Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

боялась его, заискивала перед ним, старалась угодить ему. Заметив меня, он стал расточать мне всякие похвалы, приставать. От этих его ухаживаний у меня мурашки по коже забегали. Мать Тан Тан И сразу невзлюбила меня и не пожелала это скрыть. Два раза я у них переночевала — больше нельзя было. Куда податься? Я вернулась к маме.

Укрыться от У Та Дина было негде, и мне пришлось покориться ему. Он протянул мне двадцать джа, я взяла их. В другой раз он передал меня какому-то индусу. Тот заплатил мне сорок джа. Из этих сорока У Та Дин взял себе десять. Из пятидесяти, которые заплатил мне китаец, он забрал двадцать. Деньги я отдавала матери. Она брала их, стараясь при этом не смотреть на меня.

Так мы и жили… В октябре, накануне праздника, конца буддийского поста, У Та Дин позвал меня и маму к себе — делать хлопушки на продажу. И надо было так случиться, что именно в этот вечер к нему нагрянула полиция, представители районных властей. Арестовали всех, кто весело проводил время в задних комнатах с моими знакомыми девушками Кхин Тан Вин и Анве. Их забрали в полицейский участок. Туда же привели нас с мамой и еще трех девушек, которые вместе с нами делали хлопушки. Всех нас, задержанных, видимо, можно было принять за шайку во главе с У Та Дином. Однако мы, женщины, были жертвами этого мерзавца, занимающегося грязными делами. В полицейском участке во время допроса с мамой случилась истерика. «Это я во всем виновата! Я! Я! Я! — кричала она. — Я погубила свою дочь! Меня надо убить!»

С большим трудом мы ее успокоили. Как и прежде, У Та Дин пытался сунуть взятку. На этот раз номер не прошел. Суд приговорил его к семи годам каторжной тюрьмы.

Мне не исполнилось еще и шестнадцати лет. По решению суда меня направили в женскую трудовую исправительную колонию, где я стала учиться шить. Я старалась выбросить из головы то ужасное, что мне пришлось пережить за последние годы. Но долго еще снился мне по ночам негодяй У Та Дин, пугая меня, словно привидение. В колонии жилось хорошо, однако тревога за мать, которая осталась совсем одна, не давала мне покоя.

Прошло полгода, и в колонию неожиданно приехал мой отец. Он сказал, что хочет меня забрать к себе. «Судебные власти не возражают, но нужно твое согласие», — сказал он. Я задумалась. Был бы отец один, и думать бы было не о чем. Но у него теперь другая семья, дети. А если я не найду общего языка с мачехой?

— Я решила остаться с мамой. Не могу бросить ее одну, — твердо сказала я отцу. Мой ответ не понравился ему, и он вспылил:

— Что ты заладила: «мама», да «мама». Такой непутевой бабы, как твоя мать, на свете не сыщешь.

«А ты-то лучше?» — хотела я спросить, но сдержалась. Больше отца я не видела. Мама же навещала меня часто. Однажды она принесла радостную весть:

— Твой брат вернулся. Решил с нами жить. Сейчас подыскивает жилье. Как только снимем, сразу переедем.

Я запрыгала от радости. Кончились наши мучения.

— А ты ему все рассказала? — спросила я с тревогой.

— Рассказала. Он меня ругает. Говорит, что если бы не я, не полетело бы все кувырком. Себя тоже ругает за то, что ушел тогда из дома. А работает он теперь в типографии, пользуется доверием хозяина, который собирается передать ему дело.

Спустя неделю ко мне пришел и брат. С ним был владелец типографии У Тхун Найн. Он мне сразу понравился, этот парень с доброй улыбкой на лице. У Тхун Найн сказал, что никогда раньше не бывал в подобных заведениях, — вот и решил составить брату компанию. Оба они утешали меня как могли, а У Тхун Найн все приглядывался ко мне, и эти его взгляды пробуждали во мне незнакомые до сей поры чувства. Потом брат приезжал в колонию раз или два в месяц, обычно вместе с У Тхун Найном. Иногда У Тхун Найн приезжал один. Чем больше было встреч, тем больше он мне нравился и тем ближе становился. В его присутствии я чувствовала себя как-то по-особому уверенно. Я уже знала, что полюбила его, и все говорило за то, что он испытывает ко мне те же чувства. Вскоре меня выпустили из колонии, и я вернулась к маме. У Тхун Найн приходил к нам домой, и наши встречи продолжались.

— Ма Ин Мей, — сказал он как-то. — Я знаю о тебе все. Ты не виновата в том, что тебе пришлось пережить. А я, как только увидел тебя, сразу понял: вот женщина, которая должна стать моей женой. Да, да. Я сразу полюбил тебя. Если ты согласна, то вот тебе моя рука.

Я была благодарна судьбе за то, что сжалилась и послала мне милого, доброго У Тхун Найна. Было бы непоправимой ошибкой отказаться от его предложения. Я и не могла отказаться, потому что любила его. Он стал моим мужем. Стараюсь не повторять промахов моей матери. Я счастливая жена и мать двоих сыновей.

Перевод К. Шаньгина.

НЕУПРАВЛЯЕМЫЙ

Я ничего не видел вокруг, пока глаза не привыкли к темноте. Наконец я с трудом различил лежащего на полу человека. Он спал на спине, согнув ноги в коленях, и громко храпел. В камере стоял тяжелый дух винного перегара, мочи и какой-то гнили. Дышать было нечем. Я посидел немного и тоже вытянулся на цементном полу, попытался забыться, но тут же москиты впились в меня сотнями иголок. Потом по лицу и рукам поползли клопы, и я то и дело стряхивал их. Заснуть, конечно, не было ни малейшей возможности. Караульный отстучал колотушкой девять часов. У дверей камеры послышались шаги, загремели ключами. Вошел полицейский.

— Эй, парень, хватит спать, поднимайся, — громко произнес он, подходя ко мне. Я притворился спящим, но он тряхнул меня за плечо. — Слышишь? Вставай! Твой отец пришел.

— Скажи ему, что сплю.

— Ты одурел, парень. Отец, говорю, тебя ждет. Давай шевелись быстрее.

Я с недовольным видом встал и поплелся за полицейским. Отец сидел в кабинете начальника участка У Чжо Хана. Хозяин кабинета улыбнулся мне и предложил сесть. Я поблагодарил, но продолжал стоять. Отец, бросив суровый взгляд на меня, сказал, обращаясь к У Чжо Хану:

— У меня не так много детей. Всего двое. Этот младший. Но сколько горя я с ним хлебнул — слов нет. Сынок будто задался