Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

Они вроде формально и не были в ссоре, здоровались перед уроками, но при этом подруга как будто смотрела сквозь Машу и садились девочки на разные ряды. Марта разворачивала свой стул в сторону задних парт и переговаривалась с миниатюрными близняшками Леной и Юлей, которые, очевидно, были в восторге от приближающейся дискотеки, от десятиклассников, от предполагаемой пьянки. Маша ненавидела в тот момент Лену и Юлю. Страшно бесило, что их двое и они одинаковые, как будто кому-то жизнь несправедливо отсыпала вдвое больше силы, счастья и красоты. Будто этот человек ходит всегда везде за ручку с запасным собой и поэтому практически неуязвим. С тех пор, встречая близнецов, как мужчин, так и женщин, Маша не могла отделаться от навязчивой мысли, что доверять им нельзя, что они могут скрывать какой-то план против нее, который им будет легко осуществить из-за того, что они двойники.

После уроков Маша старалась как можно скорее выскочить из школы и шла обходными путями, чтобы ни с кем не пересечься, наискосок через плохо оснащенную спортивную площадку, на которой в теплое время года проходила физкультура. Сейчас беговые дорожки школьного стадиона залиты современным прорезиненным покрытием и размечены яркими белыми и желтыми линиями, но в те годы гимназистам приходилось обходиться голым асфальтом, на котором физрук мелом ставил отметки дистанций. Одни из самых высоких в классе, Маша с Мартой неплохо бегали, хотя и не занимались дополнительно никаким спортом. И все же Марта всегда показывала чуть лучшее время что на стометровке, что на километре.

Одной стороной стадион упирался в гаражи, между которыми существовал проход. Спрыгнув с бетонной плиты, с высоты примерно полтора метра, можно было через этот проход сократить себе путь минут на десять. Выйдя из лабиринта гаражей, Маша оказывалась на улице Горького, перед устрашающей «Бастилией», торчавшей, сколько она себя помнила, словно кариозный зуб, в самом центре города.

Только в две тысячи седьмом здание наконец облицевали белой плиткой и торжественно представили горожанам, которые уже и перестали ждать этого открытия. Как и все несвоевременное, завершение стройки не вызвало никакого особого отклика в сердцах жителей города Б. Потребовалось года два, чтобы горожане привыкли к тому, что это уже не «Бастилия», а общественно-культурный центр, или ОКЦ, и теперь туда можно и нужно ходить. Сейчас вокруг этого конструктивистского здания с его многочисленными круглыми окошками, острыми углами и стремительными линиями разъезжают семьи на роликах, а его стены украшают яркие афиши с приезжими артистами, героически добравшимися до города Б.

Но в те годы местным властям никак не удавалось взять «Бастилию», фундамент которой заложили еще в семидесятых. Той осенью Маша шла мимо долгостроя – из круглых космических иллюминаторов бурно росли сорняки – и думала, что в целом не против, если оттуда выскочит маньяк и утащит ее за строительный забор, а там убьет и расчленит.

Обогнув «Бастилию», Маша пересекла округлый пыльный пустырь, который сейчас обустроен под прогулочную зону перед ОКЦ. После пустыря можно было свернуть на центральную улицу и через пять минут оказаться дома.

Встретив дочь в прихожей, мать недовольно скривилась:

– Отец говорит, что привез тебе какой-то брелок ювелирной работы. Принеси, покажи.

Мама примеряла маленькие шляпки в английском стиле, разложив штук пять перед собой на трюмо, видимо, для какой-то роли.

– Я… я дала его поносить Марте…

Мать поджала губы и резко повернулась. Выглядела она достаточно комично в прикрепленной к прическе сбоку крохотной черной бархатной шляпке, с которой свисал обрывок сетчатой вуали в черный горох.

– Может, ты еще и все мои золотые украшения сгребешь и Марте подаришь? Завтра же забери брелок.

– Хорошо, мам.

Вечером отец зашел в Машину комнату. Он, как обычно, стал собирать вещи дочери со стула и вешать в шкаф: не мог просто стоять и говорить.

– Брелок символизирует год Черной Водяной Обезьяны, год вашего с Мартой рождения. К сожалению, я не мог привезти такой же Марте. Но это хорошо, что ты дала ей его поносить. Я рад, что у меня растет такая добрая дочь.

