Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

3 (Маша)

Маша плелась по зажигающейся оранжевыми фонарями улице Виктора Гюго, выбрав далеко не самый короткий маршрут до дома, чтобы у мыслей было время улечься. Всматриваясь в лица встречных женщин, она чувствовала близость Марты. Школьная подруга тоже могла остановиться в шестнадцатом. Чем Марта занимается в эту минуту и кто был этот смутно знакомый мужчина рядом с ней?

Странно, но в последние несколько лет Маша почти перестала скучать по Марте. До сегодняшнего дня она плохо помнила черты лица подруги. Иногда, проснувшись неожиданно посреди ночи или рано утром в постели на улице Брюнель, Маша чувствовала присутствие смутного образа. Долго лежала без сна, пока ее бессонница не будила Гаспара. Он недовольно бормотал: «Что такое?» – и пригребал Машу к себе. На его плече Маша медленно погружалась обратно в вязкий сон, так и не сумев воссоздать Марту в своей голове.

Маша обогнула выставленное кем-то на улицу массивное кожаное рыжее кресло, покрытое прожилками трещин, в которых был виден желтый поролон. На проспекте Раймона Пуанкаре ускорила шаг. Воспоминания о городе Б набросились шквальной волной. Школа, набережная, теплый сентябрьский послеобеденный свет, который ценишь гораздо больше, чем белое летнее солнце. Этот теплый свет ложился на щеку Марты, и она как будто становилась бронзовой, а ее шоколадно-каштановые волосы зажигались ярким рыжеватым нимбом.

К чему целое лето каникул, если Маша с Мартой проводили его порознь? Каждый день растягивался до невообразимости, как скучный урок. Казалось, медленнее время течь уже не может. Но следующему дню требовалось еще больше дней и недель, чтобы закончиться. Маша жила только телефонными разговорами с Мартой – каждый вечер крепко прижимала трубку к щеке, как будто от этого связь могла стать лучше:

– Мы же всегда-всегда будем лучшими подругами?

– Конечно всегда, – уверяла Марта сквозь шорох проводов.

Это оказалось неправдой. Маша до сих пор не знала, почему Марта исчезла так резко, чем Маша могла заслужить это молчание и пустоту.

Жизнь рядом с Мартой всегда ощущалась ярче. Она как будто генерировала энергетическое поле. И вот сейчас, этим сырым декабрьским вечером, затерявшись где-то в кварталах за Триумфальной аркой, Маша практически чувствует ее энергию рядом.

В конце августа перед седьмым классом Марта наконец вернулась в город от бабушки. Условились встретиться у памятника на площади Ленина в двенадцать и пойти на школьную ярмарку, инспектировать празднично-разноцветные ряды палаток, торгующих канцелярией. Была ли Маша еще когда-либо в жизни такой счастливой, как в тот день? Марта бежала по площади навстречу в легком зеленом платье. С размаху обняла.

– Так нечестно, почему ты такая худая и загорелая?

– Зато твой загар похож на курортный, а мой – деревенский! – сказала, смеясь, Марта.

Маша с Мартой полетели, распугивая голубей, по залитой солнцем плитке странной зигзагообразной формы, которой выкладывали улицы, кажется, только в городе Б. Марте не требовалось никаких усилий, чтобы быть красивой. Она, наоборот, словно пренебрегала своей внешностью, собирая волосы цвета темного шоколада в небрежный пучок и практически не пользовалась косметикой. Казалось, она всегда надевала первое, что попадалось на глаза, и при этом вещь буквально льнула к ней, как будто целое ателье работало над тем, чтобы до миллиметра идеально подогнать одежду к ее спортивной от природы фигуре.

В тот год отношения в параллели резко переменились. Первого сентября на линейке, как всегда, моросил мелкий липкий дождь, по традиции сопровождая возвращение в блеклые школьные стены, выкрашенные в больничные оттенки зеленого и бежевого. Из допотопных колонок под козырьком главного крыльца трехэтажной гимназии, как обычно, доносился гимн школы, одна и та же бессменная запись, перемешанная с каким-то скрежетом: «Город родной, весь в тополях, ты на Амуре стои-и-ишь… На берегу этой реки первую школу храни-и-и-ишь». Сейчас Маша совершенно не помнит никаких тополей в городе Б. Ну, возможно, стоит несколько на Театральной, но «весь в тополях» – это, конечно, страшное преувеличение. Быть может, деревьев и было больше лет тридцать назад, а потом их все срубили, чтобы город затянул невнятный кустарник.

