Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

Странная она была, Клава. Родилась вроде бы в благополучной семье военного, мать преподавала игру на аккордеоне. Я ещё застал время, когда пожилая и строгая Ольга Николаевна учила детей в музыкальной школе, а беспутная Клава бродяжничала по району с синим, отёкшим от попоек лицом. Половинкой её назвали за странную особенность. Она, к примеру, не приходила в компанию с полной бутылкой водки или же целым батоном – только полбутылки, только полбуханки. Если брала в долг, не возвращала всю сумму, а в лучшем случае пятьдесят процентов, поэтому и зубов у неё к тридцати годам осталась аккурат половина. Клава таскала вещи из дома на продажу. Кому-то отдала за бесценок пиджак покойного родителя, но брюки при этом сохранила, хотя за целый костюм выручила бы больше. Однажды вынесла набор чайных ложек; предполагалось, что их восемь, а она оставила в коробке четыре.

Отец, помнится, купил у неё за рубль шесть нечётных томов Мопассана из двенадцатитомника. Как ни просил потом чётные, суля трёшку, – не вынесла! Ты всё любопытствовала, милая, читал ли я Мопассана; вот, что продала отцу Клава Половинка, с тем и ознакомился. Много чего от неё досталось: Ницше, Генрих Манн (первый, второй и пятый тома в светлом матерчатом переплёте) и даже дореволюционный Папюс, старый добрый никчемный Папюс с ерами-ятями.

Ольга Николаевна умерла, затих аккордеон. Клава Половинка помаленьку пропивала семейное имущество. А однажды кто-то из собутыльников любезно помог ей приволочь на пятый этаж Сатану – благо истукан был не особо тяжёлый, копролит всё ж не мрамор. Клава Половинка уложила его в кровать, сама прилегла рядом и больше не проснулась. И никто о ней не вспомнил, не искал. Какое-то время настойчиво дребезжал телефон. Может, это Сапогов пытался дозвониться? А потом квартира № 71 на пятом этаже по улице Нестерова погрузилась в вечную тишину. Проспиртованная алкоголичка не разложилась, а мумифицировалась, поэтому и дверь не взламывали. Будто и не было на свете Клавы Половинки. Вместе с Сатаной она разделила смертное ложе на долгие годы.

И вот мысленно обнаруженный Гавриловной Сатана, как радиобуй, рассылает по миру сигналы-флюиды своего присутствия. Сапогов же, ошпаренный гневом, их вообще не улавливает.

Но всё чуют юродивые обитатели окраины: Псарь Глеб, Лёша Апокалипсис и Рома с Большой Буквы. Чувствительные натуры уловили в воздухе мощнейшие вибрации грозных сил.

Псарь Глеб и Рома с Большой Буквы тотчас покинули свои панельные каморки и отправились неведомо куда, повинуясь зову. А Лёша Апокалипсис околачивался возле продуктового, но тоже всё бросил, даже откровения не закончил: «И видел я магазин о пятидесяти шагах в длину и ширину. И стены его и двери были подобны чистому стеклу, и был он полон жигулёвского питья в сосудах изумрудного цвета, и работали там неправедные жёны, и дано им было право отпускать продукты по государственной цене, и они их отпускали, а самые дефицитные продукты толкали с чёрного хода по цене, завышенной вдвое. И были у жён этих белые одежды и белые венцы на головах, а зубы сияли как золото, потому что были из золота, и пахло от них благовониями и табаком. Ещё видел я там очередь о семи хвостах и сорока головах, многочисленные семьи, хитрые чреслами, матерей и отцов, которые посылали детей своих занимать места во всех хвостах, чтобы взять им побыстрее и всё сразу. И видел я скорбных и праведных, кто честно стоял в очереди и не осквернился хитростью чресел…»

Помню его, Лёшу Апокалипсиса, вечно лохматого забулдыгу без возраста. Зимой и летом носил куртку сварщика и демонстративно тушил о манжет окурки, показывая несгораемые свойства чудесного материала…

Возможно, юроды хотят поклониться Сапогову и предложить свою службу. Или же, наоборот, проклясть, а может, попросить денег взаймы, как это обычно делает Рома с Большой Буквы.

Худой, как леший, в драповом пальто без пуговиц. Попрошайничает в напевной воркующей манере:

– Обратиться к вам меня заставило горе с большой буквы «Г». Моя мамочка с большой буквы «М» получила пенсию с большой буквы «П» и сказала мне, чтобы я купил хлебушка с большой буквы «Х» и творожка с большой буквы «Т», а я вместо хлебушка с большой буквы «Х» и творожка с большой буквы «Т» купил себе папиросочек с большой буквы «П» и обманул мамочку с большой буквы «М». Помогите мне, пожалуйста, рубликом с большой буквы «Р», чтобы я принёс мамочке с большой буквы «М» хлебушка с большой буквы «Х» и творожка с большой буквы «Т»…

Ушёл скотский дед, тот, что скоблил неподалёку подошвы. Сапогов злобно бормочет «кис-кис», шаря под скамейкой в поисках чёртова пластыря.

– Ну и где он?! – сварливо восклицает Андрей Тимофеевич.

Слышит похрустывание гравия и приближающиеся шаги. Поднимает голову. Рядом средних лет одутловатый мужчина в клетчатом демисезоне, парусиновых штанах и матерчатых грязных туфлях. В руке болтаются аж четыре собачьих поводка, похожие вместе на палаческую многохвостую плеть.

– Вот ваш котик! – тычет пальцем собачник.

Сапогов щурится в указанном направлении и видит лишь стену дома с подвальной отдушиной да пожухлые цветы на газоне.

Зато обнаружился пластырь Макаровны – просто отнесло ветром в сторону.

– Нет тут никакого кота… – сварливо бормочет счетовод. Поднимается и для надёжности накрывает подошвой пластырь. – Вы о чём вообще, товарищ?!

– Да вот же! – у незнакомца круглое бабье лицо и глуповато-помешанный взгляд, потому что один глаз отчаянно косит. – Давайте-ка я вам помогу его поймать, пока моих разбойников рядом нет!

Собачник передаёт Сапогову связку поводков:

– Подержите-ка… Да вы не волнуйтесь, – успокаивает. – Котики меня любят!

Андрей Тимофеевич досадливо понимает, что давешнее «кис-кис» сбило с толку неравнодушного прохожего и теперь надо подыгрывать, чтобы не выглядеть глупо.

Клетчатый ловко движется на полусогнутых ногах, кружит возле кустов. Невидимого кота он подзывает свистящим звуком, будто прыскает смехом сквозь зубы «к-ссс, к-ссс». Судя по прицельному выражению его глаз, животное давно им обнаружено и теперь он к нему подбирается. Только вот Сапогов по-прежнему кота не замечает.

Собачник внезапно разгибается, прижимая к груди пустоту, которую тотчас начинает поглаживать:

– Хороший котик! Хороший! Не бойся!.. – и торжествующе улыбается Сапогову. – Видите?! Поймал! А вы говорили… Получайте питомца!

Подходит к Сапогову вплотную. Мокроватый, в белом налёте, рот растянут в бессмысленной улыбке:

– Вы его под животик возьмите…

Сапогов брезгливо отстраняется, уже собираясь обругать нежданного помощника психом, но на руки вдруг перетекает весомый тёплый объём. Андрей Тимофеевич несколько озадачен.

– Как вас зовут? – спрашивает собачник.

– Николай Николаевич Башмаков, – зачем-то выдумывает Сапогов. Всё равно же не проверить. – Капитан дальнего плавания в отставке.

Вообще, все колдуны безбожно врут, это в порядке вещей – для конспирации. Сатана – отец