Правило 24 секунд - Юля Артеева

поводу никаких угрызений совести, и замираю на пороге.

Леля стоит у раковин в одном бюстгальтере и застирывает топ под напором воды. Волосы закрывают лицо, и я не вижу, что там за эмоция. Но она ко мне даже не поворачивается. Хотя, почти уверен, знает, что это я.

На секунду зависаю. Кожа золотистая, загорелая, позвонки хрупкие проступают. Потрогать бы, но я все просрал.

Заставив себя двигаться, одновременно завожу руку себе за голову, берусь за горловину свитшота и стягиваю его с себя. Когда подхожу к Бахман, одеваю ее как ребенка. Резко и безапелляционно. Схватив за тонкое запястье, заставляю просунуть руки в рукава.

Потом обнимаю со спины и крепко прижимаю к себе.

Леля, прикрыв глаза, втягивает воздух через сжатые зубы. Шипит, дикая кошка. Затем, откинув голову мне на плечо, льнет еще сильнее. Всего на пару мгновений, но она моя.

Потом как будто приходит в себя, начинает выдираться. Хрипло приказывает:

– Пусти, Наумов!

– Ты сама позвала.

– Я сказала, что можно смотреть. Не трогать!

Какое-то время боремся. Бахман сопротивляется изо всех сил, царапается, но физически я сильнее, фиксирую ее руки, обнимаю исступленно.

Рявкаю:

– Сама себя слышишь?!

– Отвали, понял?! Группу поддержки иди щупай!

– Оль… Оленька, ну прости меня, куколка, – бормочу ей на ухо, – давай забудем? Я виноват, я больше никогда, слышишь?

Она вдруг смеется. Громко и с какой-то ноткой истеричности. Потом сопротивляется с удвоенной силой. Освобождает руки и лупит меня везде, куда только может достать, выворачивается наконец и отталкивает.

– А больше и не надо, Ефим, – заявляет, вздернув подбородок.

Я же думаю только о том, что в моей одежде она выглядит удивительно органично. Так должно быть.

– Ну что мне сделать, Лель?

Конечно, я сам виноват. Переиметь треть группы поддержки за две недели в попытке доказать, что я взрослый? Классное решение. Разозлился, когда она снова меня отшила. Хотел, чтобы ревновала. Чтобы поняла, что я не пацан сопливый. Чтобы захотела быть со мной. Как в моей голове сложились эти причины и следствие – одному Богу известно.

Поэтому Бахман кривит губы и сообщает:

– Уже ничего.

Потом демонстративно выкидывает свой мокрый топ в мусорку и выходит.

Что меня бесит больше всего, так это то, что мы ругаемся по идиотской причине. Косяк за мной есть, но именно Леля тормозит наши отношения. У нас разница в неполных три года, но ее так царапает, что я младше. Как будто, блин, это на что-то влияет!

Развернувшись, всаживаю кулак в стену.

Родился чуть позже и все?! Упустил девушку своей мечты чисто из-за цифр в документах?

В груди будто черная дыра образуется. Чем дальше Леля уходит, тем сильнее меня ломит гнетущее чувство пустоты.

Как в бреду, иду на выход, на пороге столкнувшись с какой-то девчонкой. Она недоуменно проверяет знак на двери, чтобы удостовериться, что это женский туалет, но мне на это, конечно, глубоко плевать.

Бахман снова на танцполе, теперь в моем свитшоте, и это немного успокаивает. Двигается пластично, я бы даже сказал – эротично. В колонках на предельной громкости старый-добрый Баста. На припеве девочка, но я едва слежу за словами. Включаюсь только тогда, когда наблюдаю за губами Лели, которая поет: твое худи на голое тело надела, и я танцую на рейве среди этих дешевых подделок.

Баста, MONA – Худи

Вот же стерва.

Но я снова иду к ней. Как будто я бездомный кот с подранным ухом, и меня миской сметаны подманили. Подхожу вплотную, смотрю сверху вниз, встречая дерзкий взгляд. Наклоняюсь к ее уху и говорю:

– Не на голое тело, Лель.

Она замирает. Глядит на меня, прищурившись. Заводит руку за спину и, судя по всему, расстегивает лифчик. Прямо тут, в центре долбаного танцпола. Потом очень быстро сует ладонь в рукав, чтобы освободить лямку, вытаскивает бюстгальтер из другого рукава и швыряет мне в лицо.

Успеваю подхватить эту интригующую деталь ее гардероба и сунуть себе в карман. Мимоходом отмечаю, каким нежным ощущается тонкое кружево в пальцах. А потом присаживаюсь, упираюсь плечом ей в бедренную косточку и взваливаю эту взрывную девчонку себе на спину.

За музыкой едва слышу, что кто-то свистит, но не реагирую. Просто иду к выходу, на ходу вытаскивая телефон, чтобы вызвать такси.

Когда снимаю блокировку, сначала вижу открытый диалог с Лелей.

Хватит динамить, Лель, я тысячу раз извинился.

Конфета, ну прости меня.

Давай поговорим.

Где ты?

Алиса сказала, ты тусуешься. Хочешь, чтобы я все бары в городе объехал, чтобы тебя найти?

Пошел ты.

Оля, где ты?

Бар «Кольцо», можешь приехать посмотреть, как я отдыхаю.

Не посмотреть она меня звала. Сама хотела видеть, я чувствую, я это точно знаю! Смахнув мессенджер, открываю приложение такси, пока Леля стучит меня кулаками по спине и брыкается. Одной рукой держать ее сложно, но я справляюсь. Слишком ценная ноша, чтобы уронить.

– Наумов, ты на хрен из ума выжил?! Верни меня обратно, я хочу танцевать!

– А я хочу, чтобы ты ехала домой, – сообщаю ей ровно.

– Мой отец тебя из команды выкинет!

– Так давно обещаешь, заколебался ждать, – отвечаю рассеянно, пока указываю в смартфоне нужную точку.

Оля наконец затихает. Висит на моем плече, упираясь в поясницу острыми локтями.

– Если поставлю, не сбежишь? Машина будет через четыре минуты.

– Нет.

Отпускать ее не тороплюсь:

– Драться не будешь?

– Проверь, – дерзит она где-то за моей спиной.

Рассмеявшись, я присаживаюсь и аккуратно спускаю Бахман на землю. Развожу руки в стороны и отступаю назад. Всем своим видом показываю, что сдаюсь и одновременно опасаюсь того, что эта тигрица может учудить.

Она скрещивает руки на груди и демонстративно отворачивается. Стоит такая хрупкая, гордая, неприступная… в моем свитшоте.

– Лель, – произношу примирительно.

Смотрю, как она дергает плечом. Ну что за девчонка!

Крадусь к ней, как кот за птичкой. Бесшумно и осторожно. Останавливаюсь за спиной Бахман, но не трогаю, наслаждаюсь теплом ее тела. Она тоже не двигается.

Я решаюсь попросить еще раз:

– Давай поговорим.

И мне тут же прилетает по лицу. Даже не успеваю среагировать, так быстро Леля разворачивается, но пощечину отвешивает левой, не в полную силу. Я почему-то смеюсь.

Мы в аду. Мы в такой серой зоне, где нет даже черного и белого. И мы пришли сюда сами.

– Иди со своими давалками разговаривай, – роняет она пренебрежительно и преувеличенно внимательно разглядывает проезжающие машины.

Я на