Маша с Мартой и раньше были немного сами по себе, но именно на линейке седьмого класса Маше вдруг стало некуда приткнуться до прихода лучшей подруги. В предыдущие годы все стояли в ряд вдоль металлического забора, равноправные в нелепости своих дачных букетиков, и общались с соседками слева и справа. Но в две тысячи пятом юбки одноклассниц стали короче, их груди округлились, все девочки вытянулись. И, как будто предчувствуя некое противостояние, они разделились на союзнические группировки и каждая группа стояла спинами ко всем остальным.

Мальчики, как казалось, изменились не так сильно, остались в прежнем росте и весе, но они тоже стояли группами и бросали пугливые короткие взгляды на девочек. Квадратным носом новой лакированной туфли Маша пинала траву, проросшую сквозь трещину в асфальте. Капроновые колготы морщили, ремешки туфель впивались, юбка ползла вверх и перекручивалась, а пиджак стягивал спину между лопатками. С тех пор в этом плане мало что поменялось: Маша все так же в напряженные моменты вдруг начинала чувствовать телом каждый предмет одежды, и каждая вещь сковывала, давила, жала, вне зависимости от того, насколько комфортной она только что была.

В воздухе витало смутное ощущение опасности, тревоги. Казалось, будто летом прошел массовый обряд некоего посвящения, на который Машу не позвали.

Наконец, к Машиному огромному облегчению, появилась Марта.

– Как я рада тебя видеть!

На ней была короткая шерстяная юбка в красную и зеленую клетку, которую Машин отец привез ей в прошлом году. Маша в свою уже не влезала. Марта ласково провела рукой по спине подруги.

– Так, Маруська, что я пропустила? Кто-нибудь новенький есть?

– Да трется там вроде кто-то новый среди пацанов…

Марта оценивающе оглядела кучкующуюся мужскую половину класса, их плохо сидящие брюки, их брошенные на асфальт рюкзаки, хмыкнула и заявила:

– Меня больше интересуют десятиклассники.

До конца линейки Маша крепко сжимала руку Марты. Она боялась, что вот сейчас лучшая подруга вдруг заметит свое превосходство над ней, поймет, что лучше пойти общаться с кем-то из более уверенных, модных, женственных одноклассниц: с близняшками Юлей и Леной, дочкой губернатора Светой или красивой, слегка косившей на один глаз Соней, наполовину китаянкой. В их компании клеиться к десятиклассникам явно было бы проще. Но Марта смотрела прямо, широко открытыми глазами, улыбалась и, судя по всему, не замечала легкой враждебности, с которой, казалось, все относятся ко всем. Тогда Маша позволяла себе ненадолго расслабиться, представляя, что ничего не изменилось, что они с подругой так и останутся неразлучны.

В первую неделю учебного года на уроке ОБЖ, проходившем в подвале школы, Маша, как обычно, заняла место для Марты. Класс ждал Василия Витальевича, бывшего военного, который абсолютно все сказанное повторял дважды, но с разной интонацией. Первую фразу он говорил как бы на подъем, вопросительно, как во втором тоне китайского, а вторую утвердительно, как в четвертом тоне: «Открываем тетрадки, открываем тетрадки. Пишем число, пишем число. Классная работа, классная работа. Тема сегодняшнего урока, тема сегодняшнего урока. Виды радиоактивного излучения, виды радиоактивного излучения». Пару лет назад в Лионе Маша переводила одного замминистра, долгое время служившего в вооруженных силах, который говорил точно так же. Переводчику-синхронисту такая манера разговаривать вполне удобна.

На стенах кабинета висели плакаты, рассказывающие, как вести себя в случае химической атаки, как разобрать и собрать автомат, как сделать маску из подручных средств в случае задымления помещения. Марта где-то задерживалась.

Как Маша и боялась, Марта начала общаться с десятым «Б» в коридорах, не привлекая к этому подругу. Пару раз Маша видела Марту болтавшей с Димой, носившим дурацкую фамилию Гогоч, и Валерой Петлюриным. Это сейчас Дима – растолстевший полицейский, который написывает в социальных сетях своим бывшим школьным поклонницам, а тогда он был звездой. Отчетливее всего запомнилась