Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

И она увела его от родителей.

Уолтер Домброзио почувствовал, как хватка его сына ослабла, он отпустил его руку и пошел по лестнице. Шерри побледнела от напряжения и бросила на него панический взгляд.

– Все в порядке, – сказал он, положив руку ей на спину и мягко подталкивая ее вперед, на лестницу и через дверь, которую мисс Тэкман оставила открытой. Они оказались в темном коридоре со множеством дверей.

Исключительная школа, подумал он. Для исключительного ребенка. Полная женщина средних лет, с сухим лицом, без макияжа, в мятом платье, заляпанном красками и глиной, учительница, психолог и социальный работник в одном лице, наклонилась, улыбаясь, и вела их сына по покрытому ковром коридору в свой кабинет. Обещая ему столько интересного, описывая своим добрым, хоть и почти мужским голосом игры, в которые они тут играют, многочисленные игрушки, всякие развлечения… Он почувствовал, как его напряжение немного ослабло. Она так хорошо держала ситуацию под контролем. Она была профессионалом.

– И у тебя будет стол, – говорила она, – только твой. И ты сможешь делать там вообще что угодно. Правда, весело?

Мальчик смотрел на нее. Медленная мимика, медленная реакция. Такой тупой, подумал он. Такой глупый. Пытается ее понять, уследить за тем, что она говорит. Ей нужно говорить медленнее, подумал он со злостью. Разве она этого не знает? У нее были другие такие; в этом весь смысл. Единственная причина, по которой его привезли сюда, а не куда-то еще. Это должно оказаться нужное место.

Шерри еле слышно сказала:

– Среди тех детей на улице, во дворе. Ты… – Ее голос оборвался.

– Я никого не видел, – сказал он, – вероятно, они под более пристальным наблюдением. Из-за падений. Всяких травм. Нам же говорили, что это общая проблема.

– Да, – сказала его жена, когда они вошли в кабинет. Ее голос был ровным и глухим, а лицо под вуалеткой – суровым.

Он отодвинул ей стул, и она села перед столом мисс Тэкман, поправив юбку и аккуратно положив сумочку так, чтобы в любой момент до нее дотянуться. Найдя стул для себя, он увидел, что она открыла сумочку и проверила, на месте ли чековая книжка и ручка; она сняла перчатки, положила их в сумочку и наполовину вытащила чековую книжку. Повернув голову, она сказала ему:

– Сломанные руки и всякое такое. Они часто спотыкаются. Ну, ты знаешь.

– Ну, – сказала мисс Тэкман, опускаясь в старомодное дубовое вращающееся кресло, и притянула Джимми к себе. Она не переставала улыбаться и не отводила глаза от мальчика. Она заставила его улыбнуться в ответ и удержать улыбку на лице.

Она уже взяла его под контроль, подумал Уолт Домброзио. Так и должно быть. Это очень важно.

Женщина, подумал он, преданная своему делу. Специально обученная обращению с отсталым ребенком, особым ребенком, ребенком-уродом.

Не дрогнув, не выказав никакой реакции при виде тяжелой челюсти, нависших бровей, сгорбленной позы, идиотского пустого лица с выражением робкой надежды и тревоги… Конечно, это не в первый раз; у нее – сколько их? – семеро. Не считая других детей.

– Высунь язык, – сказала мисс Тэкман их мальчику, – и скажи «ааа».

Она помахала плоским шпателем, и мальчик послушно открыл рот. Напевая себе под нос, она сунула в рот шпатель и, прищурившись, посмотрела на то, что увидела; правой рукой она записала что-то в блокнот.

«Что она видит?» – спросил себя Уолт Домброзио. Она явно не смотрит, красное ли у него горло и обложен ли язык. Это ритуал, через который мы все проходим, но сейчас происходит что-то совсем другое. Зубы, челюсть. Вот что она исследует. Нёбо. Потому что, подумал он, она хочет знать, есть ли надежда у логопеда.

– Кто, вы говорите, работал с ним? Колдер?

– Да, – ответила Шерри, – мы водим его три раза в неделю. Уже два года.

Она закурила, но он увидел, что ее рука слишком сильно дрожит; она потушила сигарету.

– В Сан-Рафаэле. Самого Колдера там нет, но есть его клиника.

– Да, – сказала мисс Тэкман, выбросила шпатель в корзинку, сложила руки на столе и гулким голосом велела мальчику: – А теперь, Джеймс Л. Домброзио, расскажи мне что-нибудь. – Она сказала это очень медленно и четко. – Скажи мне, как ты себя чувствуешь.

Массивная челюсть дернулась. Уолтер Домброзио приготовился: он полузакрыл глаза и перестал дышать. Его жена сделала то же самое.

– Я-я-я… – мальчик замолчал, – х-х-х-х. – Звуки стихли, изо рта потекла слюна.

Мисс Тэкман, не проявляя никаких эмоций, достала салфетку и вытерла ему подбородок.

– У него лучше получается, когда рядом нет чужих, – сказала Шерри.

– Отлично, – прогремела мисс Тэкман, хлопнула мальчика по плечу и встала с кресла. – Ну, Джимми, хочешь спуститься и познакомиться с другими детьми? И поиграть с ними?

Глаза мальчика загорелись. Он захлебывался, слов не было, только хриплые звуки, влажные и приглушенные. Но желание его было очевидно. Мисс Тэкман, улыбаясь, взяла его за руку и осторожно повела к двери кабинета; она не торопила его, позволяя идти в удобном темпе.

Когда мальчик проходил перед Уолтом Домброзио, тот подумал про себя: он уходит. Чтобы ему оказали профессиональную помощь. Люди со специальным образованием. Компетентные и отзывчивые. Так он и проведет всю жизнь, вероятно. Пока рано об этом думать. Мы узнаем – мы все узнаем – еще через несколько лет.

«Профиль, – подумал он, – увидев, как двигается челюсть сына; мальчик все еще пытался говорить. Точно такой же, как я тогда сделал. Какой я вырезал, отлил, выпилил в подвале Холла. Вся эта работа. Все исследования. Но я получил то, что хотел. Вышло идеально. Точно, полно. Подлинно».

Когда мисс Тэкман и их сын вышли из комнаты, они с Шерри сидели, не говоря ни слова. Наконец она спросила отрывисто и напряженно:

– И что нам делать? Сидеть и ждать?

– Полагаю, да, – сказал он.

– Это слишком для меня.

– Мы поедем домой через несколько минут, – сказал он.

– Видеть, как она его уводит…

– Я знаю, – сказал он вслух.

– Что? – спросила Шерри, стоя у окна их гостиной.

Видение тут же рассеялось. Он увидел, как она стоит, положив руки на свой огромный живот, приподняв бровь.

– Знаешь что, – сказала она, – ты пугаешь меня, когда сидишь вот так. Я знаю, что ты даже не видишь меня; ты не понимаешь, что я здесь. Что мне делать, когда ты читаешь газету и пишешь письма редактору или чем ты там занят? Господи, – она прошла через гостиную, направляясь к нему, – ты как восьмидесятилетний дед, храпящий после обеда.

Он услышал