Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

– Чему ты улыбаешься? – спросила Шерри.

«Я вижу, – подумал он. – Вижу, как она рассуждает. Как у нее это получается. Потрясающе. С людьми, фактами и событиями можно делать все что угодно; их можно изменять, как я изменяю форму влажного пластика в мастерской. Он меняет форму, но к этому надо приложить усилия.

Кто на самом деле виноват в ее беременности? И почему? И что это значит? Это значит, что она потеряла что-то очень важное, потеряла необратимо, что она не может получить сейчас то, что хотела. И, – подумал он, – она больше не угрожает мне, постоянное, неутомимое давление пропало. Я могу расслабиться.

Например, я могу стоять у окна и смотреть на дом Рансибла и его дикую вечеринку и не расстраиваться. Я могу спокойно читать газету. Я могу приходить и уходить когда захочу, и она не может меня остановить.

И это все начал я, – подумал он. – Приведя Чака Хэлпина домой тем вечером. Это разозлило Рансибла; это заставило его вызвать полицию, когда я застрял в канаве. Визит Чака сюда стоил мне работы в «Лауш Компани» и дал Шерри работу там же. Он заставил меня начать работу над черепом. С него все и началось. Это так взбесило Лео Рансибла, что он выставил себя дураком, как обычно; он сошел с ума и оказался банкротом и одновременно владельцем водопроводной компании, которая будет тянуть у него деньги до конца его дней. Предположим, это я привел его в эту водопроводную компанию, – сказал он себе. – Я погубил его.

И Шерри беременна от меня. Я сделал все это – никто больше не сделал ни черта, они только болтали. Рансибл отвечает перед всеми, а я перед Шерри».

«Они только болтали, решил он, а вот я делал». Не просто сидел-пердел. И все же, подумал он, может быть, последнее слово останется за Рансиблом.

Ему стало неуютно, когда он подумал о ребенке.

Встав рядом с ним, Шерри сказала:

– Ты так же боишься за ребенка, как я. Я вижу это по тому, как ты сидишь, и по выражению твоего лица. Но ты не признаешься в этом. Даже себе.

«Я?» – спросил он у себя. Возможно. Он снова отложил газету.

Месть Рансибла, подумал он. Его способ отомстить нам. Через нашего ребенка.

В его сознании возник яркий образ, почти галлюцинация, будущего. Он увидел его во всех подробностях, сразу. Господи, не надо, подумал он.

Он увидел себя и Шерри.

Вместе они ехали по улице. На нем был хороший шерстяной костюм, галстук, черные туфли, которые он купил на Рождество. Шерри тоже была нарядно одета – серьги, маленькая белая шляпка с вуалеткой, пудра, карандаш для бровей и тушь для ресниц, новая помада, меховая накидка и светло-коричневый костюм, туфли на высоких каблуках, окованных металлом, от которых всегда так болят ноги. На коленях она держала свою блестящую черную сумочку, которой никогда раньше не пользовалась и которую даже не доставала из коробки, в которой она продавалась. Пока машина двигалась, она смотрела на высокие старомодные дома, ничего не говоря. Он сосредоточился на цифрах и искал место для парковки.

Между ними сидел, положив руки на колени, маленький мальчик. Его тоже нарядили – вымыли ему шею, лицо и уши, расчесали волосы и заставили надеть отглаженные брюки, начищенные туфли и белую рубашку. Поверх рубашки он надел свитер. Он вез с собой пятицентовый планер из бальсового дерева, который они купили в аптеке; конечно, им пришлось его собирать. Он еще его не запускал. Ему обещали разрешить, как только они доберутся туда, куда собирались. Он мог бы запускать его в школе, если там будет место. Они были уверены, что будет…

– Почти приехали, – сказал Уолт Домброзио.

– Да, – пробормотала Шерри.

Она пошевелилась, скрестила ноги, разгладила юбку, сняла с нее белую пушинку.

– Дай сигарету, – сказал он.

Она пошарила в бардачке.

– Ничего нет. Я с собой не взяла. Тебе очень надо?

– Нет. Забудь.

Он увидел нужное здание, старый, некрашеный, деревянный трехэтажный дом, который несколько лет назад переоборудовали в детское учреждение. Специальную дневную школу. Со двора убрали все деревья, кусты и цветы – он мог сравнить его с другими домами и дворами в этом квартале – и положили асфальтовое покрытие. Там стояли разные детские приспособления: рукоход, карусель, на которой катались дети, горки, качели-доска, которые любят совсем маленькие дети. Здание окружал высокий сетчатый забор.

– Ненавижу металлические заборы, – сказала Шерри.

– Да, – согласился он, – похоже на тюрьму.

– Они всегда так выглядят. Даже если за ними растут розы. Ты когда-нибудь видел розы за металлическим забором? Они похожи на кровь. Красные розы. Боярышник.

Он припарковал машину через дорогу от здания.

– Мы не рано, – спросила она, – сразу заходим?

– Мы вовремя, – сказал он, – не нервничай.

– Я всегда нервничаю в школе. Мне всегда хотелось убежать, или наделать в штаны, или наблевать. Даже когда я училась в старших классах.

Сев повыше, она повернула зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть себя.

– Подавленный бунт, наверное. – Открыв сумочку, она достала помаду.

Они с мальчиком ждали, пока она подкрашивала губы.

– Готова? – наконец сказал он.

– Да, – коротко улыбнулась ему она.

Мальчик взял их обоих за руки, и они медленно перешли улицу, очень официально и молча. Несколько детей, игравших во дворе, посмотрели на них.

– Разве это не здорово? – сказала Шерри, наклоняясь к мальчику. – Горки, другие детки. С ними всеми можно играть.

– Не детки. Не называй их так, бога ради. Просто дети.

По какой-то причине она переняла привычку называть всех детей дошкольного возраста детками, и это его раздражало.

Мальчик, держа их за руки, начал шмыгать носом.

– Да, – сказал Уолт, – это будет забавно.

Он сжал руку сына. Они дошли до машин, припаркованных на той стороне улицы, и он отпустил руку, чтобы Шерри могла провести сына между двумя машинами и вывести на тротуар.

Увидев широкие старые деревянные ступени и огромные перила, мальчик заплакал. Но в то же время Уолт Домброзио видел, что ему интересно. Он дрожал, пытаясь одновременно все разглядеть и спрятаться за матерью.

Входная дверь открылась, и навстречу им вышла женщина, которая широко улыбнулась и протянула руку в знак приветствия.

Мисс Тэкман, директриса школы, спустилась к ним и наклонилась, чтобы поздороваться с мальчиком. Она сразу заговорила, как только увидела его.

– Джимми Домброзио, – сказала она, и ее глаза искрились дружелюбием, – я очень рада с тобой познакомиться. Ты знаешь,