Наконец настал четверг – день злосчастной дискотеки. Осень в тот год наступила рано, бабье лето продлилось буквально неделю, и двадцать девятого сентября оконный термометр показал всего четыре градуса. Мама сказала надеть новую куртку. Жухлая листва с тихим шорохом кружилась во дворе, граффити покрылись пленкой колючего инея. Изо рта у отца шел пар, пока он по пути до гаража громко ругался с кем-то по мобильному на китайском. «Цхао ни ма!» Маша сейчас и посчитать до двадцати на китайском не сможет, но матерные слова, конечно, помнит.

В коридоре перед первым уроком Маша заметила Марту стоящей с Димой на центре, они о чем-то спорили. Но потом Димина рука сжала запястье Марты. Кажется, ей было больно. Марта отчаянно замотала головой, явно не соглашаясь на что-то, и Маша представила, как подбежит к ним, ударит Диму в спину, расцарапает его наглую рожу, оставит кровавые полосы на шее и руках. Но она так и застыла у гардероба. Марта сама заварила эту кашу, ей и расхлебывать.

В течение дня, по мере приближения последнего урока, напряжение росло. По кабинету биологии как будто было разлито электричество. Девочки слишком громко и отрывисто смеялись, мальчики толкали друг друга, все роняли пеналы, передвигали стулья. Маша не могла решить, идти ли ей на дискотеку.

После физкультуры все толпились на крыльце. Холодный воздух обжигал вспотевшие виски, небо было серым и плотным. Напротив школы через дорогу работал небольшой магазин без названия под красной вывеской «Продукты», традиционное место паломничества всех гимназистов. Школьную столовую никто особо не жаловал. Там стоял чан с надписью «Кофе», содержащий загадочную светло-коричневую жидкость, продавалась пицца с сомнительным майонезным месивом и луком в сердцевине, а кассирша Нина беспрестанно щелкала огромными счетами, функционал которых и по сей день оставался для Маши загадкой. Каждую перемену, словно цепочка муравьев, школьники тянулись по пешеходному переходу, до «Продуктов» и обратно. Старшеклассники умудрялись покупать в супермаркете сигареты, ребята помладше ограничивались мороженым, сникерсами, чипсами и жвачкой. После примерки курток Маша в очередной раз решила сидеть на гречке и яблоках, поэтому не пошла в магазин со всеми.

Последние дни Маши словно не существовало для Марты, а значит, ее и не существовало вовсе. Необходимо было снова обрести форму, вес, рост, почувствовать, что она стоит на твердой земле. А для этого требовалось только одно: чтобы Марта говорила с ней, смотрела на нее. И Маша решила встретить подругу перед уроком, быть может, поговорить. Уже прозвенел тревожной трелью звонок, а Марта все не выходила из магазина. Маша не отрывала взгляд от белой пластиковой двери «Продуктов», и она впечаталась в сознание. Иногда Маша и сейчас видит эту дверь во снах и понимает, что за ней – что-то очень важное. Но, когда подходит, дверь начинает отдаляться, Маша пытается дотянуться до ручки, но та обмякает под пальцами, будто тряпка.

С Мартой нужно было встретиться как бы невзначай, чтобы все произошло само собой, поэтому Маша пошла к кабинету и стала караулить там. Наконец увидела, как Марта бежит, задыхаясь, от дальней лестницы, хотя для этого нужно было сделать крюк от центрального входа.

Маша попыталась остановить Марту, но подруга словно не заметила ее, как будто Маша – пустое место, ничего не значащая субстанция из воздуха. Учительницы все не было, и Маша так и осталась стоять как вкопанная в куртке у входа. В носу защипало, глаза налились слезами. Наконец Екатерина Семеновна, классуха, появилась из глубины коридора. У Екатерины Семеновны была густая шевелюра лавандового оттенка, три пестрых костюма и большой талант к учительской профессии. Она была, вероятно, лучшим педагогом школы. Еще Екатерина Семеновна крепко пила, иногда от нее пахло коньяком, но все ей это прощали. Рядом с миниатюрной семенящей Екатериной Семеновной размашисто шагала, грозно раскачивая руками, какая-то крупная женщина. На голове у женщины была глупая желтая косынка в легкомысленный цветочек, а ее живот туго перетягивал красный