводки так безжизненно волочились по гравию. В мультфильме моего детства кукольная девочка тащила на резинке варежку, вообразив, что это собачка.

Но как объяснить вполне реальные царапины на руках Сапогова? А что, если это Сатана пробудился в кровати Клавы Половинки и в мир просочилось тёмное колдовство, оживившее параноидальные фантазии городских безумцев?

На детской площадке ветерок скрипит ржавыми качелями. Лёша Апокалипсис, пощипывая кудельки льняной бороды, рассказывает Роме с Большой Буквы:

– И встретил я пожилого человека с волосами белыми, как речной песок. Сказал он мне: «Потрогай мой лимфоузел», и голос у него был булькающим, похожим на полоскание для рта. И потрогал я его лимфоузел, и открылась у меня рвота желчью. И увидел я в луже желчи роддома́ и матерей, у которых в грудях не молоко, а черви, и вскармливали они своих младенцев червями. Увидел я больницы, куда вместо донорской крови блудницы сдают кровь менструальную, и врачи порченую кровь переливают по капельницам страждущим!..

Рома с Большой Буквы кивает, одалживаясь папиросой из протянутой пачки:

– Я в храм с большой буквы «Х» недавно заходил, там у покойника с большой буквы «П» один глазик с большой буквы «Г» был совсем без ресничек с большой буквы «Р»…

Лёша Апокалипсис с тревогой продолжает:

– В церкви на улице Руставели у батюшки выскочили рога на голове, а ведьмы бубнили свои нечистые молитвы, злые, ненавистные, и было много их. Потом у батюшки пошла отрыжка, он службу остановил, ведьмы наперегонки побежали ручки ему целовать, а моя свеча чёрным закоптила. И хотел я прочесть «Богородице Дево, радуйся», но у меня вперемешку со словами молитвы начали выскакивать матерные слова, а рука вместо крёстного знамения – выделывать польку-бабочку. И стал я говорить дальше такие глупости, что меня вывели из церкви!..

Сапогов не вспомнил бы, кому скормил когда-то остатки пирога «Квач», но по дороге домой налетел на Лёшу Апокалипсиса. Тот узнал его и начал приветственно: «И повстречался мне старик, что угостил меня хлебобулочным продуктом собственного производства, и пахло от того продукта болотной тиной…» – но Сапогов юроду договорить не дал, сразу попросил потрогать своё горло. Пока простодушный Лёша Апокалипсис трогал, пробормотал заклинание: «Моя хвороба у тебя до гроба!» – а вместо «аминь» кулдыкнул «Юдоль»!

Интуитивно Сапогов делает всё правильно. Колдуны